– Что ж, приступайте, – устало произнёс герцог.

– Остальным лучше выйти, ещё заденем, – голос Красной был одновременно густым и звонким, что подчёркивало легкость её натуры.

Арнольд с телохранителями вышел из покоев. Сухой подошёл к герцогу, пытаясь дышать куда-то в сторону.

– Вы из преображённых? – спросил герцог Треф.

– Э-э-э, нет, – ответила Красная. – Если не считать бормотуху Стаса Подольского… простите, Ваша Светлость.

– Откуда же вы тогда знаете, что делать со всем этим, если не были в моём положении? – засомневался в их компетенции герцог.

– Сами в шоке, но Вам же нужен результат, а не его и… и-и-к…и-и-к… источник, – Сухой ударил себе в грудь несколько раз, чтобы икота не нарушала и без того сложный разговор.

– А имена вам родители дали? – герцог Треф даже улыбнулся своему вопросу.

– Встречаем реальность во всеоружии! – ответила Красная.

Герцог снова слегка улыбнулся, но всё равно получился оскал хищного зверя. Он заметил, что трубадуры, будучи не преображёнными, не боятся контактировать с изменёнными предметами: носят их, используют, даже, можно сказать, не расстаются с ними ни на секунду. Значит, у них получается оставаться прежними в новом мире, и они смогут и ему передать эту способность. Надежда в его сердце, подобно заваленному тухлыми тряпками угольку, хотя бы не погасла окончательно.

– Да, вы правы, мне нужен результат, – со значением, медленно произнёс герцог.

Трубадурам не нужно было постоянно напоминать об этом. Семён и Фёдор уже достали их, и в трактире, и по дороге в замок, всякого рода угрозами и «мхатовскими паузами». Они не были дураками и знали, что взаимоотношения с сильными мира сего и их последствия – это то, что роднит новый и старый миры больше, чем солнце, каждый день встающее на востоке и садившееся на западе. Друзья переглянулись, и Сухой ещё больше приблизился к герцогу, так чтобы их разговор не смог разобрать даже чуткий слух Арнольда.

– Ваша Светлость, Вы же понимаете, что изменения есть отражение того, какой вы внутри, на самом деле? – почти шёпотом произнес Сухой.

Он понимал, насколько они сейчас рискуют, потому что такое напоминание подобно тому, если покрутить пальцем в язвах прокажённого, не потерявшего болевую чувствительность.

– Да, – герцог стал дышать громче и чаще. – Но я знаю подонков гораздо хуже меня, и они до сих пор наслаждаются жизнью: кто в измененном состоянии, а кто ещё в прежнем виде. Почему «преображение масс» изуродовало меня, а не их?

– Поймите правильно, тут дело не в том, плохой Вы или хороший – это не важно, важно, кем вы себя сделали… – Сухой указал пальцем куда-то в область груди герцога, так как точнее определить в искривлённой фигуре, где сейчас его сердце, было невозможно.

Сухой и Красная почувствовали опасность, которая наполнила покои подобно разряженному озону перед грозой.

– Все считают меня чудовищем, во всех смыслах! – с горечью произнёс Донатан Треф. – Я чувствую это в их взглядах, в их мыслях, в их ощущениях. И даже их заверения в любви и преданности – отвратное лицемерие!

– Скажу честно, по ощущениям Вы нормальный мужик, – пошла ва-банк Красная.

Но герцог уже слишком сильно погрузился в себя. Сухой посмотрел на неё, давая понять, что это нехорошо.

– Я же старался помогать другим, – он начал медленно стучать по стулу рукой. – Да, я жил и для себя. А для кого мне ещё было жить? Да, приходилось жёстко решать деловые вопросы, но все в нашей среде знают, чем рискуют. Таковы правила игры… Но я никогда не забывал про детей и сирот… Ну, подумаешь, убил пару конкурентов… Жалко, конечно, было вдову… Но я же её потом утешил… Хотя жену свою люблю… Но вот любила ли она меня?

