А что до Адриана, то в мыслях и на душе у него могло быть по-всякому. Я понятия не имела, как ему Яна, да и вся ситуация в целом. Не исключено, что он сидел и жалел: зря я согласился на ужин, чтобы только мы втроем, ясно ведь, что это в некотором роде смотрины. Яна тем временем тщательно обходила тему его брака и развода, порасспрашивала его немного о работе, о районе, где он жил, — безобидные вопросы, на которые она и так знала ответы, к заведомо неудобной территории Яна подступаться не решалась.

Все эти ритуалы были проникнуты бессмысленностью и фальшью. Адриан, надо думать, прекрасно понимал, что Яна все знает не только о его работе и его районе, но и о Габи, и о его подвешенном состоянии. Фасад разговора, как бы ни был он искусно сработан, не скрывал: Яна знала, что Адриан знал, что она знала; все всё знали, но открещивались от этого знания, и оно эхом гонялось по комнате. И ведь мы не то чтобы вели себя необычно, люди постоянно прибегают к такой нечестности — осознанно или неосознанно. А может, эта нечестность очень даже просчитанная, вдруг подумалось мне, может, они что-то от меня скрывают, о чем-то они поспорили или, наоборот, о чем-то договорились сразу, как Адриан вошел в дом; например, Яна его впустила и говорит: слушай, давай начистоту, что там между вами, мне надо точно знать, какие у тебя намерения.

Яна на такое очень даже способна — она, как и Адриан, бывает прямая как палка. Яна повернулась к Адриану и лукаво заметила: я знаю, ты не одобряешь, если молодая женщина живет в этом районе, — я изумленно уставилась на нее, она выдала абсолютно правильную оценку его позиции, он именно так и думал про ее район, а я ей ничего не рассказывала, но она нутром почуяла консерватизм, в котором Адриан не факт, что признался бы. И в самом деле, продолжила Яна, в других частях города безопаснее, а здесь так себе, вот совсем недавно случился инцидент. Грабители напали на мужчину, избили прямо возле моего подъезда.

Адриан опустил вилку на тарелку: мол, я весь внимание.

Недавно — это когда я у тебя была? — спросила я, и она кивнула.

Мужчина попал в больницу. Яна помолчала. На его месте мог оказаться кто-то из нас, вот, скажем, ты, прибавила она, пристально глядя на Адриана. Он, кстати, и был примерно как ты, я про него почитала: состоятельный, профессионал, вероятно, его друзья пригласили на ужин, совсем как тебя.

Откуда ты знаешь? — спросила я. Они назвали имя. Была одна статья, информации немного, но имя-то есть, а нагуглить можно что угодно, сами понимаете. Он букинист, зовут Антон де Рейк, у него бизнес в Старом городе, очень успешный. Может, он и живет где-то в твоих краях, сказала она Адриану. Разговор шел о серьезных вещах, но ее флирт никуда не девался, просто принял форму грубоватой агрессии, — вообще, не очень-то тактично рассуждать вслух, что это Адриан сейчас мог бы лежать на больничной койке.

Да, продолжала Яна, наверняка он шел к друзьям на вечеринку, поужинать — шел, да вот не дошел, как считаете, долго друзья его ждали и не садились за стол? Час? Или полтора? Яна умолкла, как будто сообразила: ведь они с Адрианом совсем недавно сами ждали меня и не садились за стол. Вот так живешь себе обычной жизнью, черная полоса, белая полоса, и в один прекрасный день эта твоя жизнь разбивается вдребезги и ты больше никогда не чувствуешь себя в безопасности. Ты постоянно озираешься через плечо, и твой мир вдруг изменился, он стал ненадежен и полон враждебности.

Яна схватила вилку и принялась за еду: до этого она почти не притрагивалась к ужину и явно проголодалась. Адриан заметил, что именно так устроено насилие, поэтому оно очень эффективно подрывает общественные устои, поэтому терроризм работает. Яна сглотнула, отложила вилку и потянулась за вином. Ну да, отрывисто бросила она.

И все-таки тут что-то не так, сказал Адриан. Зачем избивать человека, когда речь о деньгах, если тебе угрожают насилием, если требуют кошелек и телефон — ну, отдаешь кошелек и телефон, это же ясно.

