Фрюг поднялся из-за стола, подошел к Жижилю (тот умолк и слегка съежился), забрал у него кожаный лоскут и ткнул пальцем в голову со стрелками.

– Или ты сейчас ясно скажешь, что это за хр-реновина, или тебе самому потр-ребуется врач!

– Это система слуха! – отчаянно заголосил Жижиль, совершенно позабыв о пациентах врачебницы, которых могли встревожить столь панические визги их врача. – На схеме показано, как движется звук внутри черепа и как потом попадает в мозг! Да, он попадает в мозг, обрабатывается им и превращается в образы, в действия, в побуждения…

– Вот-вот, – Фрюг огляделся, увидел табуретик, поставил его перед врачом и уселся, подавшись вперед, уперся ладонью в колено.

– Именно такие слова передал нам наш механист, и мы решили, что ты просто спятил, – пояснил Годомар, боящийся, что Шестерня сейчас запугает Жижиля до потери речи, и тогда никаких пояснений из него выбить не удастся. – Но у тебя есть схема, ты уверяешь, что она известна врачам эльфов и людей, и, значит, это не твоя собственная придумка. Объясни толком, как действует эта система.

– Только говор-ри по делу, – сурово велел Фрюг и нахмурился, и глубокие шрамы на лбу придали ему крайне угрожающий вид. – По делу! Толково, медленно и печально!

– Ладно, – неуверенно согласился Жижиль, на самом деле не поняв, чего именно от него ожидают: ведь всё это время он и говорил толково и по делу! Врач снова развернул схему. – Вот тут, за видимой глазу частью уха, в глубине, так сказать, головы, у нас устроена такая система, чтобы собирать и отражать звуки: вот она, вот вся как есть, изображена здесь очень хорошо: взгляните, это косточка, а вот завитушка со специальной жидкостью, за ней – так называемые лесенки и окошки…

– Подвалы, колонны, сторожевые башни и статуи предков, – буркнул Фрюг. – И всё это внутри нашей головы, ты это хочешь сказать?

Вопреки ожиданию Годомара, врач не съежился и не скуксился, а посмотрел на Шестерню строго и осуждающе.

– А вот здесь, – повысив голос, добавил он, – а также здесь и еще вот тут расположены специальные места, которые отзываются на звуки разной высоты. Благодаря этому свойству слуховой системы, в ответ на различные звуки у нас активируются различные участки, так сказать, мозга!

– Как? – Фрюг хлопнул себя ладонями по коленям. – Хватит бубнить про завитушки и про лесенки! Объясни, наконец, как именно звук может превратиться в… действия или во что там еще!

Жижиль пожевал губами.

– Это мне неизвестно. Подождите, подождите! – увидев, как налилось краской лицо Фрюга, врач замахал руками. – Вы же понимаете, мы всё это черпаем из эльфских изысканий, сами-то мы ничем подобным не занимаемся, вот же я и хочу привлечь сюда больше, так сказать, эльфов, наладить теснейшие связи… Просто, понимаете, не подлежит сомнению, что в ответ на звуки внутри головы возникают совершенно определенные ответы! Голова каким-то способом делает из звуков картины, которые видят перед собой глаза, делает из звуков ощущения, которые наполняют тело и воплощаются в мурашки, бегущие по коже! Вы же сами знаете, как это действует, даже если не облекаете своё знание в слова! Вы слышите звук – и у вас возникают чувства, стремления, или же ваше, так сказать, настроение меняется, а может быть, вы вспоминаете о чем-то или вдохновляетесь, или успокаиваетесь, или делаетесь мечтательны!

От предположения, что есть на свете сила, способная сделать Фрюга Шестерню мечтательным, Годомар едва не расхохотался в голос и сдержался лишь потому, что знал: смех, попадающий в уши Фрюга, когда тот раздражен, вызывает в его мозгу непреодолимое желание вбивать гномов в камень по колено. Вчера Шестерня сломал нос одному из учеников, который посмел смеяться в то время, когда глава гильдии нёсся по коридору к мастерской.

