«Какая, к чертям, нынче совесть? – оправдывался я перед самим собой. – Что это за слово в наше время? Звучит почти как архаизм. Люди в России совершенно забыли, что такое совесть. Её удобненько подменили на «деловые отношения». Если человек соблюдает договоренности, значит, у него с совестью все в порядке. А если нет, – значит, он бессовестный. И никого не волнует, что это за договоренности. Касаются ли они поставок сомнительных продуктов и медикаментов с просроченными датами, транзита наркотиков или сооружения очередных финансовых пирамид, – не имеет значения. Новорусская мораль проста: бессовестный тот, кто нарушает какой-то пункт договорённости. – Я почти убедил себя. – Тот, кто изменяет так называемым «понятиям». И в наказание за это – не гнев Господа Бога, а несколько выстрелов, включая контрольный. Вот и весь вопрос совести, в современной России. Печально, но факт. А что до меня… – тут я похлопал себя по щеке. – Скажи, солнце мое, лично у тебя, гордо именующегося российским бизнесменом, лично у тебя есть ли эта самая совесть? Только не ублюдочная, перенятая от уголовников, а настоящая, как у Достоевского и Толстого?»

Вопрос был болезненный, но я попытался утешить себя тем, что, если бы у меня не было совести, то я вряд ли стал бы заниматься столь затратным и опасным делом Григория.

Мой внутренний монолог прервался сам собой, потому что машина подъехала к офису. С чувством душевного дискомфорта я поднялся к себе в кабинет. Будь я американцем, позвонил бы сейчас своему психоаналитику. А по русскому обыкновению – лучше всего поговорить с кем-нибудь по душам.

Я вспомнил главбуха Тимура Ильича – увы, этот «совестливый» человек в моем неформальном внимании к нему заподозрил надвигающееся разоблачение своих финансовых махинаций. Моя попытка тёплого человеческого общения с ним явно напугала его.

«С кем бы еще поговорить по душам?» – невесело усмехнулся я. Кроме секретарши, никого рядом не было. «А почему бы, кстати, с ней не поболтать?» – пришла мне мысль.

В секретаршах у меня служила новая девица – дочка начальника отдела капитального строительства, студентка-заочница факультета по менеджменту. Современная неглупая особа – вполне способная поддержать разговор.

– Как ваши дела, Вероника? – спросил я её. – Как настроение?

Девушка вскинула на меня большие, густо накрашенные глаза и, раскованно качнув бедрами, произнесла томным голосом:

– Да как сказать, Станислав Иванович, душа болит.

«Как хорошо, – волна радости накатила на меня, – человек сам заговорил о том, о чём я хотел поговорить».

– Что случилось? – Я был само участие. – Почему она болит?

– Да, вот… как-то… мужчины подходящего нет рядом.

Я оказался неготовым сходу чем-либо утешить Вероничку и неуклюже замолчал. Воспользовавшись моим замешательством, девица неожиданно ловко уселась ко мне на ручку кресла, усугубив ситуацию. Я чувствовал себя обманутым. И тут еще, до изумления некстати, в кабинет вошла одна из старых сотрудниц фирмы, заведовавшая поставками стройматериалов. Разумеется, на ситуацию она отреагировала по предъявленному факту. Строгий взгляд моментально срисовал фривольную позу Вероники, ее бедро, оголенное до последней возможности, набедренную повязку, которую юбкой можно было назвать лишь с сильным преувеличением. Непоколебимое резюме было вынесено: матрона посмотрела осуждающе, поджала губы, положила бумаги на стол, резко повернулась и вышла.

«Нннда! Поговорил, называется, по душам! – досадливо поморщился я, не слишком вежливо смахивая «живописный букет» с ручки кресла, а затем за дверь. – Теперь сплетни пойдут: не дай Бог, Татьяне моей или отцу этой шустрой девчонки донесут. Самое забавное, что здесь я невинен до стерильности, а история может получиться препакостная».

«Так с кем же мне душу отогреть? Разве только с Богом. С людьми у меня что-то не получается. Икону, что ль, на стену повесить?»

Я живо представил себе лицо босса, созерцающего мое нововведение. И это – вдобавок к моей и без того подмоченной репутации. Дурдом!

