— Если вы сейчас же не вымолите у нас прощения, никакого вам Нового года не будет.

— Вообще больше ничего не будет, — так же скрестив руки, подтвердила Лена.

Я ждал настоящего мужского ответа от своих друзей. Они понимали, что если они начнут молить о прощении, это будет величайшим унижением и в моих глазах, и в глазах подруг. Что они выберут — вечный позор или свободу? Для меня вопрос стоял только так. Но я за два с половиной года забыл, с кем имею дело. Штольц, как мастер психологических махинаций, выбрал свой вариант решения проблемы. Он поднялся с кресла и чмокнул в щёку не успевшую увернуться Лену. Не обращая внимания на её возмущения, он обернулся ко мне:

— Александр! Ты, что хочешь можешь обо мне думать, но мне кажется, что Лена и Катя имеют право знать. Они всё-таки её подруги.

Все замерли от такого поворота. Штольц изобразил максимально карамельное лицо и указал в мою сторону:

— Вот он сидит — виновник. Втрескался в вашу Веру капитально.

Штольц одарил меня елейным взглядом и начал собирать брошенные девчонками пакеты и сумки. Он дал их Егорке отнести на кухню а сам быстро притащил домашние тапочки для ошарашенных новостью подруг и помог им разуться. Стараясь не встречаться со мной взглядом, Штольц продолжил плести свои небылицы:

— Лен, Кать, что с ним делать-то? Непонятно. Всю душу нам сейчас вымотал. Давайте ему поможем как-нибудь.

Катя и Лена, не отрываясь, заинтригованно смотрели на меня. Они механически начали стаскивать с себя верхнюю одежду и складывать её на услужливо протянутые руки Штольца.

— Так, так, так, — усаживаясь на диван начала Катя, — а ну, давай, рассказывай, что у вас там произошло.

Но вместо меня рассказывать заторопился Штольц. Он на ходу сочинял историю моей внезапно вспыхнувшей любви к их подруге. Сочинение его, на мой взгляд, выходило довольно приторное, примитивное и без малейшей опоры на логику. Я был уверен, что через несколько минут Штольц сам себя закопает своей брехнёй. Но девчонки слушали его очень взволнованно. Штольц не напрасно потратил свой досуг на просмотр бразильского сериала с Ленкой и её мамой. Чувствовалось, откуда ноги растут. Из телевизионной бразильской жопы, можно сказать. Егор тоже подключился к сказкам Штольца. Он расцвечивал его безвкусные сочинения романтическими оттенками. А мне, как и накануне, досталась роль тургеневского Герасима. Когда Катя и Лена хотели что-то у меня уточнить, им наперебой бросались отвечать Штольц и Егор.

Этот гадёныш Штольц выбрал безошибочный план примирения с подругами. Я ещё раз убедился в словах Егора, что Штольц хороший психолог. Я бы ещё выше оценил его мастерство, с каким он погасил разразившуюся грозу, если бы он не выставил именно меня в качестве громоотвода. Признаюсь, меня так и подмывало сделать удивлённые глаза и спросить Штольца о чём это он здесь рассказывает, и когда он это всё успел придумать. Но я, конечно же, великодушно промолчал — такая умиротворённая атмосфера воцарилась в комнате. Лена сидела в кресле, а Штольц, сидя рядом на полу, прислонился затылком к её ногам. И Лена, поощряя такой неприкрытый подхалимаж, время от времени теребила шевелюру Штольца. Егор поступил хитрее. Он усадил свою Катю себе на колени и из-за её спины корчил мне рожи умоляя не разрушать наступившее перемирие.

Я смиренно слушал все лживые басни Штольца, но начал терять свойственное мне хладнокровие, когда в мою сторону посыпались советы и пожелания успеха в сердечных делах с Верой. Девчонки принялись рассуждать вслух, каким я должен стать, чтобы добиться ответного чувства в Вере. То, что их подруга является той самой счастливой звездой, что озарит мой жизненный путь, было для них несомненно и даже не обсуждалось. Моё терпение заканчивалось ещё и потому, что Штольц и Егор начали с энтузиазмом подпевать всей девичьей галиматье. Это уже было пресмыкательство. Я не мог спокойно на это смотреть. Я довольно резко заявил, что не готов публично обсуждать свои чувства. И лучше, для общей пользы, подчеркнул я, этот разговор закончить. Это было скрытым предупреждением Штольцу. Он не дурак — он сразу понял и заткнулся. Я сослался на какое-то неотложное дело и отправился домой.

