– Вы можете сообщить, за что вас задержали? – обратилась она ко мне.

Сержант, поняв, что его снимают, замедлил шаг. Я представил себе, как сегодня вечером он купит пива, посадит у телевизора всю семью, и станет ждать, когда же его покажут.

Я промолчал и отвернулся. Девушка отстала, но не потому, что не успевала за нами, а из-за оператора, который не мог развить особой прыти, приложившись глазом к видоискателю.

– Мы будем следить за развитием событий, – пообещала корреспондент, – и в ближайшее время сообщим вам, почему планы преступников сорвались.

Меня посадили в воронок и отвезли в то самое отделение, куда я приходил делать заявление о грабеже, мало того, препроводили в ту самую комнату, в которой стоял стол с надписью «менты – козлы». После этого я совсем не удивился, когда минут через десять в железную дверь вошли Полупан и Ситдиков. Мне показалось, что, увидев меня, Полупан вздрогнул. Он почесал за ухом, устало плюхнулся на табурет, не стал язвить или там восклицать: «о, какие люди»! а просто спросил:

– Где очки?

Я поднес руки к лицу. Их действительно не было.

– Потерял.

Полупан пожал плечами:

– Рассказывай.

Я рассказал все по порядку и подробно. Не забыл упомянуть и про человека, который таким странным способом покинул квартиру Тихонова.

– Он именно пополз? – уточнил Ситдиков.

– Именно.

– Прямо на животе?

– Да, по-пластунски.

– А зачем?

– Если бы я знал.

В диалог вмешался Полупан:

– А Тихонова ты, значит, не топил?

– Нет.

– А от чего он умер?

– Мне показалось, что он неудачно упал во время взрыва. Наверное, сломаны шейные позвонки.

– Он упал во время взрыва, умер, а потом запрыгнул в ванну?

– В ванну его положил я.

– Зачем?

Как мне объяснить, чтобы не выглядело враньем? Я сказал правду.

– Ты положил его в воду, чтобы он не сгорел? Хотя он уже был мертв?

– Да.

Силовики переглянулись.

Они дали мне ручку и велели написать все, что я им только что рассказал. Руки отказывались держать перо, и оно периодически падало на пол. Мои кисти до сих пор были завернуты в грязную марлю, но это никого не волновало.

– Ладно, – устало сказал Полупан, прочитав мое творение, – иди отсюда.

Ситдиков изумленно уставился на коллегу. Я тоже несказанно удивился.

– Я? – спросил я.

– Да, – подтвердил милиционер. – Давай, давай, иди. Надоел уже. Проваливай.

Ситдиков хотел было возразить, но лицо Полупана налилось и превратилось в камень. А что можно возразить булыжнику?

– Под твою ответственность, – все-таки выдавил из себя прокурор.

– Конечно.

От недоумения я потерял способность двигаться.

– Тебя пинками, что ли выгнать? – раздраженно спросил Полупан.

Я подумал, что пинками не надо и встал.

– Стой, осадил Полупан. – Ты куда сейчас?

– В отель.

– Ладно, никуда из города не уезжай без моего разрешения.

Я хорошо знал дорогу до гостиницы. В сизом вечере вульгарно светился бутик «Париж», метрах в пятидесяти от него пугающе темнела подворотня, в которой честный грабитель отобрал у меня портфель. А после нее уже совсем близко, через площадь, истыканную неоновыми фонарями, виднелся мой временный приют.

– Опять подрался? – как-то буднично спросил Спартак.

– Мне нужна зеленка и бинты или лейкопластырь.

– Легко.

Я взял ключ и поднялся в номер.

Лоскуты, в которые превратилась новая одежда, рассыпались при малейшем прикосновении. Без очков я не мог, как следует рассмотреть весь ущерб, нанесенный моему телу, и это было благом для моих нервов, но если судить по восхищенным возгласам, которые стал извергать Спартак, притащивший медикаменты, он был немалым.

– Помочь? – участливо спросил он.

– Нет, спасибо.

Оставшись один, я стал разматывать повязки. Кровь засохла, и тряпка казалась кожей, которую сдирают по живому. Я корчился и орал. Мне было так одиноко и плохо в этих безразличных стенах. Да и переодеться не во что. Замечательный повод.

Я позвонил Жанне.

