– Да знаю я… – робко стал оправдываться я. – А вам откуда известно, что он заболел?

– Да, – прорычал дядя Леша, – заболел твой Гриша, на всю голову сразу. Срочно приезжай ко мне. Надо его забирать к чертовой матери.

– Откуда забирать? – не понял я.

– Ну, ты там ещё посиди с кайфом, а я тебе песенку спою. Некогда мне ждать, пока ты сообразишь, – очень резко сказал дядя Лёша. – Быстро ко мне, и мы решим этот вопрос.

«Что еще за ерунда, – недоумевал я, – какой еще вопрос?» Но настаивать на разъяснениях не стал: уж больно дядя Леша был зол. Я решил тихо выполнить его приказ, и минут через двадцать был уже у него дома.

Старый чекист пребывал в такой ярости, что находиться около него казалось небезопасным: током убьёт! Его волосы были всклочены, щетина на желваках ходила ходуном, глаза метали молнии.

– Ты, вообще, следишь за приятелем или нет? – повторил он свой странный вопрос. – Что он себе позволяет?

– Господи, – в отчаянии сказал я, – ничего не понимаю. Да что он натворил? У него ведь ангина.

– Да какая у него, к черту, ангина! – взревел дядя Леша. – В мозгу у него ангина… Скажи спасибо, что мы его нашли: в двадцать седьмом отделении милиции торчит. Езжай, забери его, придурка. Что он творил сегодня у себя во дворе, рассказать невозможно: орал, как зарезанный, закатывался в истерике, вопил невесть что. Я думал, что имею дело с серьезными людьми, а на самом деле связался с истеричными идиотами. Немедленно вези его ко мне, пусть-ка он мне все объяснит.

Ничего не понимая, я поехал по указанному адресу. Зашел в отделение милиции в полной уверенности, что сейчас все разъяснится, исправится какая-то дурацкая ошибка. Только абсолютная невозможность спорить в этой ситуации с дядей Лешей вынудила меня к этой поездке. Но, к сожалению, все оказалось не ошибкой.

Как только я представился, дежурный милиционер достаточно услужливо провел меня к «обезьяннику». Там меня ждала живописная сцена: полуживой наркоман, при аресте с перепугу налопавшийся наркотиков, деловито блевал в углу; замусоленный алкаш периодически настаивал: «Свободу попугаю! Менты, кыш отсюдова!» При чем здесь попугай, я не знал, но сильно подозревал, что повышенная активность смельчака ничем хорошим для него не кончится.

Как только я увидел знакомые очертания худенькой, жалкой, скрюченной фигуры моего бедного друга в самом дальнем углу, я был поражён ирреальностью ситуации: каким образом Гриша умудрился так быстро попасть из одного места в другое, причем, весьма отдаленное? Никакого шарфа на моем приятеле не наблюдалось, и не было похоже, что он простужен.

– Как твое горло? – так и не поборов недоумения, осторожно спросил я.

– Какое горло, Стас? – утомленный, ничего не понимающий взгляд Григория озадачивал меня ещё больше. – Меня почему-то схватили, избили, приволокли сюда. Забери меня отсюда…

Процесс изъятия Григория из «обезьянника» произошел, на удивление, быстро. Думаю, что и тут не обошлось без всесильного дяди Леши. Вид у моего освобождённого друга был весьма непрезентабельный, сильно помятый. А самое ужасное: он источал премерзейший запах, не оставляющий сомнений, где именно он провел последнее время. Милиционер мне сказал, что забрали его еще днём. Странно, если учесть, что всего час назад я видел Григория дома.

Ещё, что не давало мне покоя в этой, до изумления странной ситуации, – это абсолютное исчезновение всех признаков несомненной болезни Григория, которые я чуть раньше наблюдал в нём собственными глазами. Я не знал, как к этому относиться. Единственное, что я знал, – надо отвезти моего непостижимого друга к дяде Лёше. Я так и поступил…

На этот раз дядя Лёша был – сама терпеливость, но видно было, что он с трудом себя сдерживