Вдруг у Сергея выпала из рук тетрадь, и он понял, что держит в руках листок, случайно попавший в начало, но на самом деле являющийся финальным пристанищем всего повествования. Встав с кресла, мужчина поставил чайник на печь, подождал, пока вода согреется и, долив кипяток в чашку, снова окунулся в чтение. Его глаз резал стиль, ошибки, опечатки, но его писательское чутьё хищно уцепилось за пожелтевшие страницы, и он буквально глотал чей-то нестройный рассказ. Перед Сергеем раскрывалась чья-то жизнь и это был не придуманный образ, не раздражающий своей фальшивостью герой, это был настоящий невыдуманный человек. Баранов аккуратно пролистывал исписанные листы и вдруг замер. Последние строки были начертаны на слипшейся бумаге, писатель присмотрелся к рыжим пятнам и вдруг понял, что это кровь. Помедлив, он подложил тот отрывок, с которым познакомился в первую очередь, и до него дошёл смысл заключительных строк.
Сергей встал, походил по быстро остывающему помещению, отряхнул руки, словно они были выпачканы, взял нож и присел обратно. Поддев листки, он аккуратно разъединил их и прочёл следующее:
«Хотел написать историю своей жизни. Получилась туфта! Почему-то сейчас, когда нестерпимо больно, вспоминается бабушка, чаны в которых она квасила ягоды, большой самогонный аппарат, стоявший чуть ли не на виду, и навсегда осевшее в памяти: «Егор, моя мурцовка самая лучшая. Мне не стыдно людям в глаза смотреть, я делаю всё с совестью.». Сейчас бы выпить бабушкиной мурцовки…, чтобы уходить было не так больно. Если бы мне кто-то сказал, что последним моим собеседником будет тетрадь, я бы громко смеялся, но, видимо, так и есть.».
Даже застыв от того, что повествование оборвалось, Сергей быстро раскидал оставшиеся газеты, но там ничего не было. Осмотревшись вокруг, он поводил взглядом по полупустому помещению, где стоял лишь пустой пахший плесенью и затхлостью шкаф, кухонный стол, кровать и кресло, в котором мужчина проводил почти всё своё время. Искать было негде, потому что уже прежде, страдая от скуки в этом одиноком месте, Сергей обследовал все уголки крохотной хижины.
Вдруг его взгляд упал на вырезанный в потолке квадрат люка, позволяющий попасть в мансарду. Надобности подниматься туда не было и поэтому мужчина оставил ту часть дома без внимания: желания лезть в продуваемою ветрами коморку не было. Но теперь появилась цель и смысл, и поэтому мозг заметался в поисках решения проблемы, как в отсутствии лестницы проникнуть внутрь. Вскоре нехитрая пирамида из стола, стула и еле живой табуретки возвышалась точно под деревянной крышкой. Сергей с опаской оглядел шаткую конструкцию, подумал о том, что затея травмоопасная и дурацкая, но накопленная во время бездействия энергия гарцевала внутри, и он полез наверх. Мужчина предусмотрительно снял тапки, чтобы не шлёпать обувью по столу, где он ест, и балансируя негнущимся из-за отсутствия тренировок телом, стал карабкаться к входу в мансарду. Люк поддался сразу, словно им каждый день пользовались, и он уже привык вылезать из деревянных пазух без запинок.
Сергей вытянул голову в тёмное пространство и сразу почувствовал холод, пахнуло вениками, и он вспомнил, что хозяин дома говорил, что веники для бани висят на втором этаже, а лестница прислонена к дому. Но сейчас уже было поздно идти на улицу и плясать вместе с беснующейся непогодой в попытках притащить стремянку внутрь жилища. Тем более что цель была достигнута и без таких сложностей.
Сергей схватился за края необструганных досок, которыми был выложен пол мансарды, подтянулся, почувствовав впивающиеся в кончики пальцев острые щепки, и в этот момент задел пальцами точку опоры, и она немедленно полетела вниз, увлекая за собой добрую половину своеобразного трансформера. Весь скарб мебели рухнул на пол, в стороны полетели брызги осколков от разбившейся табуретки, а писатель остался висеть, опираясь только на локти, потому что от страха свалиться кое-как успел запрыгнуть наверх. Подтянувшись и окончательно забравшись на чердак, он свесил голову в отверстие люка и понял, что спуск теперь был не просто сложным. С раннего детства Серёжа не умел прыгать, он обязательно что-нибудь себе ломал или вывихивал. Бабушка шутила, что если бы она не была травматологом, то ему пришлось бы покупать абонемент в их отделение. Но потом к юности Вселенная, словно выдав все причитающиеся мальчику увечья, оставила его в покое, подарив взамен золотое спокойствие, красивую жизнь и богатую обстановку вокруг. Сейчас же, стоя на коленях в воющем от ветра чердачном помещении и смотря на творящийся внизу бардак, Сергей подумал, что именно так теперь выглядит его жизнь.
