Для начала прошли на Сите по мосту Малому и от Сите по мосту Нотр-Дам. Ласка дернулся было зайти в собор, но Вольф не дал.

— Ты в католическом соборе собрался Божьей помощи просить? — сказал немец, — Иди давай. Сначала дело, потом будешь головой вертеть.

Нашли большую улицу. Прошли ее вправо до ворот. Нашли три борделя. Потратили немного серебра, Вольф поговорил, Ласка посмотрел на полуголых девок и смутился. Вернулись. Оглянулись на мост слева, повернули направо и дошли почти до ворот Сен-Мартен. Повернули налево, а потом у ворот Сен-Дени еще раз налево. По пути от ворот до ворот зашли еще в пару заведений. Амелию никто не видел.

Большую часть домов терпимости Ласка бы нипочем не нашел один. У некоторых стояли мальчишки-зазывалы или девки самого развратного вида. Над некоторыми висели наглядные вывески. Но над другими красовались непонятные надписи на французском, а часть заведений скрывалась во дворах. Вольф ориентировался обонянием. Запах гостеприимно раздвинутых ног он чуял за квартал.

Без немца Ласка бы не только не нашел, куда постучаться, но и не сумел бы толком поговорить. В каждом втором заведении задавали какой-нибудь неприличный вопрос. Где всерьез, где в шутку. Вольф отвечал так же. Где всерьез, с таким видом, будто порядочному мужчине совершенно нормально рассказывать об интимных особенностях какой бы то ни было женщины. Где в шутку, и его ответы иногда выходили еще более похабные, чем вопросы. За первые пару часов Ласка уже устал краснеть. Но все зря. Амелию никто не видел.

По улице Сен-Дени дошли до Шатле. Вот и рынок.

— Может, отдохнем, съедим чего-нибудь? — предложил Ласка.

Где же еще перекусить, как не на рынке. Не Краков, конечно, но тоже столица. Правда, под ногами грязи мало не по щиколотку и пованивает.

— Хочешь рыбку? Как раз мимо рыбных рядов проходим, — предложил Вольф.

Ласка посмотрел на рыбный ряд, понюхал воздух и отказался.

— А лягушку?

Ласка с удивлением увидел на лотке лягушачьи лапки.

— Я что, похож на аиста?

— Детей не приносишь?

— Пока вроде нет.

— Ну ладно. Хочешь улитку?

— Это пирог какой-то?

— Нет. На виноградной лозе заводятся улитки, а французы их ловят и едят.

— Ты ври, да не завирайся. Кто в здравом уме захочет есть улитку?

— Посмотри направо.

Действительно, лоток с большими улитками.

— Бееее, — Ласка представил, как хрустит на зубах раковина, и из-под нее на язык попадает что-то склизкое, — Пойдем отсюда.

— Что, и устрицу не будешь? Говорят, отлично поднимает настроение перед встречей с дамами.

— Я обещал, что не буду ложиться с католичками. И я просил еды, а не лекарства.

— Устрица это еда. Вот, смотри.

На прилавке лежали какие-то раковины. Вольф подал монетку, взял раковину, открыл и показал Ласке. Внутри к раковине крепилось что-то мутно-белое. Вольф выкусил это мутное и проглотил.

Ласка посмотрел на него как на собаку, которая сожрала какашку.

— Кого ты хочешь удивить? — спросил он, — Я же знаю, что ты от любой отравы излечишься, если тебе дать ночь и ножик.

— Не понравилось? Кстати, нормальная устрица, свежая. Я тухлятину чую лучше многих.

— Пойдем дальше. Что там впереди?

— Сырные ряды. Как ты относишься к сыру?

— Обожаю.

Идея хранить молоко в твердом виде Ласке нравилась. Сыры в Москве считались деликатесами, которые и на княжеской свадьбе к столу придутся. Беда только, что сколько-то заметных излишков молока в отцовском поместье не водилось. Легче у бати выпросить пшеницы на водку, чем у мамы молока на сыр.

— Смотри, он же тут с плесенью.

— Ага.

— Хоть бы почистили перед продажей.

— Он насквозь с плесенью.

— Вот дураки французы, столько молока зря сгубили.

— Мне тоже не нравится. А французы за милую душу уплетают.

— Не знаю… Мы плесень даже в голодный год не едим. Крапивы, лебеду, но не эту гадость. Если плесени со стены соскрести и хоть с медом смешать, я бы даже пробовать не стал. А чем тут воняет, как недельными портянками?