«Кстати, не поискать ли мне там достойного собеседника?» – усмехнулся я и окунулся в работу.

Я хотел позвонить дяде Леше и поблагодарить его за столь быструю реакцию на мою просьбу, но решил, что делать этого не стоит: велика вероятность того, что на всех наших офисных телефонных проводах висят «прослушки» конкурентов. День потек в обычном режиме.

После работы я рванул к Григорию. Нужно было проверить, все ли у этого растяпы готово к отъезду. Он стал моей постоянной головной болью, а его мистические заморочки просто пугали меня. Моя забота о нем приобрела какие-то отцовские черты, я беспокоился о нем до болезненности. Например, зная его странности, его непредсказуемость, его невероятную душевную хрупкость, я страшился даже оставлять его одного.

Я поднялся по ступенькам к двери квартиры его матери, где он пребывал, и нажал на звонок. Мне так долго не открывали дверь, что я успел перебрать в голове очень много вариантов исчезновения моего подопечного. Я стал дубасить в дверь кулаком, наконец, я услышал внутри признаки жизни. Дверь отворилась, на пороге стоял Григорий, вид которого поверг меня в некоторое замешательство. Он был замотан до самого носа в толстенный шарф, вместо речи издавал маловразумительное мычание, махал руками, показывая на горло, двигался дико, некоординированно. Он был как будто не в себе.

– Ты что, заболел? – негодуя и, одновременно, сожалея, спросил я.

«Все у него некстати – нелепейший человек!»

Голова в шарфе опять что-то «мукнула» и активно закивала, дескать, да, да – болен…

Через секунду, когда негодование спало («Ну что уж я так резко! Все мы люди, никто от болезни не застрахован. Чего уж я так разъерепенился?»), я поинтересовался:

– Что, и температура высокая?

Голова продолжала кивать, невнятно мычать, подключилось пожимание плечами, потрогивание рукой горла. Мне это надоело:

– Знаешь что, иди-ка ты в комнату, ложись опять в постель, попозже тяпни водки с перцем – за ночь все пройдет. А мне надо позвонить одному человеку.

Я заглянул в комнату: постель аккуратно заправлена. На столе стояла недопитая чашка кофе, а из пепельницы поднимался дымок недокуренной сигареты. Не похоже было, что здесь кто-то сегодня болел. А сигарета?..

– Ты чего это, брат, курить, что ли, начал? С чего бы это? Да еще с больным горлом.

Ответом послужило молчание.

– А, черт с тобой! – махнул я на него рукой. – Я сейчас сделаю один звонок от тебя, а ты ляг. Ну, иди, иди, ложись… Завтра с утречка, чтобы ты был готов к отъезду, как штык. Если не поправишься за ночь, придется переносить вылет на другой день.

Григорий поднял на меня глаза, в них плескалось недоумение и обостренное внимание. Чем-то все это мне сильно не понравилось, но я не стал вникать в свои ощущения.

– Ложись, тебе говорю. Так, где у тебя телефон-то?

Наконец, я нашел его на кухне, хотел уже прикрыть дверь, чтобы не посвящать хозяина в дела дяди Леши, но обнаружил, что аппарат не работает.

– Телефон у тебя, что ли, сломался? – крикнул я раздраженно. В ответ – ничего, кроме звука двигаемой табуретки.

«Ну и молчи! – чертыхнулся я про себя. – У тебя даже телефон не работает, не говоря о голове. Ладно, позвоню по сотовому из машины».

– Ты врача вызывал? – спросил я перед уходом более грозно, чем собирался. Григорий в ответ опять что-то замычал. Я пожалел, что задал вопрос: общение с немым мне уже изрядно наскучило. Это нечто в шарфе напомнило мне идиота, издающего нечленораздельные звуки, пускающего пузыри изо рта.

«Вот еще не хватало, – ужаснулся я, подавляя чувство омерзения и жалости, – чтобы он не просто заболел, а умом тронулся. У него даже походка изменилась, похоже, парень совсем плох. Елки-палки, одни неприятности!»

Я спустился в машину, быстро набрал номер телефона дяди Леши. Вместо привычного «Здравствуй, сынок!» я услышал, как он орет на меня дурным голосом.

– Что ты, вообще, себе позволяешь? Ты в состоянии проследить за своим приятелем или нет?