Степан чувствовал, как одна из тяжёлых лап теурста («интересно, почему духи в этом облике имеют вес?») вдавила ему в грудь спрятанную во внутреннем кармане фигурку волка. Сами собой всплыли в памяти слова гоблина: «Когда придёт последний час…» Человек попытался подобрать какие-то слова, но ничего не шло в голову — и неожиданно для самого себя, Степан просто плюнул в оскаленную морду.

Казалось, вожак изумился не меньше своей добычи. Затем, подняв голову, теурст взвыл, заявляя своё право и готовность нанести последний удар.

И на этот вой пришёл ответ.

Тяжкий, стонущий звук, наполненный безмерной печалью одиночества, накатил с востока, из-за шато. Что-то задвигалось в неверном свете догорающих костров, и из-за угла башни появилось существо, которое Степан поначалу принял за ещё одного теурста. Но почти тут же хозяин Буа-Кебир понял, что ошибся: косматый зверь, медленно вышагивавший по плитам дорожки, был вдвое выше и шире даже вожака призрачных гончих, и больше всего напоминал видом настоящего волка, с торчащими ушами и блестящими, словно звёзды в ночном небе, глазами.

Пёс, прижимавший к земле Нику, как-то смущённо пискнул и даже чуть подался назад. Вожак оскалился, но и его лапы уже не так уверенно удерживали Степана. А неведомый зверь продолжал спокойно наступать. Он не рычал и не скалил клыки, он даже больше не выл, но во всей его фигуре, в самой походке, в каждом движении сквозила угроза.

Теурст завыл сильнее, и Степан краем глаза увидел, как клочки тумана, до сих пор метавшиеся вдоль ограды, стали обретать очертания. Человек судорожно сглотнул: они дрались с двумя десятками духов, но теперь из тьмы выдвигались всё новые и новые — казалось, что шато атаковало не меньше сотни призрачных гончих. Однако огромного волка это, похоже, ничуть не беспокоило.

Он понюхал воздух, поднял морду к небу — и снова плачущий вой, выражение отчаянной тоски и неприкаянности, разлился над имением и окружавшим его лесом. Но теперь в этом вое был ещё и зов, и на зов немедленно откликнулись.

Небосклон пересекла падающая звезда, и вдруг откуда-то с крыши шато на землю рядом с волком то ли спрыгнул, то ли спланировал огромный кот, весь будто сотканный из серебристого лунного света. Степан с изумлением понимал, что кот должен быть — или, может, при жизни был — полосатым, с белыми носочками на лапах и одним белым ухом, но теперь рисунок его шкурки угадывался лишь в тёмных и светлых пятнах, словно этого пришельца нарисовали единственной краской: серебряной.

Рядом с первым тут же появился второй кот, затем ещё один, и ещё, и ещё. Ника слабо вскрикнула, и Степан, отвлёкшись на её крик, мельком увидел, что небосвод теперь прочерчивает настоящий звездопад. Вокруг волка возникали новые и новые коты. Серебряные хвосты хлестали по бокам, дыбилась шерсть на загривках. Сотканные из лунного света когти нетерпеливо скребли камень дорожки и землю парка.

Теурсты — за исключением тех, что сторожили Нику, Руя и Дуффа — выстроились полумесяцем. В закрытых бельмами глазах вожака Степану почудилось презрение к кошачьим защитникам. Пасти призрачных гончих оскалились, они потихоньку начали двигаться вперёд, словно решив сначала устранить эту неожиданную помеху, а уже затем, без лишних хлопот, закончить с обитателями шато.

Волк, склонив набок голову, спокойно смотрел на приближающуюся стаю. И вдруг у Степана перехватило дыхание: позади духов тут и там в воздухе заколыхались зыбкие силуэты, сами похожие на клочки лунного света или тумана. В отблесках уже почти погасших костров можно было смутно различить кольчуги, шлемы, мундиры, мечи, винтовки, каски и копья, шинели и кивера, тяжёлые дубинки и мохнатые шкуры.

Шеренги призраков, тех, кто когда-либо сражались и погибали на этой земле, кто отдал ей свою кровь и свою жизнь за все минувшие столетия, забыв прежнюю принадлежность к армиям и тронам, поднимались плечом к плечу, пробуждённые от векового сна. Степан запрокинул голову, пытаясь получше рассмотреть волка — и увидел, что позади него и котов тоже плотной стеной встала призрачная рать.

