— Дей! Тебя-то я и не заметил! И что же вы тут сами по себе делаете?

— Сидим, — проворчал Атти.

— Ага. И?

— И всё, — поддержал брата Лугус.

— Очень содержательное занятие, — саркастически заметил гоблин.

Кот, ещё на подходе к мегалитам спрятавшийся на дне рюкзака, вдруг завозился, и Степан осторожно выпустил его на землю. Три брата уставились на домового:

— Руй?!

— Быть не может!

— Правда, ты?

Кот зашипел и продемонстрировал лапу с выпущенными когтями. Коротышки в плащах неуверенно переглянулись.

— Хватит валять дурака, — Дуфф снова перешёл на деловой тон. — Мне жаль, что Виллема больше нет. Он-то умел вбить соображение в ваши головы. Боюсь, — обратился гоблин к домовому, — без старого Виллема эти трое мало на что годятся. Зря мы сюда топали.

Кот кивнул, соглашаясь с сомнениями Дуффа. Оба как по команде развернулись в направлении шато.

— Эй, погодите!

— Чего это мы не годимся?

— Дядюшка Дуфф!

Три брата шагнули вперёд, откидывая капюшоны. Руй был рыжим. Бакенбарды Дуффа давным-давно стали пепельными от седины. А вот обитатели мегалита оказались чёрными, как смоль, с гладко выбритыми лицами, широкими приплюснутыми носами и кустистыми бровями. Три пары чёрных маленьких глазок теперь внимательно и даже будто немного просяще смотрели на гостей.

— Что нужно-то? — спросил Атти.

— Нужно привести в порядок шато Буа-Кебир. Нужно сломать одни стены и сложить другие, проверить каждую черепичку на крыше. Обновить, если понадобится, окна и двери. Заново оштукатурить. Починить горгулий и химер, почистить решётки ограждения, и ещё много чего прочего.

— А взамен? — поинтересовался Лугус.

— А взамен вы получите по три золотых на брата. И один на всех — в память о Виллеме.

Троица презрительно зафыркала. Младший, Дей, замахал короткопалыми руками:

— Это же курам на смех! Плата должна соответствовать заказу!

— Еда и питьё за наш счет.

— Вот уж спасибо, щедро!

— И песни.

— Ага, как же.

— Тоже мне, певец выискался.

— Я лучше паровозный гудок послушаю.

Гоблин спокойно переждал галдёж, а потом с достоинством указал рукой на человека:

— Петь будет он.

Три черноволосых головы, как по команде, повернулись к Степану.

— Да ты шутишь! — выдохнул недоверчиво Атти.

— Месье Кузьмин, — с таким почтением гоблин ещё никогда не обращался к человеку. — Если вас не затруднит, не продемонстрируете ли?

— Но я ведь не певец, — растерялся Степан.

— Это не важно. Пожалуйста, месье. На ваш выбор.

Человек посмотрел по сторонам. Сумерки уже сгустились над пустошами, ветер стих. Мелкий дождик теперь превратился в водяную взвесь, расплывшуюся в воздухе. Степану припомнились виденные по дороге пейзажи, огоньки фермерских домиков, ещё темные пятна полей, ждущие первых всходов. Песня всплыла в памяти сама собой, будто только ждала нужного момента, и он запел ещё до того, как толком успел понять, что именно станет петь.

— Очарована… Околдована…

Он пел, и русские слова облачками пара таяли в прохладном воздухе. Степан всегда стеснялся таких выступлений. Даже на уроках в школе рассказывать заданные на дом стихи было для него настоящей мукой. Но здесь, над вересковыми пустошами, голос вдруг зазвучал ровно, уверенно. Человек пел негромко, но уже после первых строк почувствовал, как что-то меняется вокруг. Дуфф слушал, склонив голову на бок. Кот зажмурил глаза. А трое братьев с холма замерли, словно изваяния, и, казалось, вовсе перестали дышать.

Степан допел последний куплет. В воздухе ещё несколько секунд прощальным эхом висел мотив песни, потом он растаял окончательно, и волшебство ушло. Атти, Лугус и Дей, будто очнувшись, потирали ладонями лица и ерошили волосы.

— Пять песен на вечер!

— Одна.

— Три!

— Договорились, — Дуфф пожал руку старшего из братьев, и троица из шато направилась прочь.

Отойдя подальше, Степан всё-таки дал волю любопытству:

— Кто это был?

