Это её последний вечер в Сочи. Неужели она так и будет сидеть здесь в четырёх стенах?
Дрожа от страха, волнения и собственной дерзости, она решительно направилась в сторону парка на Ривьере.
Надо объяснить, почему поступки, обычные для большинства девушек, для Тайки были сродни подвигам. Непонятно откуда, из далёкого-далёкого детства тянулись за ней непроходимые дебри комплексов. Себя она называла «интровертом с элементами аутизма». Она помнит, как в детстве перед походом в магазин десятки раз репетировала у зеркала те несколько фраз, которые нужно будет сказать продавцу. Ответы у доски в школе были сродни пыткам. Может быть, во всём виноват её высокий рост? Она была выше всех в классе и при этом очень нескладная. Не знала, куда девать свои длинные руки и ноги, постоянно спотыкалась, что-то опрокидывала, билась лбом о низкие притолоки, и терпеть не могла уроки физкультуры, на которых приходилось стоять самой первой в шеренге. Местный хулиган по кличке Лысый, живший на её улице, не давал ей проходу, приставал, высмеивал, обзывая то Длинной, то Цаплей, то Жирафой.
Одно утешение, что в автобусной давке у неё есть преимущество – поверх всех голов дышится легче, не приходится стоять, уткнувшись носом в пуговицу чужого пальто. Но именно в транспорте чаще всего в свой адрес она слышала обращение: «Молодой человек, передайте на билетик». Даже то, что Тайка к седьмому классу с большим трудом отрастила волосы и завязывала их в два задорных хвостика над ушами, не помогло. Всё равно кто-то да принимал за парнишку. Она всегда мечтала стать незаметной. Шапки-невидимки – вот чего не хватало для душевного комфорта.
Легче всего ей было общаться в письменном виде. Получать и писать письма она очень любила. Правда до того, как Тайка уехала из дома и поступила в институт, писать ей было некому. А так хотелось найти адресованный ей конверт в почтовом ящике! Поэтому ещё в школе, когда на весенних каникулах для девятиклассников организовали поездку в Волгоград, она в свободное от экскурсий время отыскала в незнакомом городе почту и отправила письмо себе самой. А потом уже дома, дождавшись, наконец, конверт с волгоградским штемпелем, с тайным волнением вчитывалась в знакомые строчки, написанные её же почерком с неправильным наклоном…
Вернёмся к «микробу вечера».
Тайку несла по ночному Сочи неведомая сила. Как штормовой волне, сопротивляться ей было бесполезно. Она и не пыталась. Волна накатила на Ривьеру и отхлынула, оставив Тайку перед будочкой с надписью «касса». Купила билет и, трепеща, как перед выходом на арену с тиграми, вошла в клетку танцплощадки. Оглядев танцующих с высоты своего роста, поняла, что Альки здесь нет. Кто-то тронул её за плечо, и она резко обернулась…
Непослушная светлая прядка закрывала один глаз, а чтобы вглядеться во второй, Тайке нужно было чуточку приподнять подбородок. Всё-таки он был высоченным этот худющий парень из кинотеатра!
– Здравствуйте! – пробормотала, не замечая, как подчиняется его рукам, ведущим в плавном ритме блюзовой мелодии, заполнившей парк, небо, город…
Потом они гуляли по ночным улицам, любовались поющим фонтаном, медленно брели по аллее роз и, наконец, устроились на скамейке неподалёку от их с Алькой пристанища. Валера (так звали юношу) говорил, говорил и говорил, не переставая. Читал стихи Евтушенко и Мандельштама (Тайка слышала их впервые). «И надо обняться, чтоб вниз не сорваться…». «Бессонница, Гомер, тугие паруса…». Он пересказывал ей древнегреческие мифы в изложении Куна и, казалось, тоже был под гипнотической властью «микроба вечера». Ему, как и Тайке, не хотелось сейчас оставаться в одиночестве. Валера учился в Москве в художественно-промышленном училище. Как он очутился здесь, когда занятия шли уже полным ходом Тайка не спрашивала. Она вообще не задавала ему никаких вопросов, воспринимая этот удивительный вечер, как чудо.
