— Кстати, я его с утра встретил. Дедушка, ты что-то скрываешь от нас? Ваш визит в ресторан наделал много шума.

— Не слышал об этом.

— Твоя тётя Света произвела там фурор. Директор лично допрашивал Соломона о вашем банкете и о его знакомстве с тобой.

— Ну, во-первых: тётка не моя. Во-вторых: что значит «наделал много шума»? То, что тётка оставила на чай Соломону пятьдесят долларов?

— Про пятьдесят долларов он не говорил, — улыбнулся Штольц, — он только тётей Светой очень заинтересовался: кто такая, где живёт, где работает. Сказал, что после звонка из Москвы, директор весь ресторан на уши поставил. Звонили очень высокие люди.

— Штольц, я могу понять, что это впечатлило Соломона и всё их заведение общепита, но не могу понять, как это касается тебя.

Штольц не ответил. Он протянул нам пачку сигарет, и мы втроём закурили.

— Штольц, а ты теперь у Соломона на посылках? — спросил Егор. — Этот «Винстон» у тебя не от Соломона случайно? За какие заслуги?

И в самом деле, Штольц всегда курил «Золотое руно», которое ему доставал его отец. Егор правильно связал происхождение «Винстона» с разговором Штольца и Соломона. Штольца вопрос не смутил, но обидел:

— Егор, ты, правда, считаешь, что я могу иметь общие дела с Соломоном за пачку сигарет?

— А что тебя так возмутило, Штольц? Последнее время все твои разговоры идут в стиле Соломона, как под копирку. Только о связях, бабках и барахле. Разве не так?

Штольц не стал возражать и оправдываться. Дальше мы пошли молча. У Егоркиного дома мы с ним простились. Штольц жил через три дома, но он не завернул к себе, а продолжил идти рядом. Сказал, что ему нужно по делам в мою сторону. Я понял, что ему надо поговорить со мной.

— В последнее время Егор какой-то нервный, — начал Штольц.

— Не замечал, — сухо ответил я.

— Волнуется перед свадьбой, — с глупым смешком продолжил Штольц.

— Не тяни вола, Штольц, — сказал я, — чего хотел?

— Как у тебя дела с Верой? — вдруг спросил Штольц.

— Только не это, Штольц! Из всего многообразия вопросов, что ты мне мог задать, ты выбрал самый тупой?

— А что не так?

— А то, что у меня с Верой нет никаких дел, мы просто живём пока. Представь себе, между мужчиной и женщиной деловые отношения не обязательны. Спросил бы о чём-нибудь значительном, монументальном. Я бы мог тебе рассказать о чём-нибудь вечном: о Боге, о Вселенной, о Времени. Я мог бы рассказать тебе куда уходит детство, в какие города. Да лучше бы ты спросил меня, где пропавшая библиотека Ивана Грозного, я бы не стал от тебя это скрывать.

— И что бы ты ответил?

— Я не брал.

— Всё понятно. Вы с Егоркой взрослеть не собираетесь, — вздохнул Штольц.

— Я и рад бы не взрослеть, но, к сожалению, это неизбежный физиологический процесс. Мы против природы не бунтуем. А по-твоему, как мы должны взрослеть?

— Прежде всего, заниматься взрослыми делами, — заявил Штольц.

— Суетиться с дико озабоченным видом, как все чудилы, которые нахрен никому не нужны? Изображать значительную и активную фигуру?

— Почему изображать? Надо стать действительно кем-то значительным и незаурядным. Разве это не достойная цель? — недоумевал Штольц. — Вы с Егором не хотите понять, что начинается другая жизнь.

Меня начинало подташнивать от поучительной интонации, с какой Штольц преподносил мне свои затасканные жизненные штампы. Я решил не щадить его самолюбия.

— Штольц! Значительным и достойным ты можешь стать уже тогда, когда перестанешь разуваться перед ковриком Ленкиной мамы.

К моему удивлению, Штольц не обиделся. Он самодовольно усмехнулся и сказал:

— Мелкие вещи. Через полгода максимум. Сам увидишь.

Вечером я узнал от Веры, что тётей Светой очень интересовалась Ленка. Вера догадалась, что действовала она по заданию Штольца. Я рассказал Вере, что Штольц пытался допросить и меня. Какое-то странное любопытство проявлял Штольц к Светлане Алексеевне. Мне было интересно, что об этом думает Вера.

