— Ты думаешь, ты такая умная? Ты все еще ребенок!

— Нет, не ребенок. Ты мне больше не нужна!

— Была бы не нужна, если бы у тебя была голова на плечах!

— Ты просто хочешь оставить меня здесь, чтобы не лишиться своего положения няньки!

Ее лицо потемнело, как будто она задыхалась.

— Положение? Ты думаешь, что я живу здесь ради унизительного положения твоей няньки? Ай-ай! Зачем я дожила до того, чтобы услышать такие речи от этого ребенка?

Мы обе дышали, как после бега. И я прокричала ей слова, которые часто слышала от матери и тетушек:

— Ты жива, потому что в нашей семье добрые люди и они сжалились над тобой и спасли тебе жизнь. Мы не обязаны были это делать. А Самому Младшему Дядюшке не надо было пытаться на тебе жениться. Он попытался и навлек беду! Вот почему его убила собственная лошадь! Все это знают.

Ее тело разом обмякло, и я подумала, что это оттого, что она признала мою правоту. В тот момент мне стало ее жаль так же, как я жалела нищих попрошаек, которым не могла смотреть в глаза. Мне казалось, что я наконец повзрослела и она потеряла власть надо мной, словно прежняя я смотрела на меня нынешнюю, испытывая восторг от того, как я изменилась.

На следующее утро Драгоценная Тетушка не помогла мне собрать одежду, не приготовила мне еды в дорогу. Она просто сидела на краю кана, отказываясь на меня смотреть. Солнце еще не встало, но я видела, что ее глаза были красными, а веки — опухшими. Сердце мое обмирало, но разум был тверд.

За два часа до рассвета пришел мистер Вэй с осликом, впряженным в повозку, полную высушенных змей для лекарских лавок. Я повязала шарф, чтобы укрыть от солнца лицо, и забралась на повозку рядом с ним. Вся семья вышла к воротам меня провожать. Все, кроме Драгоценной Тетушки. Даже Гао Лии стояла там с неумытым лицом.

— Привези мне куклу! — крикнула она.

Ей было тринадцать лет, но она все еще оставалась ребенком.

Мы ехали весь день по пыльной дороге. Каждый раз, когда ослик останавливался попить, мистер Вэй окунал в воду отрез ткани и наматывал ее на голову, чтобы спастись от жары. Вскоре я стала так же поступать со своим шарфом. Когда пришло время обеда, мистер Вэй достал жестяную банку с пельменями, а у меня не было ничего. Мне не хотелось просить Старого Повара приготовить мне с собой еды, потому что я боялась, как бы он не сказал матери, что не надо отправлять меня в Пекин. Мистер Вэй, конечно, предлагал мне свою еду, а я, конечно, делала вид, что не голодна. Он предложил ее снова еще раза два и больше не стал. Вот я и ехала с пустым желудком рядом с восемью клетками, в которых были уродливые змеи.

До Пекина мы добрались уже вечером. Я тут же ожила и забыла о беспокойстве сердца и пустом желудке. Когда мы достигли пропускного пункта, я больше всего боялась, что нам не разрешат въехать в город. Полицейский в фуражке пошарил по моему узелку и заглянул в клетки со змеями.

— Зачем вы едете в Пекин? — спросил он.

— Доставляю лекарства. — Мистер Вэй кивнул на клетки.

— Выхожу замуж, — честно ответила я, и тогда этот полицейский повернулся к другому и повторил ему мой ответ. Они засмеялись.

После этого нас пропустили. Вскоре вдалеке я увидела высокую мемориальную арку с золотыми буквами, которые блестели, как солнце. Мы проехали через нее и попали на дорогу, широкую, словно величайшая из рек. Мимо сновали рикши, и их было столько, сколько я не видела за всю свою жизнь. А чуть поодаль я заметила автомобиль, прямо как тот, бумажный, который мать сожгла для прабабушки, и я начала сравнивать все, что я видела здесь, с тем, что было в моей жизни до этой поездки. Рынки казались шире и шумнее, толпа на улицах — оживленнее и разнообразнее. Я видела мужчин в длинных пиджаках из мягкой ткани и в западных костюмах и девушек в пышных платьях и с прическами, каку киноактрис, с челками, похожими на сухую лапшу. Мне они показались красивее девушек в Бессмертном Сердце. На тротуарах торговцы продавали всевозможных жареных птиц, насекомых и ящериц на палочках, и они были в десять раз дороже, чем самые дорогие угощения в нашем селении. Я видела самую красивую золотую хурму, самый жирный арахис и засахаренный боярышник ярко-красного цвета. Я слышала звонкий хруст, когда резали на редкость красивый арбуз, и те, кто не смог отказать себе в сахарном кусочке, выглядели счастливее, чем все едоки арбуза, вместе взятые.

