— Пока я не вижу никаких указаний на это. Ее моторика в порядке, рефлексы в норме. Давление вообще великолепно. Но нам надо будет провести еще кое-какие исследования, чтобы убедиться, что у нее нет диабета или анемии, например.

— Неужели это может дать такие последствия?

— Может, каки другие заболевания, вроде Альцгеймера и иных форм деменции.

Рут показалось, что ее ударили под дых. У ее матери все обстояло не так плохо, а он говорит о страшных неизлечимых заболеваниях! Слава богу, что она не успела рассказать ему о других ее странностях: о споре матери с Франсин из-за денег, чеке на миллион долларов от магазина распродаж, забывчивости в случае с кошкой.

— Может, это и проявления депрессии, — отозвалась она.

— Мы пока не ставим диагноз.

— Ну, если это так, то вам придется сказать ей, что выписываете ей не антидепрессанты, а женьшень или травяные пилюли.

Доктор Хью рассмеялся.

— Наши престарелые пациенты часто противятся западной медицине. И, как только им становится лучше, они перестают пить лекарства, чтобы сэкономить на них. — Он протянул ей листок бумаги. — Передайте это Лорэйн у компьютерной стойки за углом. Она запишет нашу мать на консультацию в отделение психиатрии и неврологии, а затем приведите ее ко мне через месяц.

— Как раз будет Фестиваль Полной Луны.

Доктор Хью поднял на нее взгляд:

— Так вот когда он проходит. Я никак не могу за ним уследить.

— Я знаю об этом только потому, что в этом году устраиваю большой семейный ужин.

В тот вечер, готовя на пару сибаса, она рассказывала Арту о прошедшем дне как о чем-то обыденном:

— Я отвезла маму к врачу. Возможно, у нее депрессия.

И Арт ответил:

— Какие еще новости?

За ужином Лу Лин свдела рядом с Рут.

— Слишком соленая, — заметила она на китайском, указывая на свою порцию рыбы. А потом добавила: — Скажи девочкам, чтобы доели рыбу. Не позволяй им выбрасывать еду.

— Фи, Дори, почему вы не едите? — спросила Рут.

— Я наелась, — ответила Дори. — По дороге домой мы зашли в «Бургер Кинг» на Престижно и перекусили жареной картошкой.

— Ты не должна позволять им есть это! — разразилась руганью Лу Лин, по-прежнему на мандаринском. — Скажи им, что больше этого не допустишь!

— Девочки, не надо было портить себе аппетит фастфудом.

— А вам не надо переговариваться по-китайски, как шпионам! — бросила Фи. — Это, вообще-то, невежливо.

Лу Лин вперила негодующий взгляд в Рут, а та украдкой посмотрела на Арта, который, в свою очередь, не отрывал глаз от тарелки.

— Вайпо говорит по-китайски, потому что этот язык ей привычнее, — сказала Рут.

Она приучила девочек называть Лу Лин Вайно, что было уважительным обращением к бабушке. Они пользовались этим обращением, но считали, что оно — прозвище Лу Лин.

— Но она и по-английски может разговаривать, — возразила Дори.

— Тс-с, — произнесла Лу Лин, обращаясь к Рут. — Почему их не отругает отец? Он должен велеть им слушаться тебя! Почему он о тебе не думает? Не удивительно, что он так на тебе и не женился. Потому что не уважает. Скажи ему. Почему ты не скажешь, чтобы он был к тебе внимательнее?

Рут уже пожалела, что не может вернуться в немое состояние. Ей хотелось накричать на мать, чтобы та прекратила придираться к вещам, которые Рут изменить не могла. Но в то же время ей хотелось отстоять ее авторитет перед девочками, особенно сейчас, когда с ней что-то случилось. Лу Лин всегда вела себя как сильная женщина, но на самом деле была очень хрупкой. Ну почему Фи и Дори этого не понимают, почему не могут быть к ней чуточку добрее?

Рут вспомнила себя в их возрасте. Ей тоже не нравилось, когда Лу Лин говорила на китайском при других людях, зная, что они ее не понимают. «Смотри, какая толстая женщина», — могла она сказать. Или: «Лю, иди и скажи этому мужчине, чтобы уступил в цене».

Если Рут подчинялась, ей приходилось делать то, что ее унижало или задевало. Если она противилась, то ее ожидали весьма неприятные последствия.