— Юра нацелен стать деловым человеком. Сейчас он действует в рамках своих представлений о деловитости. Тётя Света, для него, человек со связями. Причем, с такими связями, что знакомство с нею поможет перепрыгнуть Штольцу сразу несколько обязательных ступенек на лестнице к карьерному успеху, — ответила Вера и улыбнулась. — Я думаю, он скоро попросит её московский телефон или напросится на встречу с ней.

— На этой карьерной лестнице, почти на каждой ступеньке, кто-то умер по дороге, кто-то помочился, кто-то испражнился, кто-то наблевал. Я опасаюсь за Штольца, как он там будет перепрыгивать.

— Очень образно! Фу! — шутливо возмутилась Вера. — Надо окно открыть.

Как-то утром, Вера показалась мне чересчур весела и энергична. Километраж и скорость её передвижений по дому превышали среднестатистические показатели. Поцелуев, обнимаечек и нежных прикосновений я тоже получил сверх всяких нормативов. Было ясно — её распирает от какой-то радости. Первое, о чём я подумал, что ещё одного признания в любви, я не выдержу. Я осторожно поинтересовался у Веры, что случилось.

— Пока ничего, — загадочно улыбнулась она.

— Пока? И сколько ждать? — я насторожился, я был уверен, что в этот раз точно услышу в ответ: «Девять месяцев».

— Пока не знаю, но думаю скоро.

— Что за событие нам грозит?

— Думаю, папка скоро приедет.

Мне стало спокойнее, и я почти искренне порадовался этой новости.

— Ну, здорово! А он что, звонил или писал?

— Нет, но он точно приедет. Информация от надёжного источника.

— Кто же это?

— Мама, — улыбнулась Вера. — Мне сегодня снилось, что она печёт оладушки.

Её мать всегда знала время, когда отец вернётся из своих дальних путешествий. Он сам никогда не знал, когда окажется дома. Все командировки отца были случайными, не планируемые ни по месту, ни по времени. Он не мог знать, где окажется в следующую минуту. И только его жена, не зная где он, безошибочно угадывала время, когда он будет дома.

Обычно, за несколько минут до появления мужа, Надежда Николаевна начинала печь оладьи. Это считалось не подлежащей сомнению приметой во всём доме. Никто из соседей уже не удивлялся, когда почуяв запах раскалённого подсолнечного масла и плавающих в нем оладушек, долетавшего из квартиры, они, через некоторое время, встречали во дворе или на лестнице возвращающегося Константина Алексеевича.

Вера ждала мою реакцию на её рассказ. А я не удивился. Я ей сказал, что знаком с таким явлением с детства. Моя бабушка тоже умела предсказывать, когда со стройки Северного газопровода заявится мой дядя. Он тоже приезжал без предупреждения. Только бабушка встречала своего сына не оладушками, а тем, что покупала в магазине водки, чтобы он не ходил занимать её по соседям. По заведённой им традиции, дядя Дима все свои наличные деньги прогуливал в ресторанах Москвы, начиная с аэропорта. Оставлял он только сто рублей, чтобы с шиком подкатить к отчему дому на московском такси.

Женские предчувствия — тема, конечно, занимательная, но меня интересовало другое. Я не знал, сколько у меня времени, чтобы собрать свои вещи и вернуться жить к родителям. Вера похоже и не собиралась говорить со мной об этом. Это её вечное благодушие, думал я. Сам я считал, что моё проживание здесь, вряд ли будет уместно, после появления отца. В конце концов, будь я родителем этой девушки, я бы с порога вытолкал взашей такого самозванца, как я. Я гадал, как мне потактичнее сообщить Вере о своём вынужденном переезде.

Я боялся не скандала или физической расправы над собой. Если бы отец Веры решился на это, я был бы ему только благодарен. Этим самым он дал бы мне предлог, для расставания с Верой. Конечно, у нас уже были договорённости с тёткой о переходе Веры под её опеку, но меня устроил бы и альтернативный план со скандалом. Вот чего я точно не хотел, так это задушевных разговоров с отцом. По рассказам моих друзей, я знал, какой невыносимой может стать беседа с родителями подруги. Вера никогда не заводила со мной разговоров о нашем совместном будущем: когда я думаю сделать ей предложение, как я рассчитываю содержать семью и знаю ли я, какая это ответственность. Но это совсем не означало, что такие разговоры не заведёт её отец. Кто мне мог дать такие гарантии? Я живо представил, как Верин отец в агрессивно-любезной манере заявит мне, что, как порядочный человек, я обязан жениться на его дочери в кратчайшие сроки. Я усмехнулся про себя, представив такую картину, и машинально начал ходить по комнате и собирать свои вещи в сумку. И тут я увидел лицо Веры.