Гать, или, как еще тут говорили, мостовики, являла собой печальное зрелище. А уж ездить по ней… Доски, укрепленные на вбитых в болото сваях, посередине сгнили и образовали выбоины-ловушки почище открытых канализационных люков на шоссе. Случалось, что запряженная в телегу лошадка ступала на один конец плохо утвержденной мостовины и тяжестью своей приподнимала другой конец, который запросто мог сломать налетевшее на него колесо или даже ось. И не объехать — в обе стороны мокрое кочковатое болото, усеянное кривыми кустами и низкорослыми березками.

Сейчас было еще мокрее, но хоть тучи гнуса пока не поднялись в воздух, чтобы вдосталь пить кровь невезучих путников.

Все это хозяйство надо было менять. Но где взять деньги? Тут прорва целая нужна — и работа, и лес, и много еще чего, тот же щебень…

А я все потратила на Егорово. Умница такая. Сколько жизнь учила — не спускай последнюю копейку, держи запас! Нет, почуяла себя самой удачливой, решила, что сам черт не брат. А ведь мне еще с осени учителей Лизе с другими детишками нанимать, и не каких попало. Это дорогое удовольствие. И дом все же нормально перестраивать. Крышу надо перекрыть обязательно.

Картофель сажать… ох ты господи. Продохнуть некогда. Это ж только сказать легко: каучук сделаю из опилок, завалю всю планету галошами. На практике — ой как далеко до конечного результата. Или вот ванилин… теорию тоже знаю. Только чтобы в руках диковину подержать, нормальная лаборатория нужна, а не сарай. Приборы…

Ладно. Что-то меня на нытье пробило. Глаза боятся, руки делают. Для начала прикинем, где леса купить для самых сгнивших мостовиков. Те, которые еще дыбом не встали и не провалились окончательно, подождут. Асфальта у меня на них все равно нет…

А еще на днях немецкий инженер же приедет из самой Казани! С протекцией купца Никитина. Будет заниматься оборудованием для сахарного производства — его ведь надо не только купить, но еще и смонтировать и запустить… хорошо хоть, на его визит деньги заранее припасены.

Инженер прибыл через два дня. И первым делом поломал мне почти все сахарные перспективы.

Иван Федорович, или, как я поняла, Иоганн-Теодорих Блюменхольц, оказался специалистом широкого профиля. Вообще-то он был командирован на чугунолитейные заводы Никитиных, но по просьбе моих партнеров сделал небольшой крюк, превратившийся в условиях еще не закончившегося половодья в полноценную экспедицию. Был он швейцарец из наполеоновских солдат, решивших остаться в России, но по-русски говорил если не хорошо, то понятно.

Из всего, связанного с моим заводом, специалист одобрил только его расположение.

— О, это есть гут. Один барин поставиль фабрик рядом парк. Запах летель дом, жена хотель его убит. Вы правильно унес сарай далеко в поле.

А вот к сырью у него возникли вопросы.

— Это плохой, красний свекол. От него процент цукер ошень маль. Очистка очень сложно. Дорого. Нет выгода.

Для надежности тут же начертил «3 %» на листке из блокнота и показал мне.

Я понимающе кивнула.

— Цукер-трава любить солнце. Цукер-свекла любить солнце, — убеждал меня Иван Федорович, оглядывая наши хмурые, облачные небеса.

— И я любить солнце, — ответила я, — только где его взять?

Швейцарца, правда, обрадовало, что среди оборудования, перевезенного в Голубки, были мешки с известью, а также упаковки желтого порошка — серы. На нее он долго цокал языком, нюхал, пересыпал из плошки в плошку и уверенно заявил, что без этого ингредиента и возиться не стоило. Но запас мал — на один урожай, не больше. А новую серу я в Российской империи буду искать долго и покупать задорого.

Дела…

Блюменхольц дал разумный совет: переработать существующий запас красной свеклы, а потом или найти семена белой — сахарной — свеклы, или, что гораздо разумнее, продать завод. Причем он тут же предложил логистику: довезти до Ветлуги, там погрузить на баржи, спуститься в Волгу и продать в Самарской или Саратовской губернии вместе с баржами. Даже покупателей обещал подсобить найти.