Вынув из кармана прихваченный фонарик, мужчина ради проформы поводил слабеньким лучом по углам. Пыл к поискам чужих окололитературных трудов поутих, и теперь писатель хотел только одного: благополучно спуститься, выпить полстакана коньяка, пол-литровую кружку чая и забыться сном в тёплом кресле под аккомпанемент трещащей дровами печи. Но сейчас нужно было решить проблему доставки бренного и уже уставшего тела вниз к желаемой цели. Походив босыми ступнями, в которые нещадно впивались занозы, по полу, Сергей вздохнул и решил, что прыгать с такой высоты слишком затратно для душевного спокойствия, потому что потом точно придётся ехать в больницу. Он выглянул в небольшое оконце, постукивающее стёклами от хлопочущего за окнами ветра, и увидел, что лестница, на его счастье, прислонена как раз рядом. Вот только чтобы добраться до неё, необходимо было проделать несколько акробатических па, причём в экстремальных погодных условиях. Сергей погрустил о тех временах, когда он не был заморочен на такую ерунду, и только его герои сражались с бытовыми и жизненными трудностями, и вздохнув потянул на себя окно. Рама скрипнув отворилась, и мужчина, задохнувшись хлёстким порывом, высунул голову в шипящую дождём тьму. Фонарь, приспособленный на крышу и освещающий большу́ю площадь перед домом, который он всегда зажигал по вечерам, как назло, отвернуло ветром, и сейчас он отбрасывал лишь хлипкую тень света.
– Чёрт это всё дери! – со злостью плюнул Сергей и, перекинув через подоконник одну ногу, нащупал пальцами ступни холодное и сколькое дерево первой ступени. Тонкий свитер немедленно намок, широкие дизайнерские брюки хлопали по ногам, и писатель никак не мог найти устойчивую позицию, чтобы расстаться с надёжным полом мансарды. Наконец, встав двумя ногами на ступень, он начал спуск, как вдруг лестница чуть поехала под его весом. Мужчина замер, боясь пошевелиться, но дальше ничего не происходило, а усиливающийся дождь и шумящий мраком лес подгоняли страхами, и Сергей решил поторопиться. Писатель продолжил спуск, но фонарик, который он предусмотрительно повесил на шею, предательски зацепился за выползшую шляпку гвоздя. Сергею пришлось снова подняться, чтобы снять фонарик с шеи. Взяв крохотный цилиндр в руку, он снова стал продвигаться вниз. Вдруг луч включенного фонарика выхватил брешь в стене дома, здесь стремянка, пока съезжала, зацепила кусок подгнившей доски, которыми была обшита верхняя часть избушки. Сергей посветил, чтобы понимать, идёт ли дырка в стене дома насквозь или нет, но полость была цельной, а в глубине стоял предмет, затянутый плёнкой и напоминающий коробку. Подцепив пальцами крошащийся горбыль, писатель потянул его на себя и, отломав приличный кусок, открыл достаточно места, чтобы вытащить оттуда находку. Вытерев мокрое лицо, он толкнул короб рукой, чтобы понять вес, и расковырял затянутую скотчем пластиковую поверхность. Находка и правда оказалась коробкой. Бумажное хранилище было забито тетрадями, блокнотами, здесь даже лежала парочка карт местности. Вытянув тяжёлую ношу, Баранов спустился на землю и подошёл к входной двери. И только сейчас писатель вспомнил, что он всегда на ночь тщательно закрывал дверь, хотя прекрасно понимал, что это чистой воды психологический барьер. Окна были низкие, и если кто-то бы захотел попасть внутрь, то это не составило бы труда. Немного подумав, Баранов отогнал мысль бить окно. Он не стал рассуждать повлияло ли на это то, что в кармане оказались ключи от припаркованной недалеко машины или страх порезаться и истечь кровью. Сергей быстро открыл дверь, запихнул находку в багажник и развернувшись, чтобы идти к водительскому сиденью, плашмя ухнулся в разъезженную колею, сейчас заполненную водой. Кое-как вытащив долговязое тело из грязного плена, он стянул с себя одежду, стоившую, как подержанная иномарка, а сейчас больше похожую на половую тряпку и, бросив её в раздражении прямо на землю, сел на переднее сиденье внедорожника. Дрожащими пальцами он вставил ключ в замок зажигания и врубил печку на полную мощность. Вскоре сонное тепло замазало тяжёлым сном веки, писатель, сидя в одних трусах, скорчился на сидении и решил, что с него достаточно этого отшельничества. В конце концов, гораздо комфортнее страдать в городской благоустроенной квартире и желательно, если рядом есть сочувствующая женская особа привлекательной внешности с красивой грудью и тонкой талией.
