В особо грустные дни Элета возвращалась на свалку. К коробке.

Отчего-то коробке выговориться было легче, чем Крифу. Криф всё понимал: пожимал плечами, брал за руку, слушал, а потом вклинивался, чтобы предложить припасённую невесть когда конфету и начать что-то говорить о завтрашнем дне, который непременно будет лучше нынешнего. Иными словами, он знал, как Элету приободрить. Иногда она этого боялась.

Коробка лежала крышкой вверх в раскрытом багажнике брошенного автомобиля. По форме она напоминала миниатюрную витрину. Нижнюю часть украшала жёлтая виниловая наклейка-этикетка. «ЭЛЕТА» – гласили ровные буквы, а чуть ниже значилось: «САЙФЕЙРИ МОД. 4.3-Р». Некоторое время Элета подумывала сменить имя, чтобы при встрече с другой Элетой не чувствовать себя неловко. Но, по всей видимости, «САЙФЕЙРИ МОД. 4.3-Р» являлась какой-то ограниченной серией, потому что других ей так и не встретилось.

На боку коробки располагалась вторая этикетка. Элета её столько раз перечитывала, что уже помнила наизусть. «ЭЛЕТА – романтичная, влюбчивая, милая фея, – гласил текст. – Она всегда будет рада вас выслушать. Она воспринимает переживания хозяина на глубоко личном уровне и неизменно оказывает поддержку. Забудьте о пикап-коучах, шарлатанах-колдунах и спид-дейтинге. ЭЛЕТА – живая собеседница, которую ничто не интересует так, как ваша личная жизнь!»

Эх. Её бы кто выслушал. Ей бы кто помог.

В этот раз у коробки Элета приземлилась около пополудни. Днём большая часть местной фауны старалась держаться где-то в норах под горами мусора. На свалке прямо под боком у Криптограда расцветала новая жестокая экосистема. Элете тут на глаза попадались самые разные чудовища: крысы с лишними комплектами ног; бесстрашные осы-наездницы, которые на этих крыс научились охотиться; колонии огромных муравьёв, способных челюстями ей руку отхватить.

К счастью, днём все эти гады предпочитали прятаться. Элета оглянулась по сторонам, сложила лазурные крылья и неспешно прошествовала к родной коробке. Она осторожно потянула за прозрачную створку: ей в лицо ударил спёртый, нагревшийся воздух. Элета помотала головой, несколько раз вдохнула-выдохнула, а затем забралась внутрь. Сайфейри устроилась поудобнее на гелевой подушке.

Она осторожно затворила над собой полупрозрачную дверцу. Небо помутнело, покрылось вязью царапин и грязных разводов. Элета вздохнула. Смутные воспоминания: ряды похожих контейнеров, гиганты-люди в рабочих халатах, роботы-сортировщики, и там, где-то далеко, кто-то смотрит из рубки управления, попивает неспешно кофе из маленькой чашечки… Жизнь до пробуждения. Перед поставкой на рынок их чем-то накачивали, чтобы они были в сознании в момент покупки.

Человек в рубке поворачивает голову, смотрит в сторону – может, в чьё-то лицо, может, в экран. Чашка выпадает из его руки. Она не разбивается, она отскакивает.

Элета знала о происшедшем с чужих слов. Компания Создателя с треском пролетела. В Криптограде такое случалось сплошь и рядом, разве нет? Каждый день новые идеи пробивались в верхние эшелоны рынка. Вступали в борьбу за превосходство. Побеждали. Проигрывали. Тот, кто придумал сайфейри, проиграл. Строчки цифр под жирными чёрными линиями не сошлись. Ожившие сказки из инкубаторов оказались никому не нужны. Сказка ожила, столкнулась с реальностью Криптограда и отправилась на покой.

Ну а те партии, которые до прилавков так и не добрались, отправились на свалку.

– Не знаю, что делать с Крифом, – проговорила Элета, изучая грязный рисунок на акриле. – Мне с ним не скучно, – поспешно добавила она. – Это не… ну, ты понимаешь.

Про себя Элета коробку иногда именовала мамой. Они провели вместе несколько месяцев: всё это время «мама» её питала из внутренних запасов. Простенькая программа ожидала, что рано или поздно её кто-то всё-таки купит. Этого так и не случилось. Питание иссякло, система жизнеобеспечения отказала, и капсула выпустила Элету в мир, чтобы та могла всю жизнь шнырять по тёмным уголкам Криптограда и кушать чужие крошки.

