Выстрел! Было видно попадание по башне, но ни дыма, ни огня. До танка метров двести пятьдесят. Откинулись верхний и боковые люки, стали выбираться танкисты. Михаил сорвал с плеча карабин. Как и все артиллеристы, зенитчики имели на вооружении не винтовки, а карабины. А наводчики и командиры орудий – револьверы. Прилучный лег на пологую стенку капонира, уложил карабин на бруствер, прицелился, выстрелил. Танкист, уже успевший выбраться из подбитой машины, упал.

Есть! Есть личный счет побед! Разобьют врага, будет чем похвастать перед товарищами в училище!.. В том, что победа будет скорой, Михаил не сомневался. Правда, возникали вопросы: почему до сих пор не выдвинулись наши войска из округов и укрепрайонов, почему медлят, не уничтожают врага и не рвутся на его территорию? Кто-то из батарейцев даже высказал крамольную мысль: дескать, заманивают германцев, как Кутузов в 1812 году. Чтобы потом одним мощным ударом прихлопнуть как можно больше врагов. Политрук, услышавший эти слова, встал:

– Только товарищ Сталин знает, когда и какими силами нанести удар! Развелось доморощенных полководцев! Еще раз услышу – отправлю на гауптвахту!

Отбив атаку, стали подводить итоги. Немцы потерпели поражение. Но и от батареи осталось только два орудия и половина личного состава. Ближе к вечеру с тыла послышалось завывание мотора – это оказался грузовик, посланный комбатом. Водитель доложил, что боеприпасы получили, но на обратном пути были обстреляны истребителями. Машина, ехавшая первой, загорелась и взорвалась. Пришлось загнать ЗИС под деревья и выжидать. Для полноценной батареи одного грузовика припасов мало, но двум пушкам хватит. Когда начало смеркаться, командир приказал сменить позицию. Запасные капониры были отрыты еще до войны, как положено. Сначала разгрузили на запасных позициях грузовик, потом с его помощью перетащили пушки.

Следующее утро комбат и политрук начали с радиостанции. Вышли хмурые. Связаться со штабом не удалось. Они и предположить не могли, что штабы уже передислоцировались под Минск. А услышанное повергло командиров в шок. Немцы заняли Каунас и Вильнюс. В газетах опубликовали текст песни «Священная война». Этим же днем в Москве было образовано Советское информационное бюро, сводки которого публиковались впоследствии в газетах и транслировались по радио.

Без связи и разведки плохо, комбат не знал обстановку, а она была скверной. Наша 10-я армия отошла на рубеж рек Бобр и Нарев. Немецкий 47-й моторизованный корпус второй танковой группы столкнулся в районе Слонима с тремя советскими дивизиями второго эшелона и за сутки разгромил их. А уже 25 июня третья танковая группа Гота овладела Воложиным и вышла к Минску. Вторая танковая группа Гудериана заняла Слоним и двигалась на Барановичи. Наша 13-я армия Западного фронта оборонялась на рубеже Минского укрепрайона, 3-я и 10-я армии получили приказ отступать. 3-я – на Новогрудок, а 10-я – на уже занятый немцами Слоним. Командование Красной армии не владело ситуацией, не знало реального положения дел. Авиаразведка доносила, что по дорогам идут колонны немецких войск. Не верили, посылали на разведку вновь. Сплошной линии фронта не было. Многие наши части сражались в окружении, надеясь на близкую помощь. А немцы танковыми клиньями уходили от западной границы все дальше. Вермахт благодаря отличной радиосвязи и докладам командиров представлял реальную обстановку, в отличие от штабов разного уровня Красной армии.

И зенитчики не предполагали, что они уже в тылу наступающей немецкой армии. Больше не будет подвоза боеприпасов, как и помощи. Кобрин уже оккупирован, а склады разрушены бомбардировками либо взяты почти целыми, как случилось с хранилищами топографических карт. Потеря чувствительная, командиры низшего и среднего звена остались без карт. Как можно воевать, если невозможно указать координаты целей для бомбежки, артиллерийского огня?.. Высшее командование считало, что воевать будем на чужих территориях. Что враг будет топтать советскую землю, не могли представить и в кошмарных снах. Так что карт своей территории почти не печатали. Положение смогли поправить только через полгода, потому как не каждая типография может осилить точную печать, к тому же секретную, где и высоты, и ориентиры есть.

