— А, траву! — тут же въехал Глобальный и застегнув часть олимпийки на часть от куртки почти магическим образом. И объяснил попутно. — Не, траву я не курю. Я из этих… зож…ик! Зоп…жников!

— Жопников? Болеешь, что ли? — даже расстроился Броня. — Хочешь, я тебя в больничу положу? Есть что вырезать? А то таскаешь эти блядские инструменты, — тут он попытался пнуть сумку, но промазал и сам растянулся по перрону.

Только упал мягко, как будто вообще без костей. Тем временем поезд, дав гудок, начал отъезжать от первой платформы.

— Да я сам тебя положу, брат, — приподнял его, а затем и сумку Боря. Всё-таки алкоголиков надо беречь. Они ещё могут быть полезны для общества, если нормальному наркологу доверить. — Ты только признай… признай… ик…что болеешь!

— У тебя жопа болит, а я признай? — не понял Вишенка, с трудом поднявшись от мягкого и даже нежного снега. — С этим, брат, не шутят. Жопу беречь надо! Даже… ик… на рыбалке. Туда непроверенных людей брать… ик… вообще не стоит!

— Надо беречь! — не стал спорить Глобальный, сам едва стоя на ногах. — И лечиться!

Последний раз сантехник напивался так ровно никогда, так как выпускного в школе не было. Ушёл после девятого класса. А потом было некогда потому, что работал. Но тут повышение у человека, и как назло — лимонад в вагоне-ресторане не продавался. А вскоре и минералка закончилась.

«А пить надо!» — уточнил внутренний голос: «Или будут последствия».

Пока оба пытались отряхнуться, Леся почти бежала на высоких каблуках с той стороны вокзала, где ближе всего припарковался полупустой ПАЗик. Там лишь на задних сиденьях расположились люди в балаклавах с автоматами, а передние сиденья освободили для гостей-приезжих, «которых примерно человек пятнадцать будет».

Помня о том, что надолго служебный автобус задерживать нельзя, Василькова сначала махала начальнику, потом активно звала к себе, не рискуя далеко уходить на каблуках, а потом уже активно махала как человеку в форме, так и какому-то бомжу рядом с ним в олимпийке и куртке.

Но оба не реагировали.

Помня о том, что им ещё «резиновую» квартиру на въезде в свой город брать, где прописалось всего триста три человека, как уверяли спецназовцы, Леся сама побежала к платформе. Но чем ближе она подбегала к сердцу Новосибирского вокзала, тем быстрее меняла гнев на милость. Ведь рядом с начальством на перроне оказался Глобальный.

— Боря, ты как тут? — удивилась Василькова, которой он так и не позвонил.

— Я… тут, — кивнул Боря, речевой аппарат которого справлялся ничуть не лучше, чем с выбитой челюстью.

— Он тут, — даже пощупал его Вишенка и ударил себе в грудь. — Он со мной!

— А остальные где? — спросила Василькова, осмотрелась и даже обошла обоих, чтобы убедиться. Но среди разошедшихся людей, больше не было ни провожающих, ни приезжих. И поезд отходил.

— А где ещё от десяти до четырнадцати человек с вами? — не поняла Василькова и уверенно добавила. — Плюс один!

— Что? — не понял Вишенка, ощутив то странное чувство, когда лезешь в карман за бумажником, а его там нет.

— Что? — повторил Боря, понимая не больше даже с бумажником.

— Вас же в разы больше должно быть! — стояла на своём Василькова. — И Боря просил своих забрать.

Оба переглянулись.

— Ты просил? — спросил Вишенка. — Своих забрать?

— Каких моих? — не понял Боря и на всякий случай оглянулся, после чего уверенно добавил. — Нет моих!

— А ну-ка дыхни! — потребовал Бронислав у стажёрки. — Пила?

Леся поморщилась от обильного амбре от начальника:

— Уж лучше вам рот не открывать!

Вишенка почесал красный нос, которым отлично удавалось топить окружающий их серый снег на перроне. А Боря потер алое ухо, в которое вроде никто не бил, но закрывать купе нужно осторожнее.

— Где люди, я вас спрашиваю? — стояла на своём стажёрка.

— Боря… где наши люди? — прошептал полуподполковник-полумайор первым, если судить по пагонам.

