– Что с ним? – спросила она.

– У него не было мечты, настоящей мечты – воздушной и непринужденной, не прикованной к земле. Он сейчас понял, что он по сути стремился из одной пустоты в другую… и остался пустым, потому и скрутило его так, что внутри не оказалось стержня, – Сухой говорил явно без энтузиазма. – Нам конец.

– Быстро кланяемся и уходим, – Красная схватила друга за голову и согнула его в поклоне.

Она знала, что Сухой хочет остаться, чтобы посмотреть на свою догадку, и хотя, по её мнению всё, что сказал её друг – это гадание на киселе, пока что его предположения подтверждались. Красной не хотелось дожидаться развязки. Через «Ваша светлость», «теперь необходимо дать благодати проникнуть внутрь» они вышли из покоев, но уже знакомые им телохранители во главе с Арнольдом непреодолимой стеной скептицизма и предвкушения расправы преградили им путь.

– Арнольд! – интонация герцога Трефа была особой.

Улыбка, а точнее любезный оскал Арнольда обратился на двух неудачников.

– Любезные гости, герцог хочет, чтобы вы помогли ещё одному уставшему от этой бренной       жизни человеку, – елейность Арнольда походила на приготовление мяса перед разделкой. – Вас проводят.

Стальные объятия четырех телохранителей сопроводили друзей в подвалы замка, где их уже ждал опричник Анфим. Стоило отдать ему должное – он был стильно одет во всё чёрное: подрясник из тонкой шерсти, кожаный фартук, кожаный чепец и кожаные перчатки с какой-то драпировкой. Всё было новое. Друзья даже могли бы подумать, что ради них, как гостей герцога, опричник так подготовился. И это отчасти была правда. На самом деле у мамы Анфима был сегодня день рождения, поэтому он в знак подарка любимой мамочке пытал в чистом и новом.

Друзей быстро привязали ремнями к пыточным столам. Трижды, в знак Святой Троицы, проверив надежность пыточных ремней, Анфим отпустил телохранителей. Всё-таки пытки вещь интимная, нужно ещё наладить связь с жертвами. Многим может показаться это каким-то извращением, но Анфим считал, что так жертве будет комфортнее, и они не будут отвлекаться от предложенного им меню из экзекуций и простраций. Анфим, внутренне напевая любимый мотив «с песней весело пытать…», разворачивал свертки с необходимыми инструментами.

– Мои роднульки, не волнуйтесь, вас ждёт увлекательное путешествие в страну боли и очищения – раз уж вы не угодили герцогу, – по-учительски произнёс Анфим. – Ничего личного, хотя я и получу от этого свою порцию удовольствия. Ну и конечно, вы сами виноваты! Чудотворение – это ответственность, а не способ заработка!

– Ну и конечно, нас мало за это просто убить! – передразнила Анфима Красная.

Анфим поцокал, дав понять, что в следующий раз заткнет их рты кляпом. Он взял скальпель и стал считалочкой выбирать, с кого начать:

На коле они сидели,

Депутаты и министры,

Генералы и садисты,

Люд простой и не простой,

Кто же ты будешь такой?

Скальпель показывал на Сухого. Конечно, считалка была лишь данью уважения к Провидению, которое послало Анфиму такой двойной подарочек. Он, с присущей его профессии деликатностью, сразу решил начать с Сухого, чтобы дама могла пожить подольше. К тому же, мужчины менее стрессоустойчивы: ещё скончается от увиденных процедур, проводимых над девушкой, и тогда на второе уже ничего не останется. Такого он допустить не мог.

Сухой с грустью посмотрел на свою закадычную подругу. Сколько всего они пережили в школе, и чтобы сдохнуть в этом сыром, но чистом подвале! В ответ она посмотрела всё же с надеждой, что им вновь каким-то чудом удастся выбраться из этой ситуации. Раз уж вселенная зажмотила чудо с герцогом, хорошо, чтобы она вернула его сейчас. Анфим, подобно художнику, выбирающему на холсте место начала своего нового шедевра, крутил скальпелем в воздухе над лицом и телом Сухого.

– Я немного пущу вам кровь через точечный разверз артерии, – шепотом произнёс Анфим.