В восемь утра началось движение. Шум моторов, пыль. На дороге военная колонна показалась. Командир колонну разглядывал, потом передал бинокль политруку. Михаил в это же время смотрел через прицел пушки. Очертания машин не были ему знакомы, а уж когда танки пошли, у которых кресты на башнях четко видны, совсем не по себе стало. Парень выскочил из капонира и побежал к комбату.

– Товарищ командир батареи! Разрешите обратиться!

– Разрешаю.

– Колонна немецких войск идет, в прицел четко наблюдаю кресты.

До января 1943 года, когда ввели погоны, говорили не офицер, а командир, и обращались не по званию, а по должности.

– Вижу, боец. Иди к пушке, занимай место по расписанию.

Командир и политрук сами своим глазам не верили. Вчера они сожгли немецкие танки и мотоциклистов, прорвавшихся авангардом, а сегодня немцы катили свободно, как по своей земле. И канонады близкой не было слышно, как вчера и позавчера. Но в уставе и в сути военной профессии: увидел врага – убей!

И командир отдал приказ.

– Батарея – к бою! Зарядить бронебойными.

Главная ударная мощь любой армии – это танки. Выбей их, и наступление захлебнется. В зенитной батарее всего две пушки, а на дороге – десятки танков и штурмовых орудий, да еще полевые пушки и гаубицы на автомобильной тяге. И вступить сейчас в бой значит подписать смертный приговор. Понимали это бойцы и командиры. Комбату робеть нельзя, нельзя показывать нерешительность или сомнения бойцу. Поднял руку комбат, секунду помедлил, махнул:

– Огонь!

Дуплет из двух выстрелов. До дороги с движущейся техникой и пехотой не больше пятисот метров. Танки идут, подставляя левый борт. У Т-IV, рабочей лошадки панцерваффе, толщина бортов – 30 миллиметров, на башне – до 50 миллиметров. Пушка – 75 миллиметров, но короткоствольная, прозванная самими танкистами «окурком». Запас хода по топливу – 320 километров. Башня по горизонтали поворачивается электромотором или вручную, но медленнее. Танк очень надежен, легко управляем, но проходимость по слабым грунтам неудовлетворительная. Уже с началом войны на вновь выпускаемых Т-IV стали устанавливать гусеницы шириной не 380, а 400 миллиметров. Это позволило не менять конструкцию ходовой части, но проходимости помогло мало. Танк имел боекомплект в 80 выстрелов.

Одному танку болванка из зенитки угодила в борт моторного отделения. В моторном отсеке – двигатель «Майбах» в 300 лошадиных сил, питание бензином. В летнюю жару в отсеке было полно бензиновых паров, которые мгновенно вспыхнули. Танк остановился, танкисты покинули горевшую машину. Снаряд из второй зенитки ударил в первый каток, танк лишился хода, его развернуло. У немецких танков устройство одинаковое. Впереди сидят механик-водитель и стрелок-радист. Там же располагаются коробка передач и трансмиссия, поскольку ведущие колеса – передние. Боевое отделение посередине, в корме – двигатель. Под боевым отделением – карданный вал. При попадании снаряда, а то и пули противотанкового ружья, танк хода лишается, так еще и ремонт в полевых условиях затруднен или невозможен. На отечественных Т-34 или КВ впереди каток-ленивец, заменить который может механик-водитель. Поврежденный трак можно выбросить, а запасные что наши, что немецкие танкисты возили на лобовой броне. И запчасть, и лишний слой железа к защите.

Батарея себя обнаружила. Грузовики остановились, пехотинцы повыпрыгивали, залегли в кювете. Угрозы они пока не представляли. Зато танки и самоходки развернулись, их командиры высматривали через оптику противника.

Зенитчикам выбора нет. Пока их не накрыли снарядами, надо уничтожить еще несколько бронированных машин. Один, другой, третий выстрелы беглым огнем. Удалось подбить и вывести из строя еще два танка. Конечно, лучше поджечь. Сгоревший танк или самоходное орудие ремонту и восстановлению не подлежали, броня утрачивала закалку. Только в переплавку. А подбитую бронетехнику что наши, что немцы по ночам вытаскивали тягачами с поля боя. Если ремонт несложный, восстанавливали в полевых мастерских. Для ремонта сложного отправляли поездами в тыл, на ремонтные заводы. И нашим, и немецким эвакуаторщикам за каждую вытащенную с поля боя технику платили.