— Гномы, разумеется. Лучших строителей, чем гномы, не найти. Хотя, может быть, кобольды с этим не согласятся. Но кобольды никогда и ничего не строили, кроме шахт.

— Гномы же должны быть бородатыми?

Кот мяукнул, сумев вложить в это мяуканье смесь презрения и насмешки. Дуфф хмыкнул:

— Не заслужили ещё. Им всего-то по сотне лет. Но работать умеют, факт.

— Я так понимаю, вы расплатились с ними словом? — спросил Степан, размышляя, чем лично ему обернётся такая оплата.

Дуфф остановился и, глядя в глаза человеку, сказал:

— Вы ведь говорили, что работы будут стоить дорого. Быстрее, чем гномы, да и качественнее, не сможет сделать никто. Они вообще-то тоже берут дорого, но, к счастью, не могут устоять перед таким искушением, как волшебная песня.

— Песня была обычная, человеческая, — возразил Степан.

— Но пели её вы. И вложили в неё душу. Для гномов это… Не знаю, с чем сравнить. Представьте себе, что вы просыпаетесь утром в Сочельник. Впереди праздничный ужин, за столом соберутся все близкие. А за окном — чудесный день, солнце, свежий морозный воздух.

— Кажется, я понимаю, о чём вы. Правда, у нас празднуют не Рождество, а Новый год.

Гоблин пожал плечами:

— Я о том, что это как ожидание праздника, когда что-то словно нашёптывает тебе: «Сегодня будет прекрасный день!». Иногда ведь такое ожидание даже лучше, чем сам праздник.

— А какие последствия ждут меня от этих выступлений?

— Не знаю, — признался Дуфф. — Скорее всего, просто дикая усталость, как бывает с нами, когда мы превышаем возможности волшебства фейри. Ну, может быть, на время потеряете голос, если надумаете петь оперные арии, — усмехнулся гоблин.

Кот тихонько мяукнул и принял свой обычный облик.

— Не думаю, чтобы от этого были какие-то серьёзные последствия, — присоединился к разговору Руй. Степан полез в рюкзак за припасённым для домового дождевиком. — Песня и танец — это всё-таки магия фейри. Точнее, некоторых фейри. Вы можете вложить в неё душу, и это будет прекрасно, но песня никогда не станет до конца вашим волшебством. Это что-то вроде иллюзии, хотя для некоторых из нас даже такая иллюзия всё равно ценна. Гномы совсем не имеют способностей ни к песне, ни к танцу. Может быть, именно поэтому они так чутко воспринимают ту красоту, которую сами создать не в силах.

— В любом случае, контракт можно прекратить досрочно. Хотя уплаченное золото при этом не возвращается, — добавил гоблин. — Между прочим, месье Кузьмин, когда будете покупать монеты, постарайтесь приобрести двадцатифранковые, времён Второй империи. Гномы очень уважают Луи-Наполеона — в этом, кстати, они единодушны с кобольдами.

— С чего бы вдруг? — спросил Степан. Ответил ему Руй:

— Должно быть, дело в промышленных успехах тех лет. Это ведь был расцвет угля, железа и пара.

Архитектор, хоть и порекомендованный нотариусом, Степану не понравился сразу. Высокий, сухопарый, с мутноватыми бледно-голубыми глазками, он явно был очень высокого мнения о себе, и имел неприятную привычку пренебрежительно перебивать собеседника на полуслове. Приемную бюро украшали несколько макетов, похожих на беспорядочные наборы серых кубиков — видимо, последнее слово в современной архитектуре. Решающим аргументом стали цена и сроки: Степан обещал подумать, вежливо раскланялся и покинул контору, поклявшись себе никогда больше туда не возвращаться.

Самым обидным было то, что в Интернете у этого бюро имелись прекрасные отзывы, а владелец считался большим специалистом в своей области — только поддавшись на всё это вкупе с советами мэтра Блеро, Степан и поехал в Брест. Решив, что день всё равно по большей части потерян, он устроился в маленькой блинной недалеко от порта, и теперь пытался всё в том же Интернете найти ещё какое-нибудь бюро.

Поиски успехом не увенчались. На звонки вежливые секретарши либо сообщали, что в настоящее время у них много заказов, и взять новый проект они не могут, либо, бегло уточнив задачу, называли ориентировочную стоимость работ даже больше, чем у «светила архитектуры». Степану начинало казаться, что не понравившийся ему архитектор в сговоре с коллегами по цеху, и нарочно предупредил всех, чтобы они отказывали несговорчивому клиенту.