И когда теурсты яростно бросились вперёд, навстречу им устремилась целая армия, где соседствовали серебристые тени и острые кошачьи когти.

* * *

Степан не помнил, когда вожак оставил его, присоединившись к схватке. Не чувствуя прокушенных призрачными гончими рук, он упрямо пополз к Нике, но оказалось, что и удерживающего её пса больше нет на месте, а девушка, снова подобрав свой кнут, уже оглядывается по сторонам, пытаясь понять, кому нужнее её помощь — Степану, или Рую и Дуффу.

Впрочем, домового и гоблина тоже больше не прижимали к дверям озлобленные псы. Две маленькие фигурки неловко ковыляли к людям, а вокруг всех четверых на всём пространстве от виноградников и до верхних ворот имения, шло совершенно безмолвное сражение. Кое-как поднявшись, Степан побрёл к друзьям, каждую секунду ожидая, что кто-нибудь из псов, походя, всё-таки решит покончить с обитателями шато. Но тут же заметил, что несколько призрачных воинов оберегают фейри, а пара серебристых котов охраняют Нику. Взглянув под ноги, он даже не слишком удивился, увидев и возле себя двух таких же сопровождающих.

Девушка уже была рядом и, не обращая внимания на возражения мужчины, подхватила его, помогая идти. Руй и Дуфф, сохранившие свои кнуты, вертели головами, следя за схваткой, но не решались пустить в ход серебро. Когда люди добрались до них, гоблин пробормотал:

— Хотел бы я подсобить им… Но, боюсь, что нашим защитникам эти ложечки тоже не пойдут на пользу.

Бой между тем уже заканчивался. Последние теурсты, просочившись через прутья ограды, удирали в лес. Призрачные воины, для которых, похоже, незримым рубежом был периметр имения, закончив сражение, таяли в воздухе. Но вот коты, рождённые то ли светом невидимой сегодня луны, то ли падающими звёздами, продолжали погоню и в лесу, так что время от времени над деревьями взлетал к небу последний вой очередной призрачной гончей.

Степан вдруг почувствовал, что всё тело у него болит, а рёбра ломит так, будто его ночь напролёт пинали по ним под разными углами. Повернув с трудом слушающуюся шею в сторону волка, мужчина хотел было что-то сказать, но замер с открытым ртом.

Волка не было. Вместо него на каменных плитах сторожки стояла очень высокая сутулая фигура. Длинные и худые ноги высовывались из-под лохмотьев, в которые был укутан их неожиданный спаситель. Степану показалось, что он даже различает отдельные веточки и листики, прицепившиеся к плащу — хотя мужчина немедленно усомнился, что речь вообще идёт о плаще, потому что, когда голова существа шевельнулась, шевельнулась и вся «одежда». Кажется, пришелец, помимо жалкого рубища, был завёрнут в собственные невероятно длинные волосы.

Фигура нерешительно сделала к ним шаг, стали видны руки, такие же длинные и такие же худые, как ноги. Тонкие пальцы, в которых, похоже, было четыре, или даже пять, фаланг, осторожно отодвинули с головы капюшон, приоткрывая краешек лица. Степан, к рукам которого отчасти вернулась подвижность, осторожно сжал ладонь Ники, предостерегая её от вскрика — но девушка и сама понимала, что это было бы невежливо по отношению к стоящему перед ними.

Существо едва ли можно было назвать красивым. Пожалуй, кто-то счёл бы его даже уродливым: широкий жабий рот, едва выступающий приплюснутый нос, крохотные дырочки ноздрей. Подбородка не было вовсе. Большие, совершенно чёрные глаза, безо всякого намёка на радужку. Мешки под ними, переходящие ниже в складки на щеках. С одной стороны из-под капюшона торчал край вислого уха, словно у вечно понурого ослика.

И всё-таки могущественный повелитель призраков и звёздных котов не выглядел ни злым, ни опасным. Скорее робким. Существо неуверенно подождало, но, видя, что они не кричат и не убегают в страхе, полностью откинуло капюшон, позволяя людям и фейри рассмотреть своё лицо. Создавалось впечатление, что оно само считает себя ужасным уродцем, и очень этого стыдится. Хотя чем дольше Степан всматривался в лицо их спасителя, тем симпатичнее казался ему этот новый, незнакомый ещё, представитель волшебного мира.