«Тилль», вышедший в 2017 году, — вершина творчества одного из главных немецких писателей современности — Даниэля Кельмана. Роман собрал множество премий в немецкоязычных странах, а его английский перевод вошел в шорт-лист международного Букера. Что, в общем-то, было закономерно и вполне ожидаемо: немецко-австрийский писатель, которому в 2022 году исполнилось 47 лет, со студенческих лет был обласкан не только вниманием критиков, но что удивительно — полюбился читателям. Казалось бы, немыслимая ситуация: взаправдашний интеллектуал, пишущий книги, что расходятся крупными тиражами. Но ведь Кельман начинал как фокусник, а значит, дурачить публику ему не в новинку. Как и его герой Тилль, Кельман виртуозно балансирует на большой высоте, не впадая в занудство «живых классиков» и не заискивая перед толпой.

«Тилль» — абсолютно «кельмановский» роман, здесь все приемы писателя уже отточены до совершенства. И хотя у него, по сути, никогда и не было «проб пера»; он с самого начала писал уверенно, никогда не был подмастерьем, сразу стал мастером, но все же Кельман-романист всегда развивался, менял личины, примеряясь к стилям и сюжетам.

Но обо всем по порядку.

Свой первый роман — «Магия Берхольма» («Beerholms Vorstellung», 1997) — Даниэль Кельман опубликовал еще, будучи студентом Венского университета, где он изучал философию и германистику. Роман был отмечен литературным сообществом, и писателя-дебютанта сразу же окрестили немецким вундеркиндом.

Главный герой «Магии Берхольма» — известный иллюзионист, открывший в себе магические способности, а потом случайно их утративший. «Время Малера» («Mahlers Zeit», 1999) — следующий роман — повествует о гениальном математике, придумавшем, как отменить время, и отчаянно пытающемся донести свое открытие до людей. В «Последнем пределе» («Der fernste Ort», 2001) — еще одном раннем тексте Кельмана — брат успешного программиста устает прозябать в его тени и решает инсценировать свою смерть и начать жизнь с чистого листа.

Ранние романы Кельмана, где рассказчик ненадежен, а граница между сном, реальностью, фантазией может проходить где угодно, во многом инспирированы Набоковым, чего Кельман никогда не скрывал, называя того одним из своих любимых писателей. Однако уже в ранних работах Кельмана, написанных в классическом магическом реализме, нашли отражение темы, которые он будет развивать в более зрелых тексых — гениальность как дар или проклятие, попытка осмыслить, «взломать» бога, гений против толпы.

Романом, который сделал Кельмана известным за пределами немецкоязычного пространства, стал «Я и Камински» («Ich und Kaminski», 2003). Это история про хитрого и тщеславного, но абсолютно заурядного журналиста, решившего втереться в доверие к пожилому, когда-то известному, художнику Камински, ныне слепому и немощному. Однако умирающий старик не так прост, как кажется самоуверенному журналисту. Здесь автор впервые отходит от магического реализма и раскрывается как превосходный сатирик. И начиная с этого романа ирония становится фирменным приемом Кельмана.

Следующий роман — философская трагикомедия «Измеряя мир» («Die Vermessung der Welt», 2005) — принес автору международный успех и был переведен на 40 языков. В нем Кельман демонстрирует, что не боится амбициозных писательских задач. Теперь в качестве основного материала он использует историю и исследует немецкую идентичность. Два гениальных ученых — математик Карл Фридрих Гаусс и путешественник-естествоиспытатель Александр фон Гумбольдт — каждый на свой лад — «измеряют» мир. Первый пытается постичь законы мироздания через математику, второй — через путешествия, и оба приходят к выводу, что мир непознаваем. А Кельман показывает мастер-класс, как использовать историю, ловко перекраивая ее и заставляя работать на свой писательский замысел.

Спустя пять лет вышла «Слава» («Ruhm», 2009) — разбитый на 9 рассказов роман-головоломка — о влиянии писателя-творца на действительность, о зависимости современного человека от технологий и социальных сетей и, собственно, о славе. Говоря именно об этом романе, стоит заметить, что в современной немецкой литературе вы не найдете ни одного хоть сколько-нибудь крупного писателя, который бы не испытал на себе влияние немецкого экспрессионизма — Перуца, Деблина, Кафки. Но именно «Слава» с ее мощнейшей кафкианской аурой не вводит в экзистенциальный ужас лишь благодаря, пожалуй, авторской иронии.

