— Веди его к нам, Зинаида, — кивнул Онуфрий. — Высечем, как сидорову козу. Пропишем ему омерту на орехи. Неделю сидеть не сможет, гарантирую. У нас рука не дрогнет. Правильно, деды?
Витёк и Пахом согласно закивали: высечем, конечно. Это нам, как два пальца облизать.
Договорились, что Зинаида приведёт своего Сеньку во двор к Онуфрию, где и произойдёт воспитательная экзекуция: бить будем больно, но по справедливости. Но у Зинки имелась ещё одна проблема, о которой следовало высказаться.
— Горе у меня пенсионеры, — запричитала она с нотками волнения в голосе. — С курочками моими горе, проблема так и гложет меня.
Пенсионеры прислушались, ведь чужое горе надо воспринимать с душевным вниманием.
— Сдохли куры-то? — сделал предположение Онуфрий.
— Ещё хуже, мужики, — вздохнув, совсем скорбно произнесла Зинка.
— Куда ж хуже? — удивился Онуфрий. — Воскресли, что ли, после того, как сдохли? Тогда это чудо.
— Да нет, — отмахнулась Зинка. — Исчезают у меня курочки одна за другой. Исчезают с концами, даже перьев не остаётся. Бегало у меня их сорок штук, и все откормленные, как индюки. А теперь осталось только пятнадцать хвостов. Остальные пропали без вести.
— Может они дырку в изгороди прогрызли, да убегают из курятника, — задумчиво предположил дед Витёк свою версию.
— Ой, дед! Нешто курица, это крыса, которая своими зубами может прогрызть дыру в стене или заборе? Курица, это благородная птица с понятием, что убегать ей нельзя. Сдаётся мне деды, что воруют у меня курочек-то. Обворовывают бедную вдову бесстыжие соседи. Да и ларёк мой постоянно обносят. Сколько можно его бомбить? Все гири попятили!!!
— Дык, поговаривают, у тебя все гири из чистого золота. Вот ворьё и повадилось, — вставил своё слово Пахом, сидящий с левого борта Зинки.
— Да не было у меня золотых гирь никогда, теперь и железных нет, все спёрли, — Зинка уже чуть не плакала.
— Так заведи в ларёк себе весы на батарейках, — предложил идею Онуфрий. — А на куриного вора капканы поставь.
— Медвежьи…, - поддакнул Пахом.
— А чего это медвежьи, — с подозрением спросила Зинка. — Нешто медведи охотятся на кур?
— Предполагаем, — со значением кивнул Витёк. — Медведь — он насекомое ушлое. Могу договориться с Венькой Соболевым. У него медвежьи капканы, говорят, есть. Медведей ловить. Как медведя поймаешь, то шкуру с него нам отдашь, за умный совет. Будем на бревне сидеть на мягкой и тёплой шкуре. Или этот вопрос могу перетереть с соседом Прокопкой Серасховым. Прокоп как-то говорил, что умеет ловить медведей. Только я забыл, о каких медведях Прокопка трендел — о белых или бурых. Но, если то правда, что он мог белого поймать, то, думаю, нашего бурого завсегда поймает. Бурый — он помельче белого будет.
Зинка согласилась, что, конечно, здорово, поставить капканы на ушлого медведя, который, вот сволочь, повадился ходить за её курочками. На этой ноте она засобиралась идти искать внука Сеньку, который трояком по физике испохабил себе годовую ведомость и опорочил честь семьи. Зинка обещала дедам, что как только найдёт внучка, то сразу же приведёт того к суровым дедам на экзекуцию. Вы уж о посильнее-то секите внучка, чтобы на следующий год он хорошо учился. На прощание Зинка и деды обсудили окончание учебного года в школе. Прогрессивная поселковая общественность единогласно решила, что учителя в нашей школе, те ещё сволочи: мучают деток почём зря на занятиях, да ещё задают кучу домашнего задания. А сами учителя какие-то ненормальные, особенно в конце учебного года: некоторые из них, так даже заговариваются. Бегают по домам родителей своих учеников и заставляют родителей куда-то записаться, в какую-то секту. А не запишешься — грозят карами во все места. Во торкнуло учителей-то. Им, что, зарплату не дают? Да им огромную зарплату государство положило. Ещё, поговаривают, спонсоры премию им выдали. А им всё мало. Зато, все говорят, что школа осталась ШНОРом.
— Ух, ты! — прокомментировал это дело дед Онуфрий. — Уважают, значит, в верхах нашу школу-то. Так, что ты, Зинаида, поспеши со своим внуком, пока мы здесь сидим, а не идём в «Пончиковую», откушать по пончику, да под чаёк.
— Знаю я ваш чаёк, — упрекнула дедов Зинка. — Ждите. Я щас молнией его приведу, можете уже розги готовить.
