Девушка устало потёрла лицо руками, и, не поднимая взгляд от столешницы, продолжила монотонно, словно каждое слово давалось ей с трудом:

— На Борак, как и на другие деревни, напали ночью. Даже спустя годы мама часто просыпалась с криком — ей снилось, что где-то снова вспыхивает над крышами пламя, снова бьют в набат, кричат и стреляют. Мама тогда была уже беременна мной, хотя срок был совсем небольшой. Она так и не успела сказать об этом отцу.

— А потом?

— Потом? — Ника непонимающе посмотрела на Степана, пожала плечами. — Обычно силы ООН не вмешивались в подобное, но в этот раз с поста примчалась машина, а в ней — два сержанта и три легионера. У миротворцев было разрешение применять силу для наведения порядка, и они им воспользовались. Когда утром подошла бронетехника с раскраской ООН на борту, всё уже закончилось. Из пятерых в живых оставался только один, сержант — его вертолётом отправили в госпиталь. Хотя все были уверены, что он умрёт раньше, чем вертолёт совершит посадку. Жители Борака хотели похоронить тех четверых на деревенском кладбище, но им не позволили.

Степан кивнул.

— Ясно. Раненый сержант — это дядя Этьен. Но ведь вашим отцом может быть и Серж Борю?

Ника закусила нижнюю губу и, не глядя ему в глаза, ответила:

— Дедушка не пустил маму к телам, и она так и не узнала тогда, кто именно из двоих погиб. Но Этьен Мишоне точно был там в ту ночь, и он точно знал, кто мой отец.

— А почему вы не узнали всё у матушки, когда пришло письмо? Кстати, где она? В Белграде?

— Мама умерла, — серые глаза погрустнели и, казалось, стали темнее. — Письмо пришло в прошлом сентябре. Она к тому времени уже полгода лежала после инсульта, не могла ни говорить, ни писать. Только теребила меня за руку, когда хотела, чтобы я ещё раз прочла его. И каждый раз плакала.

— Простите. Мне очень жаль, — тихо сказал Степан.

— Она умерла в октябре. А когда не стало вашего дяди?

— Примерно тогда же. Я узнал о его смерти только в декабре. Да и вообще о том, что у меня был дядя.

— Как это? — растерянно спросила гостья. Степан принялся рассказывать свою историю, деликатно обходя вопросы, касающиеся фейри. В ответ Ника поведала, как после смерти матери закончила все дела в Белграде, заперла их квартирку, отдала ключ соседке и отправилась на поиски отца. Из Белграда — в черногорский Бар, оттуда паромом — в итальянский Бари, а затем автостопом через всю Италию и Францию — в Бретань.

Ночь укрыла древний лес и старый шато. Электрический свет был давным-давно погашен, и четверо в башне устроились возле камина. Ника удивлённо смотрела, как Степан взял для себя стул; кивнув на рыжего кота в кресле, мужчина пояснил:

— Это только его кресло. Такие у нас правила.

Девушка улыбнулась. Потом, словно спохватившись, посмотрела на сгустившуюся за окном темноту:

— Есть здесь поблизости отель? Последняя попутка высадила меня в Гуареке, оставшуюся часть пути я прошла пешком. Думала, что в любом случае смогу остановиться у месье Мишоне, но теперь…

— …теперь вы сможете переночевать здесь. Во-первых, вы дольше будете искать отель, многие у нас просто закрываются на зиму, потому что нет туристов. Во-вторых, в такую глушь так поздно не поедет ни один таксист.

Ника, похоже, была настолько уставшей, что на возражения у неё уже не хватало сил. Она только кивнула, благодарно улыбнулась и поинтересовалась:

— Где мне можно будет устроиться?

— Здесь. У нас есть надувная кровать, сейчас только принесу свежее бельё. Месье Али ночует наверху, в башне, а моя спальня — на втором этаже.

Кот и гоблин растерянно переглянулись.

* * *

— Это просто глупо! — вполголоса шептал Дуфф, устраиваясь в армейском спальном мешке возле кровати Степана. — Не говоря уже о том, что это всё может оказаться выдумкой!

Руй, всё ещё в обличье кота, остался внизу: домовой негласно приглядывал за гостьей, а «Старый Али», уступивший ей надувную кровать, и якобы ночующий на диване в «берлоге», яростно спорил с человеком.