— Сколько вы заплатить за этот оборудование?

Я ответила.

— О… — швейцарец задумался, потом уверенно заявил: — два цена я уверенно торговать вам Самара и Саратов. За процент. Десьять!

Я обещала подумать. А насчет процента даже торговаться не стала, отличное предложение, как по мне. Мы уговорились вернуться к этому разговору на Нижегородской летней ярмарке в августе, куда я непременно приеду.

Зато запасы картофеля, готового к посадке, немца вдохновили. Он долго распинался, какой это полезный овощ, а самая главная его польза — возможность переработать урожай в спирт. Я и прежде в этом не сомневалась, но, как говорится, второе врачебное мнение — решающее. Вот про крахмал он не вспомнил, но тут я и без чужих советов обойдусь, дело нехитрое. Бабы на кухне справятся.

Иван Федорович остался на три недели, поприсутствовать при монтаже завода и пробном пуске. Все следовало отладить, никто не сомневался, что оборудование поначалу десять раз заклинит, перекосит и заколдобит.

Работу с ним поручили егоровским мужикам, еще не способным приступить к севу из-за низменности их земель. Взаимопонимание более-менее наладилось, только к вечеру егоровский управляющий Степан, командированный наблюдать за работой, обратился ко мне:

— Эмма Марковна, позвольте спросить: я-то понимаю, «майн гот» — это он божится, а «тойфель» что значит?

— Что-то вроде помощника при тяжелой работе, — усмехнулась я.

Степан понимающе крякнул. А через час я услышала, как он со знанием дела объяснял мужикам, что умные люди, немцы которые, даже матерятся по-ученому. Нет бы мать твою помянуть, они только туфлю ее обругают.

При всем при этом я понимала, что все ремонты и установки в мае месяце для крестьян выглядят и понимаются как никчемные дела по сравнению-то с главным.

Сев. Весенний день год кормит, пусть в этом году дни и сместились из-за поздней весны и затянувшегося половодья.

Вот таким макаром посевная кампания стала отчасти военной. Как положено — с фронтом работ, штабом, где военачальники мудровали над картами сражений, а также над победами и поражениями.

Я заранее определила, на каких барских землях будет посеяна рожь, где — овес, а где — картошка. С моими голубковскими мужиками оказалось просто. Особенно с теми, чьи личные земли я изъяла из их пахотного надела, пообещавшись в сентябре обменять картошку на зерно — три к одному. Порадовалась, что у меня репутация честной барыни и мужики спокойно согласились. Да к тому же они за зиму привыкли к «мучной репице», как прозвали картофель среди себя.

Сложнее оказалось в Егорово. Сначала управляющий, а потом и я сама объяснили мужикам, что семенного зерна на все поля у них не хватит, поэтому частично они пойдут под картошку. Был и молебен с освящением глазков, предназначенных к посадке, был и отдельный разговор со стариками.

На словах-то егоровские соглашались. Или просто не решались перечить барыне-чудихе. Но за глаза — ругались и даже выкапывали по ночам посаженную картошку. На своих землях, конечно. Влезали в долги, покупали хоть несколько картузов ржи и сажали ночью.

Я посмотрела-посмотрела, поняла, что с наскоку этот бой не выиграть, и махнула рукой на саботаж. Надо действовать примером. А для этого и в Голубках, и в Егорово появился показательный картофельный огород, или, как я его называла, картофельный полигон, на котором я и решила применить все памятные мне технологии будущего века.

Для первой посадки опытного барского картофельника выбрали солнечное место, чтобы земля к моменту сева как следует прогрелась. Мужики ее вскопали еще осенью, добавив измельченные остатки с горохового поля. За зиму этот компост хорошо перепрел и добавил в почву азотистых соединений, которые мне пока негде было больше взять.

Клубни бабы предварительно разрезали на несколько частей так, чтобы в каждой оставалось несколько глазков. Полученные кусочки как следует обваляли в золе — дезинфекция и еще одна прививка удобрений.