— Куда он вернется? А? Его уже давно нашли и обглодали, как суки член. Сегодня, с рассветом, выходим искать его. Может хоть тело найдем или кусок… — главарь протер лицо сальной рукой и направился к самодельной кушетке, попутно беря со столика открытую упаковку чипсов.

Адаму Митчеллу было сорок шесть. Бывший механик, который работал в автомастерской своего друга. Мужчина не был женат, ибо его характер и натуру не вытерпела даже его мама. В молодости был в армии, после возвращения домой начал искать работу, но видел себя только с ключом в руке и возле железных коней. Бледно-голубые глаза, короткая стрижка, легкая щетина, пальцы в мазуте и холодное пиво после трудного рабочего дня — все это составляющие его прошлой жизни, до эпидемии. Теперь же, Адам был похож на бездомного, лохматого пса, являющегося вожаком своей шайки. Худое лицо обросло бородой, волос на голове почти не осталось, глаза впали, так же как и щеки, а под ними залегли синяки. Руки безостановочно тряслись, а вены выпирали, словно дождевые черви. Из-за употребления наркотиков и большого количества выпивки, он исхудал, но все еще был в состоянии хорошенько приложить кого-нибудь кулаком.

В увлечения этого человека входили удовольствие и насилие. Конечно же, это было искажено в стиле Митчелла. Он ловил кайф от дури, бухла и ласканий своего члена. Иногда, даже не от своих рук. В таком случае говорят «У каждого есть свои скелеты в шкафу». Если говорить о насилии, то о нем Адам узнал еще в детстве. Его отец напивался вусмерть и ежедневно избивал сначала свою жену на глазах у сына, приговаривая в процессе «Смотри, выблядок шлюхи! Следующим будешь ты», а затем и его. Синяки и гематомы малыш прятал под мешковатой одеждой, избегая неудобных вопросов от посторонних. Так продолжалось на протяжении тринадцати лет пока, будучи пятнадцатилетним юношей, Адам не освободился от гнета своего отца, скончавшегося от цирроза печени, но при этом став почти точной его копией. Один из дней той тирании навсегда изменили парня, сделав его тем, кем он является сейчас.

«…»

Это был ветреный день, небо затянуто серыми тучами, которые хмуро следили за мной. Я возвращался из школы, таща на худощавой и избитой спине рюкзак с тетрадками и учебниками. Мое тело было закрыто одеждой, которую мне покупала мама еще в прошлом году. Денег на новую не хватало, ведь девяносто процентов из них отец тратил на выпивку, а оставшиеся гроши шли на покупку еды. Мать он просто не отпускал работать, объясняя это тем, что там она будет обжиматься с мужиками.

Благо, что волосы успели отрасти за месяц и теперь могли прятать на коже головы маленькие ранки от ожогов потушенных сигарет. Папа говорил, что моя «тыква» способна лишь заменять пепельницу.

Подходя к дому, сжался как внутренне, так и внешне, готовясь к порции тумаков. Обхватив пальчиками лямку портфеля, заставил онемевшие ноги двигаться. Мы жили немного дальше соседей, буквально на метров семьдесят, но этого хватало, чтобы те не слышали нашего с мамой плача от побоев. Входная дверь была не заперта, безмолвно приглашая меня в Ад.

«Может просто не успели запереть или ждали меня?» — мой мозг старался утешить сам себя, отказываясь принимать реальность.

Знал, что, скорее всего, сейчас мама терпит удары и пинки, которые через пару минут мне придется разделить с ней. Ладонь легла на холодную ручку и опустила ее вниз, открывая дверь в ненавистный мне дом. Сразу же услышал странные звуки и смех мужчин. Тихонько прикрыв входную, направился в свою комнату, которая находилась за гостинной. Как раз из нее и слышалась та самая какофония, пробирающая до дрожи. По мере того, как приближался, мой слух начал разбирать этот шум на отдельные звуки, например: шлепки, полустоны и перешептывания.