— Это да, деды, не та сейчас молодёжь пошла, — глубокомысленно изрёк дед Пахом и пустил скупую слезу ностальгии. — Вот мы в их время…
— Это точно, — согласился Онуфрий. — Совсем не та молодёжь. И времена не те, и нравы. Может, слышали деды, что наши отроки творить начали? Лучше крепче сядьте на бревно, а то упадёте, узнав, что наши внуки отчебучили. На уши такое не напялишь.
Витёк и Пахом навострили уши. Им стало интересно, что ещё такое наворотили местные детки, которые и так не страдали отсутствием фантазии.
— Прикиньте, — начал Онуфрий. — Отроки из седьмого «Б» класса понашили себе из бумаги чёрных балахонов и объявили себя некромантами. Собрались, значит, в стаю и потопали в сторону погоста вызывать дьявола. Народ наш, кто смеялся с них, кто у виска крутил, а кто и перепугался. А как узнали, что они надумали на могилках пляски устроить и хоровое пение, то тут уже все перепугались. Еле-еле родители выловили этих некромантов около погоста, да по домам растащили. Представляете, какую хрень придумали: плясать на могилках и призывать дьявола. А вдруг он призовётся?
Деды сокрушённо кивали: да, одурела наша молодёжь совсем от своих смартфонов и учёбы. Полностью с катушек слетела. Не то, что мы раньше. Мы коммунизм строили, нам в те времена укромные некогда было всякой ерундой заниматься. Тогда всё выглядело очень кучеряво, а сейчас от людей беспокойство одно, шум и гам, стенание и зубовный скрежет. Молодёжь нынче в кампутерах вся, руками делать ничего не умеют. Не мужики, а доходяги с плечом перекошенным.
— Но это ещё не всё, деды, — проинформировал друзей Онуфрий. — Если седьмой «Б» с дури пёрся на кладбище, то, седьмой «А», наоборот вышел с погоста. Там, на кладбище, они напялили на себя всякие лохмотья, измазали себе морды зелёнкой и кетчупом, вывалялись в грязюке, вытянули руки вперёд и попёрли в посёлок всей гопкомпанией. Идут они по посёлку, все такие красивые, тянут руки к прохожим и орут «М-о-з-г-и-и-и-и». Им весело. Народ в ахуе. У кого нервы покрепче, тот только матерился. Старушки крестятся. А вот у бабки Тоньки Матвиенко нервишки оказались слабые, как и кишечник. И приключилась с бабкой прямо на улице медвежья болезнь, как она увидела этих зомбей. Вот я и говорю, товарищи пенсионеры, что сечь их надо, нещадно сечь.
Вот и объект для приложения дедовых воспитательных талантов появился: к дедам опять шла Зинка Полищучка, ведя за руку своего непутёвого внучка Сеньку. Тот обречённо семенил рядом. Весь его вид вызывал сострадание, а не желание его посечь: низкорослый, худенький, взъерошенный, как воробушек, Сенька являл собой олицетворением вселенской несправедливости, да ещё запуганный внезапным известием, что его отдают в руки местным дедам-садистам, которые постоянно секут всю свою семью и соседей тоже.
— Вот вручаю вам своего Сеньку, — заботливо толкнула к Онуфрию внучка в спину Зинка, при этом она ловко сунула в руки Витька бутылку самогонки, ведь труд должен всегда оплачиваться. Даже труд экзекутора. — Вы уж деды сурово повоспитывайте моего Сеньку, а то он ничего не умеет, кроме как мышку гладить.
— Ну, заводи его, голубчика, во двор, — сурово свёл брови Онуфрий. — Сама иди подальше, да уши не забудь заткнуть, а то он сейчас сильно орать начнёт.
Оставив Витька сидеть на бревне, Онуфрий пригласил деда Пахома себе в подручные: ему и одного подручного достаточно. Оба деда вошли вслед за Сенькой во двор, где Онуфрий, грозным голосом стал воспитывать Сеньку.
— Вот едрить колотить, это как же тебя отрок понять, а? — чётко проговаривая слова, начал он. — Охамел в корягу! Физику, охламон, учить не хочешь! Так дополнительно занимайся. Грызи хоть по ночам гранитную науку. Ты, отрок, почему товарища Бойля не уважаешь, а? Человек большого ума был, старался, науку двигал, а ты его лесом эротически послал. А на товарища Мариотта вообще положил с прибором, наплевав на физику с кремлёвской башни. Так Пахом, изобрази-ка нам пучок розг. Там в сараюшке возьми секатор, да нарежь розг в саду потолще, да подлиннее. А я пока отрока этого непутёвого посторожу, чтоб не сбежал.