— Где? — волновалась Леся. — Его, твои, и ещё плюс один!

Сантехник застыл и ещё некоторое время смотрел прямо перед собой. Так много людей сразу он никогда не терял. Но хуже того, он не мог вспомнить ни одного по имени!

«Похоже, нарколог нужен и нам самим!» — заявил внутренний голос и Глобальный рухнул на спину, не пережив потери.

Сумка взлетела под облака, а затем рухнула на Борю следом. Глядя на неё, Вишенка вдруг понял, что забыл нечто важное.

ПОРТФЕЛЬ. В КУПЕ.

— Да ну наху-у-у-й! — закричал он Лесе, трезвее прямо на глазах.

— Я и говорю, столько людей не могло пропасть незаметно! — поддержала Леся, но Вишенка её больше не слушал.

Сделав круглыми как блюдца глаза, он первым побежал к ПАЗику, крича ещё у здания вокзала:

— По коня-я-ям, мужики! Догнать пидорасов! Верну-у-уть!!!

Леся сначала отбежала пару шагов за начальником, но на каблуках не набегаешься. Затем вовсе остановилась и посмотрела на Глобального. У того сумка с документами через плечо валяется. Подходи, да бери кто хочешь. А прилетевшая в лицо сумка сверху лежит. Даже дёргать не надо.

А сам Боря почти без движений, бормочет только:

— Где люди? Где?

Леся вздохнула. Парень в умат пьяный. Отберут, замёрзнет, ещё и отрежут чего-нибудь. Понятно, что без неё сгинет. Не лучшая судьба для хорошо знакомого человека, который даже за пожар в доме ничего не сказал, пока умничала с рыжим оторвой в душе.

— Блядство! — ругнулась Василькова и вернулась за Борей.

Полный автобус мужиков и сам разберётся. А здесь требуется режим «разбуди, накорми и обогрей».

Боря открыл глаза, глядя в потолочную плитку. Та из пенопласта, с рюшечками, цветочками и прочим ужасным дешёвым принтом, который тем выглядит хуже, чем больше на нём пыли и жёлтых пятен времени. Ещё и поклеена криво, хоть и существует, чтобы скрыть неровности плитных перекрытий. Однако, сами потолки расположены высоко, без натяжных и навесных потолков, так в особенности. И комнаты большие, просторные. А это девять случаев из десяти, что он проснулся в «сталинке».

Пытаясь понять происходящее, Глобальный принюхался. В помещении пахло валерьянкой, валидолом и теми лекарствами, которые принимают пожилые люди.

«Чтобы протянуть подольше в этом безрадостном мире, полном сухости в горле и каки во рту», — добавил внутренний голос.

Сантехник повернул голову и понял, что он на сложенном диване. И судя по ощущениям, утонул в пуховой подушке как в кресле-мешке от кончика макушки по лопатки.

Большая, пушистая, с накрахмаленной наволочкой, это такая подушка, которой всё нипочём. В её наволочке можно как хранить подушку, так и таскать картошку с поля, если стандартные мешки закончились. Надёжная и прочная как авоська, хоть и в старых, уже не смываемых пятнах. Такие шили раньше с расчётом на стиральные машинки, которые буквально жевали бельё. И процент пережившего стирку белья был обратно пропорционален желанию ловить такую машинку по всей ванной, когда стирает. То — эра, ещё до появления полуавтоматов и подводящих гибких шлангов воды. Зато у таких был шланг слива. И часто вёл прямо в ванную.

Боря на подобные аппараты насмотрелся ещё на свалке. Металла в них было как в люке от танка. И содрав лишний пластик, всегда можно было получить «на хлебушек» в пункте приёма металлолома. Но если раньше выдавали наличные в руки, то теперь, поговаривали, введут системы расчёта прямо на карту и если сдаёшь слишком много металла, то будь добр — плати налоги. Вот только пока не уточнялось с каким сумм.

«Попадут ли под раздачу металлисты на грузовиках-пятитонниках с кранами?» — прикинул внутренний голос: «Или всякий сдающий алюминиевые банки бомж будет так же должен завести счёт в банке и получить ИНН для отчётности?»

Боря поморщился. Мысли по пробуждению не радостные. По состоянию тела, так лучше сразу умереть, отдавшись на милости реинкарнации. Но в голове вдруг мелькнуло молнией — сумка!