Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ванька Приблудный, наверно, был прав, и я слишком сильно переживал из-за этого. Стоило ли расстраиваться, когда я прекрасно знал, что от Миши можно ждать все, что угодно? Лучше радоваться, что он вообще жив.

История Черноморского флота не шла мне в голову. Я достал чистый лист, положил его на закрытую книгу и принялся рисовать брата. Петров прикрыл «Карамазовых» и вопросительно посмотрел на меня.

– Не беспокойтесь, я не ушел в художники. Вы знаете, сколько раз я сегодня сказал «рыжий лысый еврей»? И сколько раз у меня спросили, как это выглядит вместе?

Петров, разумеется, захотел посмотреть на рисунок и остался недоволен:

– Мне кажется, вам нужно добавить морщин. Вот здесь, – он ткнул брату в глаз, – и вот здесь. Так… уберите тут щеки. И борода… откуда у него борода? Он что, Дед Мороз?

– Сегодня у него была борода, – сообщил я. – Отрастил, пока бегал по городу. Не верите, дождитесь Приблудного и спросите.

И что, Петров на этом угомонился? Конечно, нет!

– Рисуйте морщины тут, тут и тут, – он сунулся мне под локоть и принялся показывать.

– Тьфу, Женя! Чего вы!.. Ему же не шестьдесят!

– И лысина была больше, – не отставал мой друг. – Сотрите волосы, ну!

– Черт с вами!..

– Еще стирайте! Чего вы жалеете?.. Знаете, как он полысел за пять лет? А я знаю!

Я стер. Потом стер еще. Потом дорисовал морщин. Потом мы с Женей задались проблемой мешков под глазами у дорогого брата, и наконец скептически осмотрели результат.

– Писать в соавторстве лучше, чем рисовать, – фыркнул я, и Женя добавил, что удивлен, как наши друзья Кукрыниксы еще не поубивали друг друга.

В сарае к тому времени совсем стемнело, и надо было спать. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и Петров пошел устраиваться на настиле: улегся на бок, подложив под голову сумку, и накрылся одеялом. Было тепло, к тому же мы не планировали раздеваться, поэтому одеяло, наверно, предназначалось для создания необходимого уюта. И все же, несмотря на усталость и перелет, Петров не спал – лежал и читал с фонариком «Карамазовых».

У меня тоже не получалось заснуть. Лежа с закрытыми глазами, я все равно возвращался мыслями к портрету моего брата. Как хорошо его помнил Женя! Впрочем, у него всегда была отличная память на лица – сказывалась работа в одесской милиции. Как там писал Козачинский в «Зеленом Фургоне»? «Ваша фотокарточка мне знакома».

И эта мысль была и приятной, и страшной.

– Женя?.. Вы не собираетесь спать?

– А что? Вам мешает свет? Я выключу фонарик.

– Что вы! Я просто знаю, что вы устали.

– Нет, – буркнул Женя.

Мне снова стало неловко его тревожить. Ну, не спит, и пускай не спит, чего я лезу? В самом деле, он же никуда не денется до утра.

– Ильюша, вы сейчас можете подумать, что я кто-то вроде вашего брата, – неохотно сказал Петров. – Но это не так. Я воспринимаю реальность такой, какая она есть, без этой придури. Правда. Я не считаю, что вы упырь, или что вы мне мерещитесь. Это чушь. Я просто… просто так ужасно соскучился, что мне хочется еще немного побыть рядом с вами. Я знаю, что вы никуда не исчезните, если я лягу спать. Просто хочется, чтобы этот день подольше не заканчивался.

– Спасибо, Женя.

Разве на это можно было сказать что-то еще?

Я наконец решился. Зажег все три свечки, взял лист бумаги, выбрал удобное место среди досок, подозвал Петрова:

– Идемте сюда, раз не спите. Вы мне нужны. Вы хорошо запомнили, как выглядит моя дочь?..

Женька убрал одеяло и сел рядом. Задумчиво посмотрел на лист. Было бы на что! Он был абсолютно чистым.

Когда я в последний раз видел мою дочку, Сашеньку, ей было чуть больше двух лет. Сейчас – семь.

В темных глазах Петрова плескалось понимание и сочувствие.

