«Жёсткая щётка августовской, выжженной солнцем травы больно впивалась в голые ребячьи ступни, но мальчишка продолжал упорно бежать, подгоняемый скорым ветром и полыхающей на горизонте грозой, что тащила за собой сливовые полосы приближающегося ливня. Пацанёнок был уже на краю поля, и до дома оставалось рукой подать, но новый порыв ветра догнал его, и первые капли оросили давно ждущую влаги землю. Егорка влетел под навес и стал смотреть, как дождь метко лупит по крышкам чанов, где пузырились сизой пеной давно забродившие сливы и яблоки, как вода мелкими строчками стекает с рифлёной крыши, барабанит по деревянной столешнице и повисает на проржавевших от дыхания скорой осени листьях, растущих на садовых деревьях.

– Егорка, ты где? – крикнула бабушка с веранды и, увидев жмущегося к стенке сарая внука, заулыбалась, взяла большой, старый зонт и пошла за ребёнком.

– Пойдём в дом. – сказала она и сразу нахмурилась. – А это что?

Под глазом у Егора расплывался большой бордовый фингал, а верхняя губа была рассечена и было видно, что мальчишка держится из последних сил, чтобы не заплакать.

– Рассказывай. – заводя внука в дом, сказала пожилая женщина. Она оставила зонт на крыльце, а сама быстрым шагом пошла к плите и уменьшила огонь под большой кастрюлей, где в паром исходило варенье.

– Не страшно. Это мужские дела. – буркнул мальчик и сел за стол.

– Ну ладно, – пожала плечами прогрессивно настроенная бабушка, которая не считала нужным отбирать у ребёнка мужскую гордость прямо с детства, как это делали многие родители, тщательно опекающие своих чад. – Блины будешь? Варенье готово.

– Буду. – покивал Егор, которому явно не терпелось рассказать о произошедшем. – Ба, а почему они тебя плохой называют и говорят, что к тебе милиция придёт.

– Кто они? – улыбнулась женщина.

– Ну эти, тётьки Катьки сынки. Они сказали, что тебя в милицию заберут, за то, что ты их папку спаиваешь.

– Ох, милый, у их папки денег нет, чтобы мою мурцовку пить. Он за реку таскается к Силантьевым, они дешёвую хань делают. Катя попыталась к ним сунуться, они её некисло отоварили, и теперь она всю злость на мне срывает, потому что их боится.

– А к тебе правда милиция придёт?

– Конечно. Наш участковый почти каждый вечер приходит, – бабушка улыбнулась, – он мою мурцовку очень уважает.

Бабушкина плодово-выгодная мурцовка славилась на всё село и даже на район, ни у кого не было такого самогона с ярко выраженным фруктовым ароматом, чистым вкусом и богатым шёлковым послевкусием. Никто, кроме неё, так тщательно не заботился о сырье, не перебирал ягоды, не примораживал сливы, чтобы давали больше сладости и благоухания.

– А почему у тебя такая эта твоя мурцовка вкусная получается? – спросил Егор. – Почему её так все любят?

– Потому что я делаю всё по совести, – просто ответила бабушка, – вырастишь, тебе все свои рецепты передам. Будешь тоже мурцовку делать.»

Егор плохо помнил своё детство, но этот разговор и то, как однажды зимой в их городской квартире раздался звонок, и родители бегали с перекошенными лицами, а Егор только слышал обрывки фраз, плач мамы и дрожащий голос отца, который объяснял родственникам, что бабушку Егора убили в собственном доме.

– А я ей говорил, не связывайся с ними. А мать твоя вон какая упрямая была, – сокрушался отец, – а её Силантьев давно предупреждал, чтобы прекратила.

Так закончились полные счастья, света и тепла летние дни, которые он проводил у бабушки…

Егор вдруг резко подскочил на кровати, протёр сонное лицо и, посмотрев на спящую рядом девицу, огляделся.

– Ох, – только и сумел он выдавить из себя, глянув на умирающую лёгкими сумерками летнюю питерскую ночь, и пошёл в душ. – Два часа, что ли, всего спал? – пробормотал он, бросив взгляд на часы .

