- Тут несколько вариантов. Первый – пленные агенты. Неспроста в СИЗО сразу три ракеты прилетело. И наших офицеров сколько положило, и всех пленных. Второй вариант: погиб кто-то настолько важный для Чужих, что они отомстили. Именно погиб, не был взят в плен.

- Генерал Соколов? – спросил Батя: - Он главный злодей?

- Возможно.

- Мы тебя услышали. Будем думать, - Батя похлопал Егора по плечу: - Егор, ты тоже побольше думай. У тебя хорошо получается.

- А что мне остается? – усмехнулся Егор: - Только и остается, что думать о горькой судьбе.

- Ты не прибедняйся, - сказал полковник Ершов: - Рассказали мне, немного про тебя, молодого да ушлого полковника. Быстро ты взлетел. Но не буду спорить. Заслуженно взлетел. Только вот теперь останавливаться на достигнутом даже не думай. Глядишь, ещё и нами старыми пнями покомандуешь.

- Не такие уж и старые, - проворчал Батя.

- По сравнению с ним – мы все старперы, - ткнул в Егора пальцем Ершов: - А он какой есть – молодой да дерзкий. Может, когда мы все на пенсию уйдем, такие войну эту сраную закончат.

- Дожить бы до пенсии с такими сюрпризами, - вздохнул Ворошилов.

Егор стоял и смотрел, как уходят по коридору три полковника, три предводителя защищающих город частей. Спокойный неторопливый шаг, знающих себе цену людей внушал в окружающих чувство уверенности. Пока живы эти три кита, город будет жить. Гнуться под ударами, но не ломаться.

Резко стало душно. Захотелось на свежий воздух. Егор стремительно сбежал по ступеням и вышел на крыльцо. Бездумно пошел вокруг здания. Зачем он здесь? Разве этого он хотел?

- Егор, стой! – окликнули его в спину. Взмыленный Валера догнал его. На черной форме виднелись уже побелевшие следы пота.

- Пипец, жарко, - пожаловался он и тут же посерьезнел: - Егор, мы твое поручение выполнили….

***

Наконец кабинет покинули последние самые въедливые, или самые хитрожопые участники совещания. Иван Иванович устало расстегнул форменный китель, аккуратно повесил его на спинку стула. Жарко, душно. День сегодня солнечный.

- Вот и отмучился, - сказал он сам себе. Ему было не по себе примерить сегодня на себя корону. Гребаные Чужие. Гребаный Мясников. Он ни слова не сказал остальным про его состояние. Да и врачи пока не давали никаких конкретных ответов. И надо ли ему это? Эта ответственность. За город, за регион, за Анклав. Сможет ли он удержать в единой упряжке всю эту ораву? Мясников смог. Но смог по праву первого. Первого, кто их повел за собой, первого кто добрым словом и кулаком загнал в общее стойло всех, до кого смог дотянуться. А теперь? Непременно ведь поднимут головы, даже без помощи Чужих, те, кто сам хочет надеть на себя корону. Кто-то более достойный, чем он – пожилой уже генерал, и даже не совсем военный. Не боевой. Не на белом коне. Его конь – серый, а может, и черный. И роль его всегда была – серый кардинал. Он незримо стоял за спиной Мясникова, помогая по мере сил. А сейчас вынужден впервые выйти на сцену. Выйти и говорить. Только вот слова застревали в горле. Чувство вины беспощадно терзавшее его с момента, когда упали первые ракеты. Оно не давало дышать. Душило слезами. Он плакал. Ночью, возвращаясь из госпиталя. Возле разрушенного здания, которое попалось на пути. Плакал, глядя на детский ботиночек, лежавший на асфальте. Вокруг суетились люди. Позади молчаливо замерла охрана. А он стоял, смотрел на тот ботиночек и не хотел жить.

А теперь, он не имеет права. Теперь он должен жить. Должен жить, несмотря ни на что. Должен. Он должен свою жизнь тем, кто погиб. Тем, кто погибнет ещё.

Самойлов резко подошел к окну. Ему не хватало воздуха. Грудь сдавило тисками. Распахнул окно. Порыв свежего ветра ворвался внутрь, принося с собой запах пыли и чего-то горелого. И свежую порцию кислорода.

Он судорожно вздохнул и оперся обеими руками на подоконник, жадно дыша, наслаждаясь минуткой отдыха. Пусть он устал. Сейчас он немного подышит и пойдет работать дальше. Скоро еще одно совещание. С руководителями промышленных предприятий. Нужно вникать в дела. Он должен….