Да, но часто бывает, когда что-то идет не так, заметила Яна. Даже самый отпетый преступник может запаниковать и зайти дальше, чем планировал, человеческое тело — оно и живучее, и хрупкое, никогда не знаешь, чего от него ждать, даже того, кто привык к насилию, можно застать врасплох. Или, к примеру, преступник был новичком, не рассчитал. Или он это из чистой злобы, так тоже бывает, правда? Яна пожала плечами. Намерение по большому счету не так важно, напал ли преступник — или преступники, их, наверное, было несколько — по злобе или из-за паники, но результат-то все равно один, бедолага лежит сейчас в больнице, и не первый день, значит, видимо, ему крепко досталось.

А кого-нибудь задержали? — спросила я.

У них наверняка все под контролем, ответила Яна, думаю, и подозреваемый есть на примете, тут повсюду камеры наблюдения, мимо них и муха не пролетит. Всегда ненавидела эти камеры, они же типа из серии «Большой Брат смотрит на тебя». А теперь мне с ними хоть немного спокойнее, вот так люди и становятся консервативными. Голос у нее звучал уже не так нервно. Когда покупаешь недвижимость, начинаешь волей-неволей воспринимать все по-новому. Даже если у тебя крошечная квартирка, абстрагироваться уже трудно, есть разница между жить в теории и жить на практике.

Она так говорила, словно покупка недвижимости полностью ее трансформировала, словно она засела в квартире как в крепости с бойницами, а вся жизнь вовне отмерла. Но я-то знала, что это не так, что Янина жизненная ситуация по-прежнему зависела от обстоятельств, что вся стабильность вокруг нас — лишь иллюзия. У Адриана могло быть так же, вдруг осознала я, когда он вернулся домой, а дома никого. Я внимательно изучала его через стол и думала: наверное, так он себя и почувствовал, когда привел детей, усадил их и принялся подыскивать слова, чтобы сказать им: ваша мать нас бросила. Самая определенная определенность может дать слабину — без предупреждения. И это правило действительно для всех и вся, даже для Адриана.

Яна долго молчала. От усталости и тревоги на ее лице обозначились морщины, я так и представила: вот она лежит ночью без сна, то и дело поглядывает в окно, вылезает из кровати проверить, заперта ли дверь. В ее поведении больше не было ни следа кокетства, ничего показного, даже самой малости, она полностью замкнулась в себе.

Прошла, наверное, целая минута, наконец Яна подняла голову и улыбнулась. Что-то мы о грустном, это все я виновата. Она дотянулась до бутылки, налила себе еще, потом наполнила бокалы мне и Адриану. Я покачала головой и сказала: тут есть о чем тревожиться, или что-то в таком духе — в общем, произнесла какие-то слова без особого смысла. Все начиналось как светская болтовня на безобидные темы — но в итоге разговор каждого из нас запер в собственном царстве, мы пришли к молчаливому согласию: нам больше нечего сказать друг другу.

Давайте о чем-нибудь другом, да? Яна улыбнулась Адриану и мне, как бы подтверждая: все в порядке, все как раньше. Вскоре Адриан глянул в смартфон и сказал, что нам пора, он вызовет такси. Я автоматически спросила: а ты разве не на машине? Он помотал головой. Чуть погодя телефон зажужжал. Такси прибыло, и мы встали из-за стола. Яна проводила нас до двери, напомнила, что у нее через несколько недель открывается выставка и она надеется, мы оба придем. Я кивнула, она порывисто обняла меня и лишь потом добавила: буду рада увидеться снова.

Мы сели в такси, Адриан взял меня за руку и сказал: мне надо будет уехать на неделю, может, больше.

Это по работе? — спросила я. Мой голос прозвучал вяло, я устала за прошлую ночь, да и ужин вышел утомительным. Слова Адриана меня расстроили, но внутренне я находилась где-то не здесь, мои мысли были заняты этими историями про насилие — и в Суде, и на улице. Город, который я видела из окна такси, как будто переключил регистр, я думала об Антоне де Рейке, как он совсем недавно шел по этим самым тротуарам. Адриан помолчал, потом кашлянул и сказал: нет, я лечу в Лиссабон, повидаться с Габи и детьми. Он еще подержал мою руку и тихо прибавил: я собираюсь просить у нее развода.