– Ну, давайте попробуем, – вздохнул он, и мир вдруг сузился до его слов, листа бумаги и карандаша в моих пальцах. – Нам нужно нарисовать ребенка лет шести-семи. Знаете, у нее есть такое чудесное вязаное платье, полосатое. Так. Ага. Вот здесь нужен немного другой разрез глаз. Губы рисуйте пошире. Нос не совсем такой, он должен быть как у вашей жены. Чего вы смеетесь, Илюша? Я не серьезен, я пытаюсь сосредоточиться. Ну правда, когда я служил в советской милиции, больше двадцати лет назад, мы так рисовали подозреваемых. Скулы нужно сделать более круглыми. Ага. Теперь тут. Вот так.

– Спасибо, Женя. Вы даже не представляете, как это для меня важно.

Петров не успел ответить, только взглянул на меня с теплом.

И тут дверь в сарай распахнулась, как от пинка:

– Соскучились, товарищи?.. А чего вы рисуете? Понял! Стоило мне оставить вас без присмотра, как вы, Илья, решили загрузить бедного Женю своими страданиями насчет дочери и жены?

– Ваня! Как вам не стыдно!

– Ваня, вы живы только потому, что мы с Женей боимся директора морга!

***

Я проснулся от грохота – взрыва или удара. Мне потребовалось пару секунд, чтобы сообразить, что происходит, почему я сплю на полу и одетым. В сарае было темно, и я сел, нашаривая футляр с пенсне.

Поодаль шевельнулся Петров:

– Ложитесь, Ильюша, – пробормотал он. – Это фрицы: пускай летают.

– Тьфу, Женя, откуда тут немцы? – возмутился я, укладываясь обратно. – Это, наверно, Приблудный не вписался в сарай.

Петров ничего не сказал, и я решил, что он спит. Но через пару секунд он подполз ко мне, вцепился мне в локоть и зашептал:

– Ой, вы не знаете, какой ужас мне снился.

– Да, Женя?..

– Только представьте, мне снилось, что вы умерли, – забормотал Петров, и я застыл от ужаса, не зная, что делать и как помочь ему. – От туберкулеза, представляете? Сначала болели, а потом все – и вас нет. И, знаете, похороны, я как сейчас это помню. Такой кошмарный сон…

Он говорил, и цеплялся за меня, и в полусне ему, наверно, казалось, что он там, на фронте. Гимнастерка, драное одеяло, холодные доски вместо постели и грохот выстрелов где-то на грани сна и яви.

«Фрицы стреляют».

Я совершенно не знал, что с этим делать. Так и лежал, как дурак, пока Петров не проснулся, и не обнаружил себя не в окопе, а в сыром сарае Ширяевца.

– Ох, простите, я не хотел… я почему-то решил… – смутившись, он отполз на свое место и отвернулся к похрапывающему Приблудному.

Кажется, ему было неловко.

Я понимал его. Ужасно понимал.

– Подождите, идемте сюда, – сказал я, потянувшись к Женьке, – а хотите, я тоже расскажу кое-что? Только вы никому не говорите, не хочу выглядеть идиотом. Знаете, два года назад…

Это была ужасная нелепость, на самом деле. Я слушал оперу, «Кармен», и в какой-то момент мне показалось, что вы сидите рядом, на вашем любимом месте, и тоже слушаете. Я протянул руку, чтобы потрепать вас по запястью, и спросил, как вам опера. И, знаете, я был так счастлив. Те две секунды, пока вы не повернулись… ну, пока не повернулся тот человек, который сидел рядом со мной.

Мне оставалось еще два года без вас.

Видите, это бывает, Женя. У вас, хотя бы, есть уважительная причина – вы воевали. Поэтому в этом вопросе вам полагаются скидки. Поверьте, это нормально. Никто и не ждет, что у вас все сразу пройдет, понимаете? И вы еще ничего так, на фоне некоторых. Поверьте.

Вы сможете заснуть?

Не уверены? Ну, давайте тогда поговорим. Наверно, лучше начать с плохого. Расскажите мне, как вы умерли. Что вы почувствовали?..

Чего вы, тут нет ничего такого. Если вам некомфортно об этом разговаривать, можно выбрать другую тему. Или вы боитесь, что мне будет неинтересно? Это чушь. Конечно, мне интересно. Рассказывайте.

О, кстати!

Мало того, что эта информация важна лично для меня, потому, что вы мой друг, и я беспокоюсь, как вы, она имеет стратегическое значение. Завтра расскажу, это слишком долго. Если вкратце, один мой хороший знакомый расследует серию убийств, и это дело связано с сотрудниками Министерства смерти. Он подозревает, что вы можете оказаться случайным свидетелем убийства.

17
{"b":"888204","o":1}