— Будешь дальше так на все таращиться, у тебя голова отвалится, — сказал мистер Вэй.

Я же продолжала рассматривать окружающее как можно внимательнее, чтобы потом рассказать дома, что я видела. Я представляла, как все удивятся, как мать придет в восторг, а Гао Лин будет ужасно завидовать. А еще я представляла разочарование на лице Драгоценной Тетушки. Она не хотела, чтобы мне было весело, но я не послушалась и теперь старалась о ней не думать.

Мистер Вэй несколько раз останавливался, чтобы спросить дорогу до лавки возле улицы Фонарщиков, потом искал конкретную аллею, пока наконец мы не оказались возле ворот, ведущих в захламленный двор дома Старой Вдовы Лау. Навстречу нам с лаем выбежали две собаки.

— Ай! Ты девушка или глиняная статуя? — спросила Старая Вдова вместо приветствия.

Толстый слой глиняной пыли покрывал мою шею, руки, забрался во все складки на коже. Я стояла в обнесенном забором дворике, где царил такой хаос, что мое прибытие прошло совершенно незаметно. Старая Вдова сразу же сказала, что ужин уже почти готов и мне стоит поторопиться и привести себя в порядок. Вручив мне помятое ведро, она рассказала, где найти колонку с водой. Я вспомнила, как мать говорила, что в Пекине вода сладкая, и, пока она набиралась в ведро, наклонилась и попробовала. Она оказалась солоноватой и отвратительной на вкус! Неудивительно: как рассказывала Драгоценная Тетушка, раньше на месте Пекина было море с горькой водой. И тут я поняла, что впервые тетушка не поможет мне мыться. И где тут была ванна? Где была печь, чтобы согреть эту воду? Мне было страшно прикасаться к чему-либо, поэтому я просто присела за подстилкой и полила холодной водой на шею, злясь на то, что тетушка превратила меня в глупую девчонку, которая теперь боится, что все узнают, насколько она глупа.

Закончив с мытьем, я поняла, что не взяла с собой ни расчески, ни деревянных палочек, чтобы почистить под ногтями. Эти предметы всегда собирала для меня тетушка. Так это из-за нее я о них забыла! Хорошо хоть, что я привезла чистую рубаху и брюки, но, конечно, когда я вынула их из свертка, они оказались пыльными и мятыми.

Во время ужина я поняла еще одну вещь: без тетушки мне никто не говорил, что из блюд можно было есть, а что — нельзя. Я обрадовалась. «Не ешь много острого и жирного, — сказала бы она. — Иначе кожа покроется нарывами и другими мокнущими болячками». Поэтому я съела несколько порций острой свинины. Правда, потом меня тошнило, и я испугалась, что мой живот изнутри покрылся нарывами.

После ужина я сидела во дворе вместе со Старой Вдовой и ее невестками, прислушиваясь к комариному звону и шушукающимся голосам. Прихлопывая на себе насекомых, я думала о большом веере, которым Драгоценная Тетушка спасала нас обеих от жары и кровопийц. У меня стали закрываться глаза, и Старая Вдова велела мне идти спать. Я отправилась на грустную маленькую койку с веревочным матрасом, на которой лежал узелок с моими вещами. Ощупывая пальцами дыры в ротанговом плетении наматрасника, я поняла еще одну вещь: сегодня я впервые в жизни буду спать одна. Я легла и закрыла глаза. Проваливаясь в дрему, я услышала, как за стеной скребутся крысы, и наклонилась, чтобы посмотреть, поставили ли под кровать миску со скипидаром. Ее там не оказалось. И вместо того, чтобы исполниться благодарности к тетушке за то, что она все это для меня делала, я разозлилась на нее за то, что она вырастила меня такой глупой.

Проснувшись, я обнаружила, что рядом нет никого, кто бы причесал мои волосы и осмотрел мои уши и ногти. Расчески у меня не было, поэтому мне пришлось разбирать сбившиеся пряди пальцами. Рубашка и брюки, в которых я спала, оказались мятыми и потными, но их нечем было заменить. И я точно не могла пойти в них на важную встречу, которая ждала меня сегодня. Та одежда, которую я сама выбрала для поездки, оказалась совсем неподходящей. Я уже достаточно выросла, но была совершенно беспомощной и глупой. Вот как хорошо воспитала меня Драгоценная Тетушка!