В «Ф» («F», 2013) Кельман исследует, как фантазии и текст влияют на реальность. «Ф» — история семьи, рассказ о сложных взаимоотношениях отца-писателя и трех его сыновей. Что решает человек, а что случай? «Слава» и «Ф» написаны по следам финансового кризиса 2008 года, и отчасти посвящены уязвимости современного человека.

Написав «Измеряя мир», Даниэль Кельман утверждал, что он больше не будет писать на историческую тему, однако прошло чуть больше десяти лет, и на свет появился «Тилль». Задумка оказалась еще более грандиозной и смелой, чем в романе про двух немецких ученых. Писатель решился на роман про ни много ни мало Тридцатилетнюю войну (1618–1648), последнюю из так называемых религиозных войн и самую жестокую войну на территории Европы до XX века. Боевые действия, в которых были задействованы, так или иначе, все тогдашние европейские страны, разворачивались на территории современной Германии, потерявшей, по оценкам некоторых историков, до 40 % сельского населения.

Почти в каждом интервью на вопрос, как он решился писать о таком сложном времени, Кельман отвечает, что последовал совету одного из своих любимых писателей — Джонатана Франзена, который однажды сказал ему, что если есть что-то в биографии писателя, о чем он не хотел бы писать, то, возможно, именно на это ему и стоит обратить внимание. Заменив «биографию» на «историю», Кельман увидел, что меньше всего его привлекает Новое время, похожее на кошмарный сон. Так он и понял, что просто обязан за него взяться.

Приняв решение, Даниэль Кельман два года читал исторические книги о Тридцатилетней войне, а потом оказался перед дилеммой: либо начать уже писать, либо продолжать читать и превратиться в одного из тех писателей, которые десятилетиями вынашивают свой «новый» роман. Он выбрал первое и писал его еще три года — тоже солидный срок.

Чтобы рассказать об обществе времен Тридцатилетней войны Кельману понадобился особый персонаж, который мог бы «выпрыгивать» из одного сословия и «запрыгивать» в другое. И на роль такого персонажа отлично подошел Тилль Уленшпигель — герой средневековых легенд и анекдотов. Бродяга, плут и балагур Тилль становится в романе Кельмана еще и придворным шутом.

Детство Тилля омрачено трагическим событием. Его отца казнили за колдовство, и мальчик был вынужден бежать из деревни. Вместе со своей подругой Неле Тилль попадает к бродячему артисту Пирмину, который учит их цирковому искусству и актерскому мастерству. Однако Пирмин крайне жесток к ним, и дети убивают его (кто именно — версии, конечно же, разнятся) и основывают свой собственный цирк.

Тилль — не главный герой романа, а скорее сквозной. Он появляется в каждой из восьми глав, но нелинейное повествование ведется по очереди: то от имени его отца — мельника, то от ставшего королем Богемии пфальцского курфюрста Фридриха V, то от его жены — урожденной английской принцессы Елизаветы Стюарт, то от несуществовавшего в реальности графа Мартина фон Волькенштайна, а то от реального ученого Афанасия Кирхера. Первая глава романа написана вообще от коллективного «мы», от имени целой деревни, которую, как позже узнает читатель, уничтожили солдаты наемной армии.

Роман получился многоголосый, полифоничный. Текст на уровне формы преподносит нам идею объемной правды, непостижимой и относительной. При помощи своего любимого приема «ненадежный рассказчик» Даниэль Кельман решает сразу несколько задач. Во-первых, это смешно: читать, к примеру, две совершенно разные интерпретации брачной ночи — у королевы и короля. Во-вторых, читатель начинает осознавать, с какими ненадежными рассказчиками имеет дело в реальности, когда читает мемуары или историческую литературу. Глава, посвященная графу Волькенштайну, строится на контрасте между действительностью и тем, что он записывает в мемуарах. При этом автор романа не просто демонстрирует эти различия, но и говорит о причинах отказа от реального изображения. Иногда у Волькенштайна просто не хватает слов, чтобы описать, например, сражение и он «списывает» его с чужого текста. Иногда он хочет приукрасить свой рассказ и придумывает жестокости, которых на самом деле не было, а иногда пишет неправду, просто потому что написать правду было бы неприлично. А в другой главе ученый Афанасий Кирхер рассказывает своим спутникам, что уже описал их путешествие к дракону в своей книге, то есть описал то, чего еще не было.