– Каким-то удивительным образом, – продолжал вещать Жижиль, – активация слуховой, так сказать, системы, расположенной внутри головы, действует на мозг, и тот в ответ действует на наше состояние. Только мы, гномы, не знаем, какие именно механизмы за это в ответе. А эльфы – они, быть может, уже что-нибудь поняли или приблизились к пониманию, и я вот еще, так сказать, подумал: было бы полезно использовать звук для врачевания некоторых недугов… Так что, вы ведь сможете сделать для меня модель слуховой системы в разрезе? Очень важно во всех тонкостях воссоздать ушную раковину, которая ответственна за первичный сбор звука и усиление его действия. И еще более важно, чтобы вода или лава циркулировала внутри системы по прозрачным трубкам так, как это делает звук, когда добирается от ушной раковины до определенных участков мозга…

Когда Фрюг и Годомар вышли из врачебницы, любой гном Чистого квартала сказал бы, что лица у них были еще больше перевернутыми, чем по пути туда.

– Нет, ты понимаешь, какая твар-рюга! – глухо рокотал Шестерня и размахивал руками, обтянутыми недавно перешитыми нарукавниками. – Он же пел! Эта сволочь болталась тут, прямо на скале, и пела! Сколько раз он так делал? Его слышал весь город! Он пел во дворце! Он поёт сейчас в подземьях, или я нихрена не понимаю в этой жизни! Твар-рюга!

– Но мы не сумеем в качестве противовеса сделать машину, которая поёт, – бормотал Годомар. – Машины не поют! Может быть, громкие звуки, которые заглушат его? Машины, бьющие по пластинам металла? Машины-барабанщики? Не знаю, у него очень мощный голос, даже в закрытые помещения что-нибудь да проса…

– Машины, – повторил Фрюг, остановился, сложил руки на груди, и густые седые усы его встопорщились как-то особо воинственно. – Вот скажи, мне Годомар-р! Скажи, а почему бы этой сволочи не мочь действовать на наши машины, а?

Годомар Рукатый от такого вопроса слегка опешил.

– Так ведь у машин нет всех этих… ушных раковин, систем молоточков и клубочков. Фрюг, у машин уши не связаны с мозгами, и даже мозгов у них нет, а раз нет мозгов, то негде зарождаться стремлениям и картинам, которые на них бы подействовали!

– Но это не просто куски обсидиана и стали! – Фрюг наставил палец на Годомара. – Мы вдыхаем в них жизнь, пр-ропасть, мы вдыхаем в них частицу камня и частицу себя! Наши машины слышат без всяких систем внутри головы, Годомар-р, им достаточно одних только ушей! И я вот так сходу не вижу ни одной пр-ричины, отчего бы магии др-ракона не действовать на них!

– Нет, – собрав всю свою отчаянную решимость, заявил Типло Хрипач и на всякий случай еще головой замотал. – Я не пойду дальше! Вы меня не заставите!

И гном с вызовом посмотрел на Илидора. Но Илидор молчал. Он сидел на большом валуне, скрестив ноги, спиной и затылком опираясь на стену, ладони на бедрах, крылья плаща лежат рядом, как полы мантии. Глаза его были закрыты, оттого темные брови казались очень яркими и немного суровыми. На самом деле, в лице дракона не было суровости, он даже чуть улыбался, не то прислушиваясь к пению драгоценных руд и камней в глубинах гор, не то мечтательно размышляя о чем-то.

Ох, ну зачем же Типло Хрипач позволил утащить себя в такую даль? Почему не сбежал обратно в Гимбл от Узла Воспоминаний? Тогда обратный путь казался долгим и трудным, но что он тогда знал о трудностях и долгостях! Почему он не убедил Эблона и Палбра повернуть обратно после пепельного городка? Ведь можно, можно было хотя бы попробовать вернуться в Гимбл другими дорогами… Разумеется, в одиночку не стоило и пытаться проделать такой путь, но втроем они, быть может, нашли бы дорогу обратно, ведь Эблон прежде бывал в подземьях.

Впрочем, Эблон, конечно, чокнутый и никуда бы не пошел. Зато Палбра тут точно ничего не держит. Воин из него – ничуть не лучше, чем из Типло, хотя держится он, конечно, покрепче, да и с ходовайкой ему интересно возиться и…