Такая откровенность недвусмысленно давала понять, что если у друзей не получится помочь герцогу, то все эти признания унесут в могилу. Друзья немного отошли от хозяина замка, делая вид, что готовятся, хотя и понятия не имели, что нужно делать. Никакого чёткого обряда они ещё не придумали, да и не собирались. Со вселенной сейчас заигрывать себе дороже. Но для герцога, как и для любого человека, было важно, чтобы с ними совершали что-то многозначительное, и чем непонятнее и пафоснее будет происходящее, тем спокойнее, потому что в этом случае человек начинает ощущать себя частью чего-то более возвышенного и великого, чем он сам.

– Как его скрутило, – подытожила исповедь герцога Красная, закинув косу за спину. – Неудивительно, что даже горб вылез.

– Да пофиг. А вот то, что он на этом зациклился, всё осложняет, – Сухой даже протрезвел от открывающейся перспективы пойти на корм ракам в Москва-реке. – Со старыми всегда так. Вот с молодыми гораздо легче.

– А с молодыми девицами тебе ещё и приятнее, да? – припомнила Красная что-то своему другу.

– У него есть только один путь, – тихо произнёс Сухой. – Когда у нас ничего не выйдет, принять реальность и простить нас, отпустив на все четыре стороны.

– Это ты сейчас придумал? Он же думает, что мы… А мы…– Красная не была довольна таким решением.

– Да-да, они думают, что мы знаем, что делаем, а мы – такие же, как и он, жертвы обстоятельств, – грустно заметил Сухой.

– Не надо было связываться с ними. Вот поможешь одному-другому, и потом уже на тебе все готовы ездить, – недовольно произнесла она.

– Когда ты спускала вознаграждение, я слышал другое: «Мы поймали удачу за хвост!» – описал недавние настроения Сухой. – Но в одном ты права: если мы выберемся отсюда живыми, нужно валить из города, по крайней мере, на некоторое время.

Герцог продолжал антиномично описывать своё место в мироздании. Казалось, что от этого его скрючивает ещё больше.

– Заряжай песню – это зафиксирует его, – сказал Сухой.

– Откуда я знаю, что ему нужно для добрых и положительных эмоций, – засомневалась Красная. – Человек он повидавший жизнь, вкусы у него могут быть сложные. Как же всё-таки с молодыми проще – у тех вкусы странные, но простые, как пять копеек.

– Женскую интуицию подключи, – удивился Сухой. – Тебе пить нельзя, совсем того…

Красная постучала ему по голове, давая понять, что и сам он «того». Пока девушка настраивала лютню, она вдруг вспомнила пару примеров музыкальных предпочтений почтенного поколения и поняла, что, на самом деле, бывает и с точностью наоборот. Потому и ценится чутьё настоящего трубадура, благодаря которому можно найти ключик к любому сердцу. Пара аккордов наполнила покои благородными звуками, что заставило герцога прищуриться в ожидании чуда. Красная незамысловатыми кривляньями размяла лицевые мышцы и запела, отдавшись потокам интуитивного творчества. Забористое упоминание первичных половых признаков с последующим воспеванием несгибаемого мужского начала вперемежку с перечислением превратностей жизни даже Сухого заставило замереть. Он, не двигаясь, в шоке переводил глаза с герцога на подругу, которая вошла в раж, бодро напевая тексты песен то ли группы из северной столицы, то ли из далекой страны Ближнего востока. Герцог то и дело смеялся, и его смех становился всё продолжительней и громче, как будто он вспоминал что-то беззаботное из прошлой жизни. Сухому не хотелось это признавать, но Красная снова попала в самую точку, как и в случае с дочкой графа Орловского, которая пребывала в летаргическом сне. Тогда песня была из творчества нынешнего оружейного барона Али ибн Фатаха. Дочка проснулась на раз-два. Но с герцогом ситуация иная. Его нужно было вызволить из более глубокого забытья. Скоро позитивные эмоции пойдут на спад. Герцог стал смеяться так, как будто глохнет мотор. Сухой подошёл к нему сзади и на ухо стал напоминать о том, как он и раньше по ночам думал, что внешний успех его уже не радует, и хорошо бы от всего отречься, и уйти куда глаза глядят от этого постылого мира. Уйти туда, где никто его не узнает. И вот теперь его никто не знает, а значит, его мечта сбылась. Осталось только вспомнить, чем он хотел заниматься в этом изгнании. Герцог что-то прошептал, и Сухой в разочаровании отошёл от него к подруге. Красная не стала допевать до конца, увидев поникшего герцога.