— Откуда такая опытность в делах похмельных?
— Меня Юра перед уходом проинструктировал, — призналась она.
— Тогда понятно, — я долил остатки вина и выпил, — надо будет поблагодарить его при случае.
— А ещё он мне дал одно поручение…
— Это он любит.
— И просил напомнить тебе о каком-то задании.
— Я своё забыл. А у тебя какое?
— Я должна уговорить тебя встретить Новый год здесь всей нашей вчерашней компанией. Ой, — замерла Вера, — он сказал, что уговаривать тебя нужно только после того, как ты допьёшь всё вино. Я поторопилась?
— Да нет, вовремя, — я показал ей пустую бутылку и очарованный искренним простодушием этой девочки, прибавил: — Можешь доложить, что своё задание ты успешно выполнила.
На этом я решил закончить своё первое письмо.
Письмо второе
Я начинаю писать второе письмо, так и не придумав, что именно я должен донести до тебя. Мне сейчас не ясно, как это сможет помочь тебе, а может и нам всем. К тому же, я выбрал не совсем подходящий стиль: слишком размыто, а местами излишне детально. Но я решил рассказывать тебе именно так, как приходят ко мне мои воспоминания.
Ещё я упустил одно из важных пояснений в своём рассказе. Я забыл тебе сказать, что в наше время ещё не было мобильной связи. Стационарный телефон был только в квартире Штольца, его отец был директором небольшого предприятия. Но пользовались мы этим каналом связи нечасто. Иногда было проще добежать до Штольца, чем найти поблизости рабочий уличный телефон. Договаривались мы о встречах или каких-нибудь мероприятиях, общаясь напрямую или через третьих лиц. Это приносило некоторые неудобства, но кто его знает, от скольких напастей нас уберегло отсутствие телефонов. От родительского контроля, например, от нежелательных встреч, от тягостных выяснений отношений и многого другого.
От Веры я поплёлся домой. По дороге заглянул на работу к маме, показаться, что живой. Хотя перед армией мои внезапные пропадания были у нас дома нормой. Ещё с шестого класса я выставил родителям условие, чтобы они не ждали моего возвращения по вечерам. Не сразу, но всё же мне удалось включить этот пункт в список семейных традиций. Обыкновенным шантажом, основы которого я начал постигать уже с шести лет, я добивался многого. Стабильное психическое здоровье мои родители сохранили лишь потому, что не видели когда и каким я приходил по ночам.
Я отмокал в ванне; странно, как быстро я вернулся к цивильной жизни. То, о чём я в армии мечтал как о наслаждении, я уже опять воспринимал как обыденность. А ведь прошло чуть более суток. В армии все мои силы были направлены на сохранение энергии. Для этого я много ел, много спал и старался ничего не делать. Теперь же получалось, что вся накопленная в армии энергия расходовалась только на то, что есть я стал ещё больше, а делать я стал ещё меньше. Только сон перестал иметь то значение, какое имел в армии. Но я был уверен, что меня ждут впереди какие-то важные события, и энергия ещё пригодится.
Ближе к вечеру, я отправился к Егору домой. Как уверяли меня вчера друзья, всё их свободное время они были заняты подготовкой к Новому году. В действительности же их подготовка выглядела так: они сидели в комнате Егора и выгоняли остатки вчерашней хвори свежим пивом лакинского розлива. Весь журнальный столик был усыпан чешуёй от воблы. Из двух трёхлитровых банок одна уже была пуста, а вторая осушена на треть.
— О-о! Дедушка, присоединяйся, — протянул мне руку Штольц.
Егор налил всем пива и достал из пакета каждому по рыбине. Астраханской воблой его снабжал старший брат, который после института попал по распределению в город на Волге.
— Штольц, а давно тебя не буцкали за твоё мелкое интриганство и двурушничество? — спросил я после первых глотков.
— Ты о чём? — как мне показалось, искренне удивился Штольц.
— О твоих заданиях и поручениях. Кто кого должен охмурять? Я — Веру, или она — меня?
— Ах, вот ты о чём, — усмехнулся Штольц и повернулся к Егору: — Вот сразу видно, что человек из армии. Голова нужна только чтоб фуражку носить.