– Привет, дорогой, – обрадовалась она. – А папа говорил, что ты больше не появишься.

– Как не появлюсь? У тебя же мой портфель.

– Портфель? Где?

– Должен в коридоре стоять, – испугался я.

Жанна пошла посмотреть.

– Да, стоит. Так ты из-за портфеля? – разочаровано спросила она.

– Нет. Не только. Мне нужна моя спортивная одежда. Ты можешь ее привести в гостиницу?

– Наверное, – по изменившемуся голосу можно было догадаться, что она обиделась.

– Подожди, – передумал я. – Ты сейчас где?

– Дома.

– Диктуй адрес.

Я взял со стола ручку и записал на салфетке. Позвонил Спартаку и попросил вызвать такси, потом собрал бинты и зеленку в пакет, туда же бросил пару носков и трусы. Я не мог тут больше оставаться.

Где-то между вторым и третьим этажами бравурный и агрессивный армянский танец заставил вздрогнуть меня и лифтера. Я подумал, что нужно сменить мелодию.

– Ты где? – спросил Тагамлицкий. Вот не отдыхается ему!

– В гостинице в лифте еду.

– Тебя только что показывали по телевизору. Ты что там вытворяешь? – он был раздражен. Возможно, завидовал моей славе.

– Это ошибка следствия.

– Не много ли ошибок за последнее время?

Что я мог сказать в ответ? Пришлось промолчать.

– Ты виделся с Тихоновым?

– Да.

– Каков результат?

– Результата нет. Тихонов мертв.

– Что?!

– Он взорвался.

Последовала пауза.

– Ну и какие твои дальнейшие действия?

– Я пока не знаю.

– Значит, так. Завтра чтобы было ясно и четко расписано по пунктам, что ты собираешься предпринять, чтобы выполнить поставленную перед тобой задачу. Если плана действий не будет, я докладываю шефу, что ты завалил задание и отзываю тебя в Москву. Затраты на бесполезную командировку вычтем из твоей зарплаты.

Тагамлицкий даже не поинтересовался деталями, он готовился отбивать чечетку после того, как смешает меня с грязью в глазах у шефа.

– Постараюсь, – обреченно сказал я.

В такси позвонила жена. На этот раз от музыки вздрогнул таксист. Хорошо, что хоть руль не выпустил.

– Лапа, ты где?

– В такси.

– Слушай, только что звонила Элла Жуткер, она утверждает, что якобы видела тебя по телевизору, как будто бы тебя опять арестовали! Это правда?

– Это была ошибка, – расплывчато сказал я.

– Вот и я ей говорю, что такого не может быть. Какое покушение на губернатора? При чем тут ты? Ей давно пора проверить зрение.

Я не стал объяснять ей, что слово «ошибка» не относится к Элле Жуткер и к тому, что она видела. Есть много возможностей, говоря чистую правду ввести человека в заблуждение. В данном случае на благо.

– Ты скоро приедешь? Мы так соскучились!

– В худшем случае завтра.

– Почему в худшем? – капризно спросила она.

– Потому что это будет означать, что я не справился с задачей, и меня могут уволить.

– Уволить? Как уволить? Пупс, не мели ерунды. Ты гений, – голос у жены стал испуганный. – Я в тебя верю. Ты должен справиться. Оставайся столько, сколько надо. Мы подождем. Целую.

– И я.

Машина свернула на Чернышевского.

– Вон к тому дому, – указал я таксисту. – Пожалуйста, высадите прямо у подъезда. У меня непрезентабельный вид.

Таксисту было якобы все равно, он пожал плечами и прижался к самому бордюру, но все-таки внимательно посмотрел на меня, забирая деньги.

В таких старых подъездах большие окна. В молодости мы поднимались на третий или четвертый этаж, погреться у батареи и посмотреть на чужую жизнь напротив, если ее не успели закрыть шторами. Надо будет подсказать на счет шторок Беатрисе, хотя замочная скважина – это все-таки круче.

– Жанна! Тут какой-то оборванец к тебе пожаловал, – крикнул, легкий на помине Беатриса, открыв дверь. – Я же говорил, – понизив голос, обратился он ко мне, – если есть в радиусе ста километров какой-нибудь придурок, он обязательно прилипнет к моей дочери.