А у Феди совсем другая ситуация получилась с родным отцом. Лариса его помнила. Ведущий нейрохирург, профессор, друг и учитель её родителя. Они с папой всегда бывали у него, когда приезжали в Москву. Там они с Федей познакомилась, ему в ту пору лет шесть было, а ей почти двенадцать. Она считала себя взрослой тогда и на внимание мелкого пацана отвечать не собиралась, а он… Вспомнилось, как отправились они гулять во двор, как он раскачивал её на качелях, а потом к ней на детской площадке пристали хулиганистые подростки и именно Федя бросился на её защиту. Он и драться с ними был готов. После, уже дома, Лара рассказывала взрослым, почему у Федьки подбит глаз, а взрослые смеялись над героем рыцарем. И она тоже смеялась, причисляя себя к взрослым, а Федя обиделся. Потом, через несколько лет, ездила с отцом на похороны Сергея Рябины, но Фёдора не видела, он в травматологии лежал. В аварию старший Рябина попал вместе с сыном, но мальчишке повезло больше. Встретились они, когда Феде шестнадцать стукнуло. О том, что случилось между ними тогда, вспоминать не хотелось. Совесть уж больно мучила. Не имела она права так с парнем поступать, а он её любил.

Теперь она бы всё сделала иначе…

Спать совсем не хотелось. Да и утро обозначилось посветлевшим небом. Скоро рассвет. Надо вставать, вытащить оттаивать мясо, чтобы вечером приготовить ужин по-быстрому.

Душа болела за Федю, а от него не было никаких известий.

Лара позвонила в справочную роддома и спросила о состоянии Свиридовой. Естественно, никто ничего ей не сказал, ответили, что информацию могут получить только родственники. Вот с ними пусть и связывается. Но уже по голосу ответившей ей девушки Лара поняла, что худшие прогнозы сбываются.

Часть 8

Всё было ожидаемо. Хоть и была семья Свиридовых предупреждена о всех рисках и высокой вероятности смертельного исхода, но когда непоправимое произошло, они не смогли принять этого. Самым спокойным был муж Ксении Леонидовны, однако спокойствие это было страшное: он на глазах постарел, сгорбился и, кажется, перестал реагировать на всё. Старшая дочь с криком набросилась на Фёдора, обвиняя его в произошедшем и обещая серьёзные неприятности. Младшая, рыдая, не могла произнести ни слова, только кивала, соглашаясь со словами сестры.

Фёдор понимал, что они сейчас чувствуют, и потому даже не пытался оправдываться. Проверки и жалобы его не пугали, а вот то, что они даже не вспомнили о маленьком человечке, которого ценой своей жизни привела на этот свет Ксения Леонидовна, — очень беспокоило.

На крики Ольги прибежали медсёстры и охранник. Кто-то пытался успокоить Ольгу, кто-то предлагал ей выпить водички, мужу Свиридовой всунули в руку мензурку с успокоительным. Охранник грозился вызвать полицию, если они не прекратят безобразничать. Ольга кричала в ответ, что это она вызовет полицию и засудит тут всех. И только Фёдор стоял спокойно, с удивлением глядя на маячившую перед ним рыжую макушку — какая-то девчушка пыталась прикрыть его собой, защищая. Фёдору стало смешно — наверно, накатила истерика, хотя, говорят, врачи ей не подвержены, но уж слишком много свалилось на Рябину в последние дни.

Наконец-то семью Свиридовых вежливо выпроводили из здания роддома, а Фёдор стоял подпирая стену, пока его не окликнул охранник. Тяжёлые мысли о судьбе новорожденного не отпускали, и с ними Фёдор возвращался в родное отделение. Ехать домой смысла не было, да и чем тот диван в квартире от дивана в ординаторской отличается? Зато сейчас оформит историю Свиридовой и в прозектуру утром передаст.

В коридоре его взгляд привлекла уже знакомая рыжая макушка. За столом постовой сестры сидела девочка в белом халате, вопреки правилам — без шапочки, с заколотыми на затылке непослушными рыжими волнистыми волосами. Некоторые прядки не хотели лежать в причёске и выбивались в разные стороны, как огненные всполохи.

Раньше Фёдор её не видел. В отделение приняли новенькую? Он остановился, чтобы познакомиться и поблагодарить эту отважную рыжулю, но вместо благодарности вырвалось:

— Почему нарушаем правила? — Девчушка вздрогнула и подняла на него испуганные глаза. — Студентка?