– Ты куда? – сонно донеслось с кровати.

– На кудыкину гору. – резко обрезал утреннее приветствие Егор, который терпеть не мог просыпаться в чужих местах, да ещё и не один.

– Ты помнишь, что нас сегодня пригласили на Финский залив на тусу.

– Нет.

– А мы мне платье купим?

Егора уже сильно начинала раздражать девица, которая вчера под алкогольными парусами казалась вполне сносной для короткого флирта, но она как-то умудрилась остаться с ним на ночь, и теперь ей нужно платье. Мужчина посмотрел на себя в зеркало, взлохматил тёмную короткую шевелюру, потянулся всем загорелым телом и, быстро ополоснувшись, стал собираться.

– А ты куда? – спросила девица, выглядывая из-под одеяла.

Смекнув, что такие понятия, как работа, для неё убедительны не будут, Егор натянуто улыбнулся и сказал:

– За платьем.

– Ой, как здорово, – пискнула она, вывалилась из постели и уже через пять минут натягивала на несколько угловатое и непонятно как понравившееся Егору тело какую-то короткую блестящую тряпку. – Слушай, а ещё я голодная, жесть. Рядом с этим отелем есть потрясное место, там афтерпати бомбические. Паризьен.

– Платье. Паризьен. – но замерев на полуслове, Егор остановился, перед его глазами промелькнул сон, неожиданно свалившийся на него сегодня ночью, и Егор улыбнувшись пробормотал. – Мурцовка. – Егор набрал номер и после того, как на другом конце подняли трубку, сказал. – Мам, прости, что так рано, а у бабушки никаких записей не оставалось? Как она свою мурцовку делала.

– Егор, если ты помнишь, твою бабушку эта чёртова мурцовка до могилы довела. – строго сказала мама. – Ты сегодня заедешь?

– Да. Если ты найдёшь записи. – ласково сказал молодой человек.

Повесив трубку, Егор вспомнил где он и, развернув вертлявую девицу за плечи, повёл её на выход.

Новомодный бар, украшенный настоящими итальянскими фресками, готовился к утреннему открытию. Официанты с раздражением от бесполезности своей работы натирали стеклянные поверхности столов, ожидая, что почти сразу вся прозрачность будет покрыта жирными отпечатками любителей ранних подъёмов, кофе и завтраков.  Бармен шипел капучинатором, натирал бокалы, варил мучащемуся похмельем шеф-повару законную чашку американо и слушал бесконечные жалобы немолодого мужчины на жену, а уборщица, что-то бурча себе под нос, спешно вытирала с пола расплёсканное молоко.

На кухне уже грелись плиты, румянились круассаны, а горка тонких кружевных блинов, предназначенных в качестве комплимента к бизнес-ланчу, неуклонно росла. Поварята перекрикивали шумно работающую мясорубку, громко смеялись, и в воздухе царила атмосфера непринуждённости и веселья.

Но вдруг дверь подсобки распахнулась и оттуда, казалось, повеяло холодом, вслед за которым вышла высокая брюнетка, одетая в серый деловой костюм. В помещении моментально повисла тишина, люди сосредоточились на своей работе и даже не переглядывались, усердно делая вид, что всё время с начала рабочей смены они трудились.

Вера Андреевна Журавлёва в свои неполные тридцать лет лютовала в качестве директора ресторана, который к вечеру трансформировался в модный клуб. Вера была уникальным специалистом, она не получила никакого должного образования, но, пройдя за десять лет путь от простой заикающейся официантки, воздвигла себя на пьедестал самого модного и статусного места. На собеседовании Вере хватило полчаса, чтобы убедить трёх учредителей, что именно она вдохнёт в это место особый аромат, привлекающий посетителей, а потом Вера убедила каждого владельца по отдельности, что домогательства в её сторону нанесут только вред предприятию. С тех пор ресторан работал как часы, беспощадно пожирал толпы народу, переваривал их наличность и выплёвывал обратно повеселевших, сытых и довольных господ и дам.

Вера прошлась между столов, критическим взглядом осмотрела всё вокруг и, положив руку на мясорубку, жестом заставила повара остановить агрегат.