Внизу, за окном, кто-то кого-то окликнул. Раздались приближающиеся шаги.

- Егор, мы твое поручение выполнили, - сказал невидимый человек.

- Слушаю? – послышался голос Егора.

- Варя. Мы нашли её мотоцикл. Под обломками рухнувшего здания….

Сердце пропустило удар. В висках заломило со страшной силой. Ничего не видя, генерал сделал шаг назад. Рванул ворот рубашки. - Нет! Варя! Внучка….

Он удивительно тихо упал на пол.

- Да уж, - полковник Брюханов, чаще именуемый Батей, ощутил груз прожитых лет. Груз ощутимо давил на ставшие вдруг слабыми плечи и заставлял подкашиваться ноги. Он уселся на стул. Ещё раз посмотрел на Ворошилова. Оглянулся на замершую возле дверей Ольгу, вторую девушку, Алёну, испуганно выглядывающую у той из-за плеча.

- Что будем делать, Андрей Сергеевич? - тихо спросил Батя. Тот не ответил. Беззвучно что-то прошептав одними губами, он закрыл глаза генералу Самойлову, поднялся с корточек и твердо посмотрел на Батю.

- Нужно сейчас решить, - сказал он.

- Ершова зовем?

- Он на испытательном пока. Доверие ещё отработать нужно.

- Не согласен. Если уж взяли в команду, то нужно от и до вместе, - покачал головой Батя.

- Уговорил. Расширять состав будем?

- Кем? Митягину это всё нах не надо. Анисимов? Кондратенко? Или, не приведи господь, Кожемяка?

- Митягин хоть вменяемый.

- Вот именно. Сильно принципиальный. За бойцов своих всех порвет. Гибкости ноль.

- Так и ты такой же.

- И ты. Потому мы и полковники. Не надо нам выше. Но мы моложе, нам проще.

- Тогда, предлагаю пока всё текущим составом решить. Пойду, позову Ершова.

- И Чугуна.

- Чугуна?

- А ты думал, его на вырост взяли? Андрей, мальчик вырос уже. И сам себе голова. Он справится.

- Ты так в нем уверен? Ладно. Ждите тут. Сергей, ты пока обеспечь тут, что ли.

- Иди уже, разберемся, - проворчал Батя.

Ворошилов глянул на покойного генерала и стремительно вышел из кабинета, заставив посторониться девушек.

- Товарищ полковник, - подала голос Ольга.

- Слушаю.

- Нужно врачей вызвать. Смерть зафиксировать... И, наверное, позаботиться, нужно, - под конец речи голос у Ольги ощутимо дрогнул.

Батя задумался, пожевал губу и спросил: - У кого Иван Иванович лечился?

- У Петровой Елены Николаевны. Она в Центральном госпитале работает.

Батя кивнул и вышел в приемную. Подошел к двум замершим возле ведущих в коридор дверей охранникам Самойлова и коротко с ними переговорил. Те понятливо кивнули и вышли. Вскоре, едва не вынеся дверь, в приемную ворвался встревоженный майор Павлов.

- Что? Где? - сходу спросил он у Бати.

- Там, - мотнул головой в сторону кабинета Батя.

Майор мгновенно исчез в кабинете. Батя последовал за ним и застал майора ищущим пульс на шее у генерала. Не нашел. Поднялся и повернулся к полковнику. Теперь его лицо выражало растерянность.

- Как так? - проговорил он и уселся на стул.

- Вот так вот. Майор, некогда сейчас булки мять. Слушай боевую задачу. Поставь пост в коридоре. Сюда пропускать только полковника Ворошилова с сопровождающими. Пошли кого-нибудь за лечащим врачом генерала. Всё делать без шума. Никому ничего не говорить. Нам только паники и разных ненужных мыслей не хватало.

- Понимаю. Я сделаю, - тихо проговорил майор. Было видно, что неожиданная смерть генерала его потрясла. Он вскочил со стула и вышел в коридор.

- Теперь вы, девочки, - повернулся полковник к девушкам: - Сидите на рабочем месте. Никуда не отлучайтесь.

- Так точно, - ответила Алёна. Взяла за руку одеревеневшую Ольгу и вытащила ее из кабинета.

Батя подошел к мертвому Самойлову, взглянул на сведенное предсмертной судорогой лицо. Посмертный оскал, струйка слюны, засохшая на подбородке - плохо ушел генерал.