С помощью китайского языка Лу Лин могла многое: передать Рут сокровенные знания, предупредить ее об опасности, болезни или смерти.

— Не играй с ней, слишком много микробов, — однажды сказала она шестилетней Рут, кивая на девочку из дома напротив. Девочку звали Тереза, и у нее не хватало двух передних зубов, была сбита коленка, а платье кое-где испачкано. — Я видела, как она подобрала с дорожки конфету и съела. А теперь глянь на ее нос: оттуда течет болезнь и пачкает все на свете!

Рут же Тереза нравилась: она много смеялась, и у нее в карманах всегда было полно занятных вещей, которые она всюду подбирала: комочки из фольги, разбитые мраморные шарики, цветы. Рут только перешла в новую школу, и Тереза была единственной девочкой, которая с ней играла. Ни та ни другая не были популярны в классе.

— Ты меня слышала? — спросила Лу Лин.

— Да, — ответила Рут.

На следующий день Рут играла на школьном дворе. Ее мать была на противоположной стороне и наблюдала за другими детьми. Рут забралась на горку, собираясь скатиться по ее прохладной извилистой поверхности на темный песок. Она уже дюжину раз проделывала это с Терезой, пока не видела мать.

Но в этот момент воздух пронзил громкий, резкий и очень знакомый голос:

— Нет, Лю! Остановись! Что ты делаешь?! Ты что, хочешь переломить свое тело пополам?!

Рут выпрямилась на верхушке горки, парализованная испугом и стыдом. Ее мать была самопровозглашенной нянькой маленьких детишек, но Рут-то уже училась в первом классе! Над ней уже начали смеяться другие первоклашки, стоявшие внизу, под горкой.

— Это что, твоя мать?

— Что это она за абракадабру кричит?

— Она мне не мать! — крикнула в ответ Рут. — И я понятия не имею, кто она такая!

Их с матерью взгляды встретились. Хотя они находились на противоположных краях площадки, Лу Лин видела и слышала все. Казалось, что у нее и на затылке есть пара волшебных глаз.

«Ты меня не остановишь!» — яростно подумала Рут и бросилась на горку вперед головой, вытянув перед собой руки. В таком положении скатывались только самые отчаянные мальчишки. А потом она врезалась в песок с такой силой, что прикусила губу, расшибла нос, погнула очки и ушибла руку. Она так и осталась лежать неподвижно. Мир горел и вращался вокруг, рассыпая красные молнии.

— Рути умерла! — крикнул какой-то мальчик. Завизжали девочки.

«Я не умерла», — попыталась крикнуть Рут, но это оказалось также не просто, как говорить во сне. Губы совсем ее не слушались. Или она все-таки умерла? Может, это так и ощущалось: что-то текло из носа, болели голова и рука, и все тело двигалось туго и непослушно, как слон в воде. Вскоре она ощутила знакомые прикосновения рук к своей голове и шее. Мать поднимала ее, тихо приговаривая:

— Ай-ай, ну как ты могла быть такой глупой! Посмотри на себя!

Кровь текла из носа Рут, заливая белую блузу, пачкая широкий, обшитый кружевами воротник. Она просто лежала на маминых руках и смотрела на Терезу и на других детей, собравшихся вокруг. Она видела, что они напуганы, но в то же время зачарованы. Если бы она могла двигаться, то непременно улыбнулась бы. Наконец-то ее заметили — ее, новую девочку!

Потом она увидела мамино лицо с текущими по щекам слезами, теплые капли падали на Рут, как влажные поцелуи. Это лицо не было рассерженным. Оно было обеспокоенным и полным любви. Это настолько удивило ее, что Рут забыла о боли.

Позже она лежала на койке в школьном медка-бинете. Кровотечение из носа остановили туруцдой из бинта, прокушенную губу промыли. На лбу у нее лежало холодное влажное полотенце, а приподнятая рука покоилась на пакете со льдом.

— Она могла сломать руку, — говорила медсестра Лу Лин. — И возможно, пострадали нервные окончания. Отек очень большой, но она не жалуется на боль.

— Она хорошая, никогда не жалуется.

— Вы должны показать ее врачу. Вы меня понимаете? Идите к врачу.

— Хорошо, хорошо. Идти к врачу.