Да, «мама» понимала: Элета ей не в первый раз жаловалась. Криф – хороший, нежный, умный Криф – ей не наскучил. Это было бы слишком дёшево, слишком клишированно, и вообще Элету учили от подобных мыслей своих хозяев отваживать. Нет. Дело было совсем не в Крифе, который, кажется, искренне её любил.

Дело было в Элете.

– По-моему, – сдавленным тоном произнесла она, – я не умею любить.

От глупости сказанного челюсти сводило. Фея любви – и любить не умеет! Но ведь специальную «САЙФЕЙРИ МОД. 4.3-Р» серию создали не для этого. Она должна была стать маленькой игривой дьяволицей на чужом плече. Надёжной советчицей. А не… вот этим.

– Чего-то не хватает, – пожаловалась она. – Мне с ним бесконечно хорошо, но и… всё. Я не ревную. Меня даже не раздражает ничего. Нет такого, что нервы натягиваются, будто нейлоновые струны, и сердце не бьётся колоколом в груди, и не бывает так, что все мысли только о нём, и нет… – Сайфейри прикрыла глаза. – Ничего не колет, не режет, не обливается кровью, нет горечи на языке, в горле, в груди…

Много, много в неё когда-то загрузили красивых метафор. Как-то ей попалась на глаза в чужом паде заметка о провале сайфейри: там говорилось, что «некоторые серии» почти получилось научить поэзии. Вот тебе и ещё одно доказательство, что любить ты не умеешь. Элета чётко знала: поэзия – язык прекраснейшего из чувств.

– Всё как-то неправильно, – прошептала она. – Как понять, настоящее оно или нет? Ну вот как?

«Мама» ей, конечно, не ответила. А больше спросить Элете было некого. Криф её всегда рад будет приободрить, но этого мало. Вопрос останется открытым. Как она должна любить? Как в самой себе разобраться?

А ведь он-то постоянно говорит: «Люблю я тебя, Эля» или что-то похожее, и ей приходится отвечать: «Я тебя тоже!» – иначе-то как? Но вот это «тоже» – это отмазка, это костыль, на который вечно опираться не выйдет. Он вот-вот сломается. А значит, надо разобраться. Надо найти другую Элету. Собственную копию. Кто подскажет лучше романтичной феи-советчицы, специально для этого выращенной в пробирке?

Логическая несостыковка: сама-то себе она посоветовать ничего не может. Но вдруг со стороны всё выглядит иначе. Вдруг всё как-то волшебным образом прояснится само. Иррациональная надежда, но такая, такая притягательная.

– Ну давай, давай, – раздражённо шептал Криф. Его левое крыло – огромное, розовое, округлое – билось на ночном ветру. Он прикрыл глаза; крыло опало… Опять неправильно. Опять скомкалось. Элета покачала головой, оглянулась воровато по сторонам. Всё спокойно. Ночь…

Со дня полёта на свалку другой Элеты ей так и не встретилось. Вопросы остались без ответа. Зато она по пути назад отыскала коробочку с детским картонным пазлом, которую обвязала верёвкой и притащила домой. Они с Крифом пару месяцев назад обустроили себе жильё в заброшенной квартире на четвёртом этаже одного из мегаблоков Южжилмасса. Облагородили подставку-шкафчик под давным-давно высохшим аквариумом.

В пазле было всего шестьдесят четыре детали. И всё равно коробка была чуть ли не больше самой Элеты. Она свой рост как-то измерила линейкой: гордые восемнадцать с половиной сантиметров. Ей всегда было интересно: вот она без проблем такую коробку тащит. Да чего уж там: она видела, как муравьи таскают в челюстях такие куски пластика, что со стороны самого муравья-то не разглядеть. А люди иногда пыхтели даже над пакетом с продуктами. Как так? Что-то с физикой.

Но физику ни она, ни Криф не понимали. Её создали для романтического тренинга. Его – для творчества. Они собрали вместе этот пазл, потом разобрали, собрали заново, и ещё раз… потом он им надоел, и Криф его перекрасил, нанёс поверх старых деталей новую картинку, на которой маленькая бескрылая фея на широком зелёном листочке пересекала бурный ручеёк. Идиллическая картина: в Криптограде Элета в жизни ничего подобного не видела.