Я сделал движение в направлении Штольца, с намерением дать ему хорошего леща. Не астраханского, как ты понимаешь. Он это уловил и поторопился в своё оправдание объяснить мне свою тактику:
— Саня, Саня, погоди. Успокойся. Ты пойми, что я таким манером за тебя всю работу выполнил. Подумай: ты и так никуда не денешься, а с Верой надо деликатно. Она девушка скромная и не самая общительная. А тут ей как бы ответственное задание от всего нашего коллектива: уговорить одного очень нервного, очень недалёкого и капризного кретина… ну, то есть тебя…
— Он психоло́г! О, вот наука! — восхищённо вставил Егор.
Я пнул Штольца за «кретина», чтобы не забывался, но про себя согласился, что в данном случае Штольц применил точный приём. Да и мне возни меньше.
Потом, под пиво, пошли воспоминания о прошлом и планы на будущее. Теперь, когда мы снова были вместе, нам казалось, что никто и ничто не встанет у нас на пути. Да, мы ещё не определились куда именно мы должны двигаться, но теперь у нас было время это обдумать. Так нам казалось. Мы верили в главное — в то, что сможем до конца своих дней собираться вместе, чтобы трепать друг другу нервы. Егор начал изображать нас в роли старых маразматиков. Он показал, как я и Штольц будем биться за единственную, на двоих, вставную челюсть, чтобы улыбнуться проходящей мимо старушке. Сквозь наше ржание, мы не сразу расслышали звонок в дверь. Егор пошёл открывать.
Через мгновение в комнату влетели разъярённые Катя и Лена. Ни по внешнему виду, ни по искажённым от гнева лицам, ни по истеричным голосам, которые не были такими приятными, как накануне, я не смог сразу узнать в них вчерашних подруг.
— Вы за кого нас принимаете? За двух идиоток? У вас совесть есть? — выкрикивали на ходу Катя и Лена.
Их взгляд упал на столик с пивом, рыбьей чешуёй и костями. Катя зажмурилась, словно проглотила что-то очень горькое. А Лена округлила глаза и ахнула, как если бы вместо рыбьих останков, по столику были разбросаны человечьи. На моих друзей хлынул поток упрёков и оскорблений. Если Лена в своих претензиях не выходила за границы общественной цензуры, то Катя в своих выражениях себя ничем не ограничивала. С таким знанием народной фразеологии, она легко могла бы руководить бригадой строителей. Кстати, на меня гнев подруг не распространялся. Щедро одаривая моих друзей неприличными эпитетами, они всё же выкроили мгновение, чтобы мило улыбнуться и дружески кивнуть в мою сторону.
Как я понял, Штольц и Егор, уже как два часа назад, должны были выдвинуться для закупки товаров на Новый год. Под предводительством Кати и Лены, разумеется. Нужны они были только в качестве вьючных животных и живого тарана в предпраздничных очередях. Судя по пакетам и сумкам, которые девчонки не выпускали из рук, они сами неплохо справились.
Вид мои друзья имели пришибленный, но жалости к ним у меня не было. Я ждал, когда же, наконец, прозвучат последние слова девчонок: о прекращении всех отношений с моими друзьями. Это был бы отличный Новогодний подарок для нас всех. Я ничего не имел против Кати и Лены, но меня пугал их потенциал. То, что Катя и Лена захомутают моих друзей узами брака при первой возможности, я не сомневался. Я начал поддакивать каждому бранному слову, что летели в адрес Штольца и Егора. Я соглашался с любыми обвинениями, какие выдвигали им подруги. Я всем своим видом старался показать девчонкам своё возмущение и негодование тем, что Штольц и Егор оказались такими свиньями. Я тяжко вздыхал и скорбно качал головой. Старался, как мог.
Наконец, девчонки выговорились. Катя бросила сумки под ноги Егора, а Лена швырнула свои пакеты в сидевшего в кресле Штольца. Я сосредоточился, чтобы запечатлеть для истории слова окончательного разрыва отношений между девчонками и моими друзьями. Катя скрестила руки на груди и смерила тяжёлым взглядом ковыряющего дверной косяк Егорку:
