— Так ты думаешь, что они все куда-то пропали? — спросил он терьера. — Я к тому, что вдруг их совсем не осталось, ни одного, нигде… Вдруг они вообще…

— Не может такого быть. Они обязательно где-нибудь да найдутся. Смотри, вот тут, на земле, следы сапог! И оставлены день тому назад, не больше. Нет, люди точно где-нибудь есть. Вот чего я никак не пойму — на что им понадобилось так все переделывать? Я такого не ожидал, вот малость и растерялся. Я думал, будут улицы и дома… все как надо…

Они проскользнули сквозь решетку ворот, отделявших пустошь от леса, и теперь бежали по тропинке, что спускалась к дороге, шедшей вдоль озера. Воздух наполняли осенние ароматы. Пахло желудями, мокрым папоротником и свежими грибами, проклюнувшимися после дождя. Рябины так и горели обильными кистями оранжевых ягод. По ветвям тут и там прыгали малиновки. Они чирикали, бросая вызов друг дружке, вслушивались и отвечали, обозначая каждая свою территорию.

Невзирая на пустынный и странный вид местности, в сердце Надоеды стала пробуждаться надежда. Ощущение мокрой земли под лапами показалось ему смутно знакомым, только давно и прочно забытым. Солнце то пряталось за облаками, то вновь принималось светить ярко и весело. Ветер шевелил листья и ветки, в траве повсюду кругом мелькали яркие краски — то колокольчик, то мытник, то скабиоза, то калган… не говоря уже о мимолетных запахах и шорохах, издаваемых какими-то мелкими незримыми существами. В таком окружении было просто немыслимо долго предаваться унынию. Когда тропинку пересек кролик, Надоеда тотчас устремился в погоню. Однако кролик оказался слишком хитер, терьер быстро потерял его, начал было искать, рыская туда и сюда, но забыл о нем, едва остановился обнюхать жука-навозника, устроившегося под большим грибом возле камня.

Когда он вернулся к Рауфу, тот лежал на тропинке, грызя упавшую ветку.

— Во всяком случае кошки тут есть, — доложил ему фокстерьер. — Странные такие, длинноухие. Но для охоты сгодятся.

Ветка хрустнула на зубах Рауфа.

— Есть нечего, — сказал большой пес.

— Найдется, — заверил его Надоеда. — Смотри, как ветер гонит листья с деревьев! Вот бы знать, куда это они все спешат?.. Одни улетают, других все равно полным-полно… — И маленький терьер вновь умчался в погоню.

Когда шорох веток в подлеске переместился на другой берег мутного после непогоды ручья, Рауф поднялся и неторопливо двинулся за приятелем.

Пройдя вниз по склону около мили, они достигли дороги, огибавшей восточный берег озера Конистон-Уотер. Ветер к тому времени совершенно стих, так что полное безлюдье ощущалось особенно остро — тем более что на дороге в такую рань не было ни единой машины. Само озеро, кое-где мерцавшее сквозь деревья, выглядело стеклянно-спокойным, — камни, палая листва и бурые водоросли на дне возле берега напоминали предметы обстановки в пустом доме, различимые снаружи через окна. Однако стоило показаться солнцу, как подводные картины тотчас исчезали, сменяясь отражениями туч и раскрашенных осенью крон деревьев, что росли вдоль берега.

— Гляди, Рауф, гляди! — крикнул Надоеда, подбегая к воде. — Видишь, как там все тихо! Окажись я там, и я не сошел бы с ума! Там все так спокойно… покрыто водой… там прохладно, там моя голова остыла бы наконец!

Рауф к озеру не пошел.

— Давай назад, Надоеда! — прорычал он, остановившись в некотором отдалении. — Если у тебя осталась хоть капля мозгов, держись оттуда подальше! Ты даже не представляешь, каково там барахтаться! Ты не сможешь выбраться.

Терьер, уже разбежавшийся было для прыжка в воду, спешно ретировался. Однако водная гладь продолжала притягивать его, и он, принюхиваясь, носился туда и сюда, покрывая в три раза большее расстояние, нежели Рауф. В какой-то момент хирургическая «шапочка» на его голове зацепилась за побег ежевики. Надоеда рывком высвободился, лишь красный листок остался висеть на черном липком пластике. Мелкая прибрежная галька хрустела и подавалась под его лапами. Надоеда жадно лакал озерную воду, плескаясь, забегал на мелководье, затем отряхнулся и воротился на дорогу, неловко перевалившись через ограждавшую ее каменную стенку.