Когда ноги её заледенели, Тайка сняла босоножки, поставила ноги на скамейку и укутала колени своей длинной с тремя рядами оборок юбкой. А он взял её онемевшие ступни в свои ладони. Он не хотел отпускать Тайку, не хотел, чтобы она уходила. И она не хотела уходить. Она была, как в волшебном сне. Впервые ей было легко общаться с незнакомым человеком, не заикаясь от волнения, не спотыкаясь на каждой фразе. Она бы могла просидеть на этой скамейке всю ночь. И только мысль о том, что Алька, наверное, волнуется, а, может быть, даже уже подняла панику, не обнаружив своей подруги-домоседки на месте, заставила её прервать это волшебство.
– Мне пора! – сказала и решительно высвободила свои отогревшиеся ступни из его тёплых ладоней.
Около четырёх часов утра они распрощались у калитки. Тайка вернула Валере ветровку, которую тот накинул ей на плечи у поющего фонтана. Она так и не призналась, что через несколько часов уезжает…
В тот день, когда Тайка сошла с поезда «Сочи-Москва» на платформу Орловского вокзала, она простудилась и заболела. Прохожие в куртках и плащах хмуро оглядывали дрожащую от холода высокую девушку, синие коленки которой не прикрывал короткий яркий сарафанчик, а побелевшие пальцы ног торчали из зелёных замшевых босоножек.
Не верилось, что два дня назад она купалась в тёплом море. Она ругала себя за то, что положила тёплую кофту на самое дно сумки, у которой, как назло, заел замок-молния.
Не помнила, как добралась до общежития. Как пила чай на кухне, пытаясь согреться, как, еле ворочая языком, отвечала на расспросы соседок, как уснула одна в пустой комнате. Алька осталась в Сочи догуливать дни, заработанные на овощной базе.
Приснился её последний вечер в Сочи. Однажды в юмористическом журнале она вычитала, в чём заключается закон всемирного тяготения – всех тянет в Сочи. Теперь Тайка это понимала…
На следующий день в понедельник, проявляя чудеса трудового героизма, всё-таки пришла на работу в свой электротехнический отдел. В первой половине дня ей даже сделали несколько комплиментов по поводу загара. Во время обеда смогла хлебнуть только несколько глотков горячего чая (ни на что другое и смотреть не хотелось). Она представляла собой совсем уж жалкое зрелище: чёлка прилипла к мокрому лбу, а щёки пылали.
– Что-то ты сегодня плохо выглядишь. Не заболела?
После десятой такой фразы сослуживцы отправили Тайку в поликлинику. Там ей поставили классический на все времена диагноз – ОРЗ.
Тайка плелась домой вверх по улице Ленина, еле передвигая ноги. Столбик термометра остановился на тридцати девяти и трёх, когда ей, высидевшей длинную очередь в коридоре, мерили температуру в кабинете врача. А сейчас, наверное, показал бы все сорок! Хотелось сесть на тротуар прямо здесь у Дома учителя (так в народе называли орловский областной Дом культуры работников просвещения) и никуда уже больше не идти. В глаза бросилась большая афиша. Студия поэзии и публицистики приглашала на спектакль по поэме «Под кожей статуи Свободы». Премьера должна была состояться через неделю. Тайку, как магнитом, манило к себе имя автора – Евгений Евтушенко. Монолог Мэрилин Монро из этой поэмы ей читал Валера в последнюю перед отъездом из Сочи ночь. Не соображая, что делает, потянула на себя ручку двери и вошла в фойе.
– Ты чего опаздываешь? Ваши уже репетируют – обратилась к ней какая-то женщина, махнув рукой в сторону деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. Тайка поднялась по лестнице, открыла ещё какую-то дверь и очутилась в полутёмном зрительном зале. Примостилась на краешке кресла в последнем ряду, никто её не заметил. На освещённой сцене юноши и девушки в чёрных водолазках (наверное, студенты или старшеклассники) окружили седого поджарого мужчину в свободном свитере крупной вязки. «Режиссёр», – подумала Тайка. Мужчина стоял спиной к зрительному залу, широко расставив ноги.
– Ну что опять не так, Йорик Семёнович? – спросил паренёк с кудрявой копной волос.
– Нельзя это делать с холодным носом! Саша, ты сегодня спишь на ходу. Здесь порыв нужен, задор! Лучше пережать, чем недожать. Лишнее убрать гораздо легче, – режиссёр стремительно и резко развернулся верхней частью туловища на сто восемьдесят градусов, не отрывая при этом ступней от пола. Указательные пальцы, которыми выстрелили его твердо сжатые кулаки, казалось, выпустили два лазерных луча, способных прожечь пол сцены. Столько энергии было в каждом жесте этого человека.