— Непохоже на выдумку. Слишком заковыристо, можно было придумать попроще.

— Например?

— Ну, например, что она француженка. Что дядя заделал ребёнка девушке, когда был в увольнении — вполне реалистично, разве нет?

— Это если у неё есть французский паспорт.

— К тому же она ведь не знает про фото и жетон в витрине наверху. И узнать ей о них неоткуда. Разве что сам дядя Этьен был знаком с этой девушкой, и показывал ей свой «музей». А на жетоне действительно имя Сержа Борю.

Гоблин фыркнул:

— Она — женщина! Они все — двоюродные сёстры Морганы!

— И она — точная копия своей мамы с фотографии.

Дуфф призадумался. Потом нехотя кивнул:

— Пожалуй. Хотя я слышал, что теперь люди стали менять внешность по собственному желанию.

— Ты про пластическую хирургию? — удивился Степан. — Брось. Слишком много хлопот, и ради чего?

— Ради наследства.

— Дядя ведь не был миллиардером. Или миллионером. Правда, если я правильно помню объяснения мэтра Блеро, родные дети всегда могут претендовать на какую-то долю имущества. Даже если родители их вычеркнули из завещания, либо не знали об их существовании. А дядя Этьен, получается, всё-таки узнал, хоть и не сразу.

— Старая добрая французская бюрократия, — пробурчал себе под нос гоблин.

— Сначала придётся установить родство. Скорее всего, на такой случай есть установленные законом процедуры. Анализ ДНК, может быть, эксгумация… — Степан закутался в одеяло и улёгся на правый бок. — В любом случае, если она действительно моя двоюродная сестра, я отдам ей всё, что положено.

— Счастливо остаться без штанов, — саркастически отозвался Дуфф.

Когда утром они спустились в гостиную, на столе уже был накрыт завтрак. Рыжий кот, скорчив мимоходом страдальческую гримасу — всю ночь лютену пришлось сохранять кошачье обличье — взобрался на свой стул и с аппетитом принюхался к большой сковороде.

— Доброе утро! — Ника улыбнулась и открыла крышку. — Приятного аппетита!

— Спасибо, — неуверенно улыбнулся в ответ Степан. Дуфф пробурчал что-то из-под шеша, но тоже занял обычное место за столом. В сковороде оказалась яичница с беконом, колбасками, картошкой и зелёным луком. Домовой и гоблин, получив свои порции, сначала с недоверием попробовали, а потом принялись уписывать за обе щеки.

— Не стоило беспокоиться, я бы что-нибудь приготовил, — попытался возражать Степан. Девушка нахмурилась:

— Вы ведь побеспокоились оставить меня ночевать. Хотя могли просто выставить за порог.

«Это вряд ли», — подумалось Степану, который в очередной раз вспомнил выкладки мэтра Блеро относительно степеней родства и полагающихся родственникам долей наследства.

— Мне хотелось как-то отблагодарить вас за доброту, — продолжала Ника.

— Кстати, я даже и не подумал вот о чём. Вам не страшно было ночевать в незнакомом доме, с незнакомыми мужчинами?

— У меня с собой на всякий случай есть баллончик, — заговорщически улыбнулась девушка. — И потом, я считаю, что хороших людей всё-таки больше на свете.

На это Степан не стал ничего возражать.

— Вы живёте здесь только втроём? — поинтересовалась девушка.

— Да, приводим в порядок шато, — Степан запнулся, вспомнив, что на следующий день гномы должны были вернуться к своей работе. Он вдруг сообразил, что выставить гостью за порог после того, как сам же так великодушно пригласил её остаться на ночь, будет не слишком вежливо. Взгляд человека встретился с глазами кота — лютен смотрел с прищуром и, похоже, прекрасно знал, о чём думает хозяин.

— Послушайте, Ника. Вы наверняка понимаете, что в рассказанное вами вчера нелегко поверить.

Серые глаза вспыхнули, девушка собралась было что-то сказать, но Степан примиряюще поднял ладони:

— Я вовсе не имею в виду, что вы пытались меня обмануть. Просто в таких вещах, как мне думается, очень важен порядок. Если вы являетесь дочерью моего дяди, и, таким образом, моей двоюродной сестрой, то вам по закону принадлежит часть наследства.