— И все равно, старина, — сказал он Рауфу, который трусил вдоль обочины, поросшей зеленой травой, — все равно тут куда лучше, чем в клетках у белых халатов! Ты как хочешь, а я намерен как следует позабавиться. Вот только мухи в голове мешают, все жужжат и жужжат… А сам я — как дым! И лапы холодные, точно засов на воротах!

Так, в утренней тишине, не нарушенной присутствием человека, они и достигли северной оконечности озера, миновали поворот дороги, что вел на Хоксхед, пересекли мост через ручей Скул-Бек и двинулись дальше по направлению к Конистону.

Скоро впереди замаячили три домика — два по одну сторону дороги и один по другую. Облака больше не закрывали солнце, и вблизи стало слышно, как за садовыми заборами гудят пчелы, собирающие поздний мед с флоксов и львиного зева.

Обнаружив открытые ворота, Рауф задрал лапу у столбика, после чего целенаправленно затрусил по садовой дорожке и скрылся из виду за углом дома.

Вскоре оттуда долетел металлический лязг падающей крышки мусорного бачка. Потом опрокинулся и сам бачок. Следом распахнулось окошко первого этажа, послышались негодующие крики, глухой топот сбегавших по лестнице ног и наконец звук отпираемых дверных замков. Надоеда вновь увидел большой черный силуэт Рауфа. Ощетинившись, тот пятился от мужчины в коричневом халате и домашних тапочках. На лице человека белела «борода» из пенного мыла — мужчина как раз брился, когда начался переполох. Вот Рауф перестал пятиться, и тогда человек наклонился, подхватил с цветочной клумбы камень и бросил в пса. Рауф ретировался за ворота и присоединился к Надоеде, ожидавшему его на дороге.

— Надо было мне потрепать его, — сказал Рауф. — Тяпнуть за ногу…

— Ну правильно, — ответил терьер. — Валяй, иди покусай полицейского. И почтальона, и вообще всех. Ну почему тебе непременно нужно все испортить? Так не годится, Рауф!

— Та мусорка… — вздохнул большой пес. — Там было столько еды! Вся в бумажных обертках, как та, что человек-пахнущий-табаком нам приносил…

— Ну и залез бы туда, да еще крышкой сверху накрылся. И на что мне понадобилось тебя из клетки выпускать? Послушай, с людьми надо правильно обращаться, если хочешь, чтобы они… Постой, он же не попал в тебя камнем?

— Промахнулся. Иначе я бы его живьем проглотил. Говорю тебе, я…

— Ох, эта проволочная сетка у меня в голове! — внезапно заскулил Надоеда. — Я ослеп! Ослеп! — И он рухнул прямо на дорогу, после чего принялся царапать и тереть лапами свою голову, жутковато дергавшуюся из стороны в сторону, словно терьер был заводной игрушкой, а не живым псом. — Эти мухи, проклятые мухи, они меня скоро съедят! Дорога черная с белым, и грузовик приближается, он приближается, Рауф!..

Большой пес, прижавшийся к садовой ограде, беспомощно наблюдал за тем, как Надоеда поднялся, медленно проковылял через дорогу и снова свалился. Рауф хотел было последовать за приятелем, но тут послышался шум подъезжавшего автомобиля. Когда машина приблизилась, он отступил обратно в ворота.

Автомобиль затормозил и остановился. Водитель остался внутри, а пассажир вышел наружу. Это был молодой человек в горных ботинках, синем вязаном свитере, куртке-анораке и желтой шерстяной шапочке. Он стоял возле кабины и смотрел на фокстерьера, лежавшего на дороге.

— Вот бедолага, — проговорил он наконец. — Смотри, Джек, его, похоже, машина сбила!

— Нет, не машина, — отозвался водитель. — Его, верно, к ветеринару водили. Повязку на голове видишь? Небось живет у кого-нибудь здесь по соседству. Выбрался погулять, а силенок не рассчитал.

Молодой человек подошел вплотную к Надоеде. Тот лежал на боку, закрыв глаза и не двигаясь. Человек наклонился и, что-то успокаивающе и ласково бормоча, поднес руку к собачьему носу. Надоеда приоткрыл глаза, обнюхал костяшки пальцев и слабо шевельнул хвостом.