Тем временем, Арнольд в одной из башен замка нашёл отдыхающих после смены личных телохранителей. Те, продирая глаза, уже поняли, что поспать им не дадут.
– Семён, Фёдор, герцог лично поручает вам привезти двух трубадуров из района Китай-города, о которых говорят как о целителях и чудотворцах, – Арнольд кинул два увесистых кошеля золотых рублей. – Один вам за отсутствие сна, другой – аванс этим поэтам-песенникам за исцеление герцога. Но привезти их нужно немедленно.
– А немного ли им авансом? – прохрипел Семён.
– Дурень! Нам тоже много дали, а значит, нам их закапывать придётся, если они герцога нашего не избавят от проклятья! – Фёдор был явно смекалистее своего напарника. – Всё сделаем в лучшем виде.
Арнольд проводил их до конюшни, а когда они выехали из замка, вернулся к герцогу. Слуга не очень верил в успех, но жизненный опыт подсказывал, что пока надежда помогает герцогу не сойти с ума, он, Арнольд, может быть спокоен. Он не знал, откуда у него такая верность герцогу, он же раньше был просто его водителем. Подумаешь, пару раз не сдал герцога жене, которая всё грозилась пунктами брачного договора, что заберёт дочерей и полцарства в придачу из-за измен супруга. Но тогда ещё были детекторы лжи, а не опричники, которые бы точно выбили из него всю правду. Таким образом, неизвестно кому ещё больше повезло: герцогу или его верному слуге.
Арнольд постучал и вошёл в покои герцога, перед этим сообщив телохранителям, что сегодня их сменит другая пара. Дело было ближе к вечеру, и в покоях слуги зажгли свечи. Арнольд с удивлением отмечал, что такое освещение ему нравится больше света старого мира. Читать, конечно, неудобно, но кто вообще читает, это ж пережитки прошлого, от которых мир отказался ещё до начала эффекта «преображения масс».
Герцог сидел, точнее, пытался сидеть, на красивом резном стуле работы мастеров алтуфьевского мебельного цеха. Для герцога его уродство было не только эстетической проблемой, но и лишало его полноценности повседневной жизни. Он кушал виноград и смотрел не моргая сквозь гобелен на стене.
– Ваша светлость, Ваши лучшие люди отправились на поиски трубадуров. Скоро их доставят в замок, – отчитался Арнольд.
– Думаешь, они ещё в Москве? – пришёл в себя герцог Треф.
– Думаю, они ещё в Китай-городе, – ответил слуга и пояснил. – Там одни из лучших трактиров и публичных домов, а трубадуры точно будут отмечать свой успех, хвастаться и рассказывать о нём, пока не кончится полученное вознаграждение. А если они действительно помогли графу Орлову, то проматывать награду они будут ещё очень долго – поверьте мне.
Герцог кивнул, поправляя непослушный халат, который никак не хотел сидеть на его перекошенной уродством фигуре.
– У них получится? – спросил герцог и снова потух, все ещё не веря в эту авантюру.
– Мы их щедро простимулируем, – заверил хозяина Арнольд.
Он явно имел ввиду не только кулаки Семёна и Фёдора, но и выдумки знакомых опричников, письмо к которым он собирался оправить незамедлительно. Хотя у них был нюх на такие дела, и Арнольд ни капли не удивился бы, если они окажутся на пороге ещё до полуночи. Всё-таки любимое дело, да ещё и перед герцогом можно выслужиться. Арнольд вновь откланялся и пошёл в свою комнату. Комната была маленькой, но очень уютной. Мебель простая, но аккуратная. Бронзовый напольный подсвечник с тремя совами – подарок самого герцога. Одеяло из овечьей шерсти, но не колючее – Аннушка из Коровьего переулка действительно была мастерицей на все руки. Даже отрубленные несколько пальцев на правой руке по доносу завистников не мешали ей творить чудеса. За такой интерьер раньше просили бы минимум пять золотых рублей. Сколько это в старых деньгах, Арнольд уже забыл. Он взял листок бумаги и написал: «Радуйся, Анфим! Твой сомолитвенник Арнольд». Для опричника Анфима была только одна радость, поэтому примчаться он должен был сразу, без ненужных раздумий. Даже как-то жалко стало трубадуров. Хотя, может, люди не брешут, и они действительно помогли дочери графа Орловского. Последнему, из-за ужасного характера графа, Арнольд был не рад. Особенно после того, как граф обозвал его «старикашицей и седобородавкой», что говорило об отсутствии у него чувства юмора. Но так как они с герцогом тогда обмывали удачную сделку по замоскворецкой недвижимости, в результате которой герцог значительно увеличил свои земельные наделы, то он тоже смеялся. Арнольд всё понимал, но графу стоило бы выбирать себе объекты для насмешек осторожнее. Письмо Арнольд отправил, естественно, с вороном, чтобы никакой квадрокоптер не перехватил сообщение. После этого он спокойно лёг на свою любимую кровать. Оставалось ждать Семёна и Фёдора с трубадурами подмышкой.