Мои руки мгновенно заледенели, а на лбу выступила испарина. Всеми фибрами своей маленькой души не хотел узнавать, что происходит в том месте, но ноги продолжали идти. Впереди была полуоткрытая дверь с облезлой белой краской. На глазах стояли привычные слезы, так противные моему отцу. Аккуратно присев возле нее, немного высунул голову, высматривая обстановку.

Мой отец сидел на своем любимом кресле и дремал, запрокинув голову, какой-то мужик развалился рядом на диване и, улыбаясь, смотрел перед собой. Его ширинка была расстегнута, открывая вид на растительность его лобка. Заглянув еще немного, едва не рухнул от увиденного.

На кофейном столике из дешевого материала животом вниз лежала моя мама, а сзади ее насиловал какой-то мужчина. Это было в такой позе, что сидящему на диване и мне давался лучший обзор на совокупление. Руки мамы намертво сжимали края столика, так что побелели костяшки, а ноги широко расставлены. По ее лицу текли слезы, а из сломанного носа кровь. Одежды на ней не было вовсе, та валялась изрезанной кучей рядом с окном. Комната была наполнена вонью алкоголя, пота и самодельного варева, а также мокрыми звуками шлепков тел. Из промежности моей матери текла кровь, вперемешку с белой жидкостью, напоминающей сперму. Тот мужчина продолжал долбиться в ее лоно, желая достигнуть своего оргазма. Женские ягодицы и бедра были красными и едва не кровоточили, наверное, ее пороли проводом или чем-то вроде этого. Половой орган насильника был влажным и едва стоячим — последствия употребления.

— Майкл, давай быстрее, я хочу еще раз. Жена Ллойда обслужит нас сегодня по полной, — усмехнулся накуренный ублюдок.

Его рука легла на расстегнутую ширинку, а после начала неспеша двигаться вверх-вниз. Через полторы минуты под ладонью показалась красноватая головка, с выступившей на ней каплей смазки. Наркоман блаженно прикрыл глаза, а из его полуоткрытых губ вырывались постанывания.

К горлу подкатила тошнота, грозясь вырваться наружу и опорожнить мой желудок. Быстро спрятался назад и закрыл рот рукой, боясь быть замеченным. По щеке прокатилась слеза, оставляя после себя соленую дорожку, щекочущую кожу.

«Боже мой… Мама… Они тр… тра…» — мне было настолько мерзко даже думать об этом, что поднялся на ноги и выбежал из дома.

Ту ночь провел на улице, под каким-то навесом, словно брошенный котенок. Холодный ветер пробирался под одежду и пожирал ту маленькую крупицу тепла, которую могло создать мое хлипкое тело. Тихий плач и дрожание были рядом со мной, когда свернулся калачиком на земле. Тогда возненавидел его, Ллойда, так сильно, что поклялся отомстить ему за содеянное с моей мамой. Осознавая, что утром мне придется вернуться домой, ведь на улице мне не прожить — ночи были очень холодные, скривился. Пальцы давно посинели, как и губы, но не чувствовал холода, уже нет. Детство закончилось, так и не начавшись, на смену ему пришли озлобленность, ненависть и сломанная психика. Адам Митчел, девятилетний мальчик, сегодня стал другим — взрослым.

Лежал и прокручивал в голове сцены, где убиваю тех троих придурков, которые были причастны к изнасилованию. Особо красочные сцены вырисовывались при расправе с отцом, вызывая улыбку.

Рассвело, а значит отец уже собирается на работу или к очередному дружку-наркоману. Встав с холодной, промерзшей земли, накинул потрепанный и грязный рюкзак и направился к дому. Идти пришлось через переулки и задние дворы, чтобы ненароком не попасться на глаза тому тирану. В небе летали птицы, щебечущие свои песни, начали выезжать машины и загораться свет в окнах. Живот заурчал, негодуя на меня за то, что не принимал пищу с прошлого утра.