Сухой задержал дыхание и зажмурил глаза, думая про Анфима: «Вот что бывает с людьми бюджетной сферы, если их годами недооценивать». Секунды шли одна за одной, сливаясь в минуту, но ничего не происходило. Его кто-то ударил по щеке.

– Алё, вставай, ты чего! – буркнула Красная. – Не слышал что ли, дочка графа приехала. Увидев наши мотоциклы во дворе, с криками «папенька-папенька!» потребовала нас к себе.

Сухой поднялся и окинул взглядом разочарованного Анфима и хорошо, но не до конца, скрывавшего раздражение Арнольда. Ну и кто теперь скажет, что они не чудотворцы?! Не показывая внутреннего торжества, друзья незамедлительно вернулись в покои герцога, благо, что их даже не помяли, если не считать трактирной ночи. В покоях находился граф Орловский, увлечённо рассказывавший герцогу Трефу о каких-то новых земельных участках на Воробьевых горах, которые они могут заполучить. Этим утром он рано отправился к герцогу, потому что всю ночь обдумывал новые махинации и был не в состоянии их больше держать в себе. После исцеления дочку он брал везде с собой, по-своему ценя каждое мгновение, проведенное с ней. Она стояла несколько поодаль и явно смотрела только на дверь, за которой жаждала увидеть своих спасителей. Как только они вошли, она встрепенулась и подбежала к друзьям, забыв всякие приличия. Её веснушчатое лицо озарилось такой широкой улыбкой, что трубадуры тут же забыли о мрачном подвале. Она обняла Красную и та, хотя дочка графа по росту всего лишь дышала ей в пузо, обняла её в ответ.

– Ты ещё споёшь мне? – спросила Юлия Орловская, поправляя чисто русскую во всех отношениях косу.

– Давай во дворе, здесь взрослые вопросы, – погладив её по голове, произнесла Красная.

Граф Орловский отпустил свою дочь с двумя охранниками. Во дворе к ним и страже присоединились ещё несколько слуг. Майское московское утреннее солнце играло лучами, создавая естественную сценическую подсветку. Поставив ногу на свой мотоцикл, Красная снова запела не песнь печали, а песнь исхода, за авторством заморской группы цеха мастеров по металлу. Бабы заплакали, а мужики задумались. Юлия на прощанье улыбнулась Красной – своему новому кумиру.

– Что-то не меняется! – заметил Сухой восторженные взгляды фанатки.

Они решили, что больше медлить нельзя, и с оглушительным рёвом вылетели за ворота замка. Арнольд и Анфим проводили друзей хмурыми взглядами, каждый со своей долей разочарования, но опричник подумал, что под музыку Красной работать с клиентами было бы куда интереснее и продуктивнее. Арнольд же утвердился в своей неприязни к графу, который, хоть и невольно, опозорил его перед приятелем из опричного ведомства. Герцог из окна наблюдал за трубадурами, давшими ему надежду, но так и не сумевшими сделать её реальностью. Дилетанты, что сказать. Теперь его реальность – это погоня за земельными участками.

– Что ж, жил с этим раньше, проживу и сейчас, – подумал он, вернувшись к разговору с графом.

Решение проститься с Первопрестольной в цыганском трактире на Болотной не выглядело взвешенным, но Красная сказала, что пока она не снимет стресс от встречи с герцогом, никуда не поедет. Сухой тоже был не против поразмыслить в непринуждённой обстановке, куда им двигаться дальше. В трактире только рано утром не было посетителей, и то потому, что их всех выгоняли перед уборкой осколков разбитой посуды и зубов. После обеда в основном зале уже грели стулья разношёрстные компании и одинокие «философы», ищущие разрешения проблем личностного бытия. Выпить друзьям налили, но выяснилось, что денег у них не особо много, поэтому Красная тут же предложила хозяину трактира папе Бонифацию выступить вечером в его заведении. Быстро сойдясь на гонораре, Красная сначала думала выпить, но потом решила всё же подготовиться к выступлению. В одном они с Сухим соглашались безоговорочно – выступать пьяными, это ни к чему хорошему не приведёт. Пока Красная, сидя на подмостках сцены, составляла перечень песен, который после третьего исполнения будет отправлен в помойное ведро, потому что звезда войдет в раж (пардон, поймает вдохновение), Сухой решил сделать заметки о происшедшем ночью. Он вообще много писал, чтобы разобраться, что творится с миром, который и раньше не внушал доверия.