Под утро во дворе замка раздался рёв мотоциклов. Через минуту Арнольд стоял на парапете, и все они, в том числе Сёмен и Фёдор, не без зависти смотрели, как двое исполнителей музыкальных шедевров нового мира слезали с «намоленных» чопперов слишком известных марок, чтобы их называть бесплатно. Трубадуры были явно ещё пьяны, но твёрдо держались на ногах. И куда вообще смотрят городовые? Они поднялись к Арнольду. От трубадуров несло каким-то трактирным пойлом, но вид у них был свежим и бодрым. Если бы не запах, можно было подумать, что всю ночь пил Арнольд, а не эти «чудотворцы». Верный слуга знал, что герцог ночью почти не спит, так как время дня тоже подвергалось преображению и местами становилось точкой творческого размышления, не давая воспаленному уму забыться от дневной суеты. Время в замке герцога страдало вместе с хозяином. Слуга проводил гостей в герцогские покои.
Герцог Треф услышал стук и хриплый голос Арнольда доложил о прибывших трубадурах. Он тоже слышал рёв моторов, но протокол требовал исполнения.
– Ваше светлость, Сухой…кхм-кхм… и Красная, к Вашим услугам, – слуга покосился на трубадуров, ментально подпиравших друг друга для более презентабельного вертикального положения.
Герцог пристально смотрел на них, пытаясь разглядеть в них то необычное, что даст ему надежду на выздоровление и избавление от проклятия. Огня свечей вполне хватило, чтобы эта надежда стала разгораться всё больше. Перед его разно посаженными глазами предстала высокая, метр восемдесят, девушка двадцати семи лет с выбритыми висками, поверх которых вперед спускалась средней длины густая коса, от корней к кончикам сине-красного цвета. Короткие светло-серые брюки и сорокасантиметровые тёмно-коричневые готические сапоги на пятисантиметровом каблуке подчёркивали спортивную фигуру и делали её ноги изящными, но не хрупкими, как у недоедающих красавиц старого мира. Блеклый, по сравнению с волосами, красно-голубой джемпер с высоким горлом проводил цветовую дифференциацию косой линией и был украшен черным пояском с серебряной пряжкой. Поверх всего этого цветового великолепия была надета плотная тёмно-серая рубашка с коротким рукавом. Мягкие черты лица и большие голубые глаза могли бы стать поводом для приглашения в модельный бизнес, но острый, даже колющий взгляд показывал полнейшую профнепригодность к нему. Если бы возможно было увидеть её фотографии полугодичной давности, то стало бы видно, что она выпустила джинна из каких-то потаённых глубин своего сердца в надежде напугать обрушившееся на мир Провидение заявлением: «Я и сама уже стала настоящей!». Затуманенный четырьмя-пятью кружками пива взгляд был обращен вниз на герцога без тени подобострастия. Венчала образ светло-коричневая лютня изысканной работы, которую герцог отметил своим искушённым взглядом.
Второй посетитель был стройным юношей того же возраста, но на пару сантиметров выше, что женской частью коллектива всё равно считалось достаточным для сохранения равноправия в дуэте. Чёрные волосы с несколькими седыми прядями торчали в разные стороны; тонкий небольшой нос, зелёные глаза и никакой бороды, так как хозяин лица считал, что волос на голове ему вполне достаточно. На нём прекрасно сидели синие джинсы, темно-золотая толстовка с капюшоном и чёрная кожаная куртка, что явно вызвало зависть у их работодателя. А чёрные ботинки «бродяга генри» старались удержать хозяина в вертикальном положении, потому что он хоть и выиграл алкогольный спор на скорость, но явно не рассчитывал, что придётся после этого работать. За спиной у него также висела лютня, но заметно проще, чем у его спутницы. А вот набор писца на правом боку внушал уважение своей золотой тесьмой по чёрному футляру. Он вызвал у герцога более пристальный интерес с заметным алчным огоньком в глазах, так что Сухой, ведомый инстинктом сохранения имущества, медленно задвинул его за спину от хищного взгляда герцога. Они оба поклонились Донатану Трефу в знак уважения к его вниманию. Он благосклонно подозвал их к себе.