— Месье как называется этот сыр? — спросил Вольф, поведя носом.

— Вьё Булонь, — ответил продавец.

— Выёбулонь? Или въеблонь? — Ласка попытался воспроизвести название сыра, — Даже по названию понятно, что гадость какая-то.

— Экий ты капризный.

— Я капризный? Дай мне свиной шницель с квашеной капустой, или колбасок с кнедликами, или пасту с нормальным твердым сыром без запаха, или плов с бараниной. Съем за милую душу и добавки попрошу.

— Ладно тебе. Я тут сам ничего не знаю. Давай, может, по колбаске съедим?

— Наконец-то нормальная еда. Где?

— Вот там. Зазывала орет. Маленький Лион, настоящие колбаски Андуйет. Помнишь, мы Лион проезжали?

— Помню. Большой город, люди южные, веселые, вино вкусное.

Под вывеской «Маленький Лион» работала немаленькая таверна в два зала. В первом сидели простые мужики, а во втором мужики разбойного и воровского вида. Распахнулась дверь на кухню, и оттуда явственно потянуло дерьмом.

— Да что они там готовят! — удивился Ласка.

Мимо него подавальщик понес блюдо с колбасками, от которых, кажется, этим самым дерьмом и воняло.

— Это что?

Вольф прошел за подавальщиком во второй зал, и Ласке пришлось пойти следом.

— Что это за интересное блюдо? — спросил немец.

— Колбаски Андуйет! Как в Лионе! — гордо ответил подавальщик, поставив блюдо на стол.

— Из чего они?

— Из свежих свиных кишок!

Едоки набросились на колбаски, и с блюда фонтаном поднялся аромат говна. Будь Ласка красной девицей, он бы с негодованием выбежал на улицу. Но доброго молодца запахом всего-навсего говна не испугаешь.

— Они что, кишки прямо с дерьмом жарят? — удивился Ласка.

— Черт их знает, — пожал плечами Вольф.

— Дикари. Нет, чтобы вымыть, да набить мясом. Или вот ели мы в Польше фляки…

— Господа, а вы зачем сюда пожаловали? В чужих тарелках принюхиваться? — спросил один из сидевших за столом.

— Вообще-то мы ищем одну девушку, — сказал Ласка, не желая говорить, что они зашли сюда поесть.

— В борделе свою девку поищи, — ответил другой, и остальные засмеялись.

— Половину борделей Города обошли, нигде нет, — ответил Вольф.

— Что хоть за шлюха-то такая, ради которой стоит полгорода обежать? — спросил третий, — Что она такого делает, чего нигде не делают?

— Вот, — Ласка достал портрет, — Ее зовут Амелия. Стройная, роста примерно такого. Француженка, говорит без акцента.

— А в постели как?

— Любит в глаза смотреть, — ответил Вольф.

— Девка как девка, — сказал один.

— Сиськи ничего так, — сказал другой.

— Дай-ка приглядеться, — сказал третий и взял портрет.

— Чего тебе, Лионец? — спросил сосед.

— Постой, Пьер. Эту девку я, кажется, видел, — сказал Лионец, — Но не в борделе.

— Где? — не выдержал Ласка.

Лионец потер пальцами, намекая на деньги.

Ласка достал монетку и положил на стол, прижав пальцем. Ошибка. Большая ошибка. Он не посмотрел номинал и выложил как ни в чем не бывало серебряный тестон с портретом короля.

Вольф понял это раньше местных и встал спиной к другу, обхватив левой рукой ножны у горловины. Первым хвататься за оружие неприлично.

— Во Дворе Чудес, — сказал Лионец и гадко ухмыльнулся.

— Точно?

— Отвечаю!

— Ага, — спокойно кивнул Ласка и толкнул к нему монетку.

Лионец удивленно поднял брови. Вот так просто? Подумаешь, во Дворе Чудес?

— Стоять! — полуобернулся Вольф, — В котором дворе?

— В главном, — удивленно ответил Лионец.

В Париже было несколько скверных местечек, известных как «дворы чудес». Вольф в порядке общей эрудиции об этом знал. Все-таки, Париж достаточно значимый город в общеевропейской культуре, да и в интернациональной криминальной субкультуре тоже. Ласка же слышал только про тот Двор Чудес, который отметил на своей карте Фантуцци.