На следующий день я пришёл к Егору с намерением провести со Штольцем воспитательную беседу в лёгкой и доступной форме. После рукопожатий я отвесил Штольцу отложенного вчера смачного «не астраханского» леща. Он сделал попытку ответить. Мне пришлось применить для его усмирения экспресс-метод, который мы называли между собой «залезть в душу». Это, когда указательным пальцем-крючком давишь сопернику в углубление между шеей и ключицей. Штольц корчился и надрывно повизгивал. Я не отпускал его, пока он не произнёс заветной фразы: «Дедушка, прости засранца!»

На столике, где вчера стояло пиво, стояли две чашки. На этот раз друзья пили кофе. Егор принёс чашку кофе и для меня. Мы с Егором начали обмениваться новостями. А Штольц в это время старался не поворачиваться в нашу сторону. Он сидел в кресле, подпирая голову рукой, и обиженно сопел. Он очень хотел влезть в разговор, но мешало ему то, что он считал себя несправедливо наказанным. Не меняя позы, голосом поруганной добродетели, он обратился к Егору:

— Вот почему так происходит, Егор? Человек старается, из кожи лезет вон, идёт на обман и клятвопреступление, чтобы облегчить человеку жизнь, — Штольц указал на меня, — а в ответ, вместо элементарной благодарности получаешь хамское обращение.

Штольц смотрел на нас уверенный в том, что мы, с Егором, обязательно кинемся к нему с расспросами: что и как. Мы сразу догадались, что Штольцу хватило времени, чтобы подготовить оправдание своему вчерашнему поведению и что-то предъявить ему выйдет себе дороже. Мы рассмеялись.

— Ну, давай, что там у тебя, хитрожопая гадина.

— Эх, Саня, — укоризненно покачал головой Штольц, — ты не с кулаками должен лезть ко мне, я с благодарностью и всякими дарами. Такой мы тебе алмаз выцепили из недр человечества.

— Это ты про Веру?

— Да. Вот ты вчера сбежал, а мы с Егором ещё часа три слушали девчонок, какая Вера распрекрасная…

— Вообще-то, хороший товар в рекламе не нуждается, — перебил я Штольца.

— Это не тот случай, — вставил Егор.

— Совсем не тот, — подтвердил Штольц. — Я назову тебе только некоторые преимущества, которые ты безвозмездно получаешь от нас с Егорчиком в дополнение к Вере. Которая, как мы выяснили, даже без всяких дополнений, сама по себе, ценный подарок.

Штольц заметил, что Егор слегка напрягся от его делового подхода. Но, Штольца это не смутило:

— Во-первых, ты сразу получаешь место для свиданий. Вера живёт одна — никаких помех. Конечно, жилище доисторическое, но вполне себе пригодное для ночёвок. Во-вторых, Ленка мне шепнула, что дед у Веры был академиком. После него осталась квартира в Москве. Правда там живёт её тётка, но тётка одинокая, без наследников. В третьих, мать у Веры лет пять назад погибла. При всей трагичности, делаем вывод, что тёщи тебе в будущем не грозит.

После этих слов Штольца, Егор весь съёжился и покраснел:

— Ты это, Штольц, всё так представил, как будто в этом есть твоя заслуга

— Ну, ладно, ладно, Егорчик. Может и по-свински как-то выходит, но если отбросить все сантименты, разве это не плюс?

Меня вообще не возмутил цинизм Штольца, меня смущало другое:

— Нет, Штольц. Представь себе, что у меня с этой Верой не покатит, или она мне быстро надоест. Скорее всего, так и будет. Тогда что?

Штольц пожал плечами.

— А я тебе скажу: в глазах мировой общественности, я буду выглядеть последним негодяем, который обидел сиротку. Ваши Катя и Лена мне первые череп вскроют и мозг выклюют. Да вы сами будете им подсвистывать. Я вчера уже такое видел.

Егор сопел и ёрзал в кресле. Ему наш деловой разговор был неприятен, и участвовать в нём он не собирался. Он взял своего любимого Пушкина и уткнулся в книгу. Штольц подошёл к нему и слегка раздражённо спросил:

— Ну, а тебе-то, что не так?