– Лизок, что-то твоего давно не видно. Жив он хоть?

– Да откуда ж я знаю? – пожимала плечами Елизавета.

– Вот и плохо, что не знаешь. Хороший мужик на дороге нынче не валяется! А ты разбрасываешься. И так вон сорок лет, а все одна да одна. А он – майор! Мужик что надо. И защитит, и поддержит, и залюбит до смерти! Ты подумай, Лизок!

Ольга, услышав это «залюбит до смерти», фыркнула:

– Господи, а это вы откуда знаете?

– Что ж я, по-твоему, молодой не была? – обиделась Марфа. – И на сеновале с мужиком не кувыркалась?

Ольга испуганно переглянулась с Лизой, и они дружно захохотали.

– Вот дурищи-то, – старушка улыбнулась бледными губами и погрозила Лизе пальцем. – Думай головой, Лизок. Часики-то женские тикают. Уходит время.

Елизавета иногда и правда думала об Арсении. Вспоминала его добрую широкую улыбку, негромкий голос, ласковый блеск глаз. Но лишь вспоминала, и только. Гнала от себя другие мысли. Знала не понаслышке, чем заканчиваются любые женские слабости.

Девочка, которую Елизавета приглашала в гости, так и не пришла. Отвлекшись в тот день на очередной визит Арсения, Лиза даже позабыла о неожиданной встрече на школьном дворе, однако утром, за завтраком, вспомнила и озадаченно нахмурилась.

– Ну, надо же, закрутилась я совсем. Интересно, почему она не пришла?

Эта девочка, худенькая, маленькая, плохо одетая, чем-то так поразила ее воображение, что мысли Елизаветы все возвращались к тому недолгому разговору за школьной калиткой.

Наскоро собравшись, Елизавета глянула на часы. Первых двух уроков у нее по расписанию сегодня не было, и она, отчего-то волнуясь, решительно выскочила из дома. Помнила, что малышка живет недалеко от школы, после перекрестка, в сером доме с большой трубой.

Лиза перешла дорогу и двинулась по нечетной стороне улицы, где располагался названный девочкой дом. Шла торопливо, экономя время, которое неумолимо бежало – очень не хотелось опоздать на урок.

Минут через пять-шесть она прямо перед собой увидела то, что искала.

Дом, построенный много лет назад, на первый взгляд, ничем не отличался от десятков других домов Александровки: стоял крепко на высоком фундаменте, смотрел на мир окнами в деревянных ставнях, вырезанных местным умельцем, его окружал невысокий забор со скрипучей калиткой, а перед ним, по давнему александровскому обычаю, красовался небольшой палисадник. Все как обычно.

Но при ближайшем рассмотрении отличия все же находились: во-первых, палисадник глядел на мир пустыми клумбами, на которых не перекопанная вовремя земля дыбилась комьями и топорщилась кучей не перегнивших за зиму листьев. А во-вторых, на крыше дома громоздилась большая кирпичная труба, говорящая знающим людям о том, что дом до самого последнего времени топился русской печью.

Елизавета, на мгновение замешкавшись, замерла у калитки. А потом смело толкнула ее и вошла в большой неухоженный двор, заваленный всякой всячиной. Она заметила проржавевшую бадью, грабли с обломанными зубьями, закопченный чайник, длинную собачью цепь, потрепанные журналы, каркас от стула, ватное одеяло с прогоревшей дырой посередине, и даже старые дырявые калоши.

– Боже, что за свалка? – растерянно огляделась женщина.

Переступая через разбросанные по земле вещи и предметы домашней утвари, она опасливо поднялась на крыльцо и постучала в дверь, выкрашенную когда-то серой краской, под стать дому, а теперь облупившуюся и висящую большими хлопьями.

Никто не отвечал. Елизавета прислонилась к двери и, наклонившись, прислушалась. Тишина.

Тогда она заколотила по облупленной двери что было сил. Никого. Переминаясь с ноги на ногу, задумалась. Такая тишина показалась ей странной, и Лиза решила еще постучать.

Но только ударила кулачком в дверь, как позади раздался глухой мужской голос, полный недоумения и удивления:

– Что вы так колотите? Вы к кому?

Вздрогнув от неожиданности, Елизавета испуганно обернулась и увидела высокого, совершенно седого мужчину.

– Ой! Вы чего так подкрадываетесь?

– Я? – он неподдельно изумился. – Это же вы так ломитесь, что ничего не слышите.

– А вы что здесь делаете? – Елизавета сердито глянула на незнакомца. – Вам-то что тут надо?

– Послушайте, дамочка! Я, в отличие от вас, здесь живу!

И тут до нее вдруг дошло, что перед ней тот самый беженец, о котором рассказывала Ольга.

– Господи, простите меня, – покраснела от досады Елизавета. – Я-то приняла вас за проходимца. Извините.

– Ничего, бывает. Не извиняйтесь. Я сейчас, наверное, очень на проходимца похож. Уже третий день пытаюсь разобраться со всем этим кавардаком. Похоже, сюда сваливали все, что было ненужно. Представляете, это все в доме валялось. Видно, бывшие жильцы были неприхотливы.

– Да тут же в последнее время старики жили, – усмехнулась Елизавета. – Дети разъехались, потом, когда их не стало, заехали квартиранты. Администрация выкупила дом для своих нужд, теперь вам отдали. Так что хозяйничайте.

– Легко сказать, хозяйничайте. Тут столько хлама, голова кругом. Не знаешь, за что хвататься. На очереди ремонт, хоть небольшой, косметический. Да и сараи надо поправлять, вон дети просят корову. В общем, есть о чем подумать. Я даже не представился, – спохватился мужчина. – Давайте познакомимся, раз уж вы здесь. Я Степан. Степан Федорович Бондаренко. А вы?

– А я – Морозова Елизавета Алексеевна, учитель труда и домоводства из местной школы. Можно просто Елизавета. Без отчества. Запросто.

– Спасибо. Я мало еще кого знаю. Тем приятнее новые знакомства.

Елизавета с удовольствием рассматривала беженца и вдруг отметила, что глаза его, черные с поволокой, совсем не улыбались, словно утонули в непонятной печали.

– Мне пора бежать, у меня сейчас уроки начнутся. Опаздывать учителю некрасиво, сами понимаете. Я хотела еще узнать о девочке вашей. Она вчера к школе приходила, но в школьный двор не зашла. Лиза, беленькая такая, с косичками.

– Да, племянница. Умненькая, старательная. Все просится в школу, надоело дома сидеть. Да все недосуг мне. Кучу документов оформлял, времени столько потерял. Учебный год уже заканчивается, думаю, теперь уж осенью пойдет.

– Как же так? Вы другими делами занимались, а школу на потом отложили?

– Да у нас теперь все первостепенное дело, – опустил голову Степан. – И обустроиться, и продукты купить, и дом в порядок привести. Но вы правы, детям надо в школу. Завтра же этим займусь.

– Степан Федорович, может, я вам помогу? А что? Мне нетрудно. Я же все равно каждый день в школе. А вы будете дальше обустраиваться. А?

– Ну, что вы, неудобно. Зачем вас нагружать своими заботами?

Но Елизавета тем и отличалась: если ей в голову что-то западало, бороться с нею становилось бесполезно.

– Никакого беспокойства, – она решительно взмахнула рукой. – Люди вообще должны друг другу помогать, а вам тем более. Вы уже столько натерпелись! Откуда вы, кстати?

– Из Донецка, – Степан помрачнел.

Она молчала, не зная, что сказать. Выразить сочувствие? Взять за руку или отвернуться, чтобы не смущать? Хотелось плакать, обнять и просто погладить по голове этого растерянного, неловкого большого человека, приласкать, словно ребенка.

Елизавета проглотила ком, вставший в горле, и все-таки тронула его за руку.

– Степан Федорович, вы теперь наш. Понимаете? Наш житель, наш сосед, наш сельчанин. А в селе все совсем по-другому. Это вам не город, где человек не знает, как зовут соседа за стеной. В селе все иначе, здесь принято помогать друг другу. Соседи всегда рядом: и в беде, и в радости. Так что привыкайте. И помогут, и осудят, и принесут, и посмеются. И роды примут, и похоронят. Так испокон веку в селе заведено, и не нам этот порядок нарушать.

– Спасибо, – он смущенно закашлялся. – Мы отвыкли от улыбок, спокойного сна, хорошей еды. Больше прятались по подвалам. А потом нас вывезли. Сначала в Ростовскую область, а потом сюда. Спасли, да не всех. – Он прерывисто вздохнул, словно хотел задушить вырвавшееся рыдание и, отвернувшись, сдавленно проговорил: – Жена погибла. Попала под обстрел. И сестра моя вместе с ней. Они пошли хлеба купить, и обе не вернулись. Больше года прошло. А будто вчера.