Зайдя к ней со спины, Фёдор заглянул через плечо, узнать, что девушка так увлечённо читает, и изумился, узнав учебник по топографической анатомии и оперативной хирургии.

Девушка тряхнула головой, вскочила со своего места и, повернувшись лицом к нему, стала оправдываться:

— Так ночь ведь, нет никого, а шапочка на волосах не держится, падает постоянно.

— И всё же не стоит нарушать правила, — мягко пожурил он её. — И как же вас зовут? Мне, вижу, представляться не нужно.

— Даша я, то есть Дарья, — ответила она. — Сегодня у меня всего-то третье дежурство, и я только в ночную выхожу, поэтому мы с вами ещё не пересекались.

Фёдор кивнул, слушая и невольно разглядывая лицо девушки: большие, умные, немного испуганные серо-синие глаза в обрамлении длинных ресниц, точёный носик, аккуратные губы. Молодая, смешная, симпатичная. Чем-то солнечный лучик напоминает. «Жизнь продолжается, и рыжая Даша тому подтверждение», — подумал он.

— Я в ординаторской буду, если что, — спокойно произнёс он. — Можете звать, если понадоблюсь. Договорились, Даша?

— Но сегодня же не ваша смена, — удивилась она.

— Но я-то здесь. Так что зовите, — подмигнул Фёдор девушке.

Расположившись за своим столом и открыв историю, Рябина приступил к написанию хода операции и посмертного эпикриза. Слова складывались в скупые казённые предложения. Голая информация, как и должно быть. К сожалению, никого не волнует, что чувствует врач, только что потерявший пациента. И в первую очередь — патологоанатома, у него другая задача: указать на ошибки, оценить квалификацию врача. А чувства — побочный эффект, к заключению отношения не имеющий.

Он уже почти закончил заполнять историю, как услышал тихий стук в дверь ординаторской. Встал со своего места, подошёл и открыл. Перед ним стояла Даша, теперь уже в шапочке — вняла-таки замечанию. Выглядела она очень серьёзно, и Фёдор насторожился.

— Фёдор Сергеевич, вы не могли бы мне помочь? — обеспокоенно произнесла девушка.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Я не знаю, что делать в сложившейся ситуации. То, что я обращаюсь к вам, наверно, неправильно, но Нина Мороз — ваша пациентка.

Она говорила тихо, немного сбивчиво, разглядывая носки своих туфель.

— Зайди, сядь и объясни всё путём.

Даша послушалась, устроившись на стуле рядом с рабочим местом Фёдора.

— Фёдор Сергеевич, я не ставлю под сомнение действия дежурного врача, но мне кажется, что она… — Девушка замолчала, как будто пыталась заменить резкие слова, которые рвались наружу, на что-то более корректное.

— Говори. Меня сейчас волнует не субординация, а мать и ребёнок. Я тебя не сдам, не бойся.

— Так вот, у Нины в районе двадцати трёх часов начались схватки. Нерегулярные, но достаточно болезненные. Я вызвала дежурного врача. Татьяна Евгеньевна сказала, что, поскольку воды не отошли, Нина вполне может дождаться вас. Она назначила атозибан и реланиум. Схватки прекратились, Нина уснула.

— И в чём проблема? — Фёдор чувствовал, что это не конец истории и эта рыжая девочка пытается сказать что-то ещё.

— Я захожу в палату к ней каждые полчаса-час. Я не знаю, как объяснить, может быть, это обычная практика, но родовая деятельность уже была, я историю посмотрела, там крупный плод, а она, — Даша выразительно махнула рукой в сторону двери, явно имея в виду дежурного врача, — просто не захотела возиться. Так вот, Нина повернулась набок и сбросила одеяло, я хотела её укрыть, а простынь мокрая. Может быть, воды отошли? Тогда у нас проблема: мы не знаем, когда это произошло.

Несмотря на нарастающую тревогу, Фёдор улыбнулся. Рыжуля ему явно импонировала.

— Пойдём смотреть нашу Нину. Ты умница. Не волнуйся, никто тебе ничего не сделает, и запомни: жизнь матери и ребёнка гораздо важнее любых служебных отношений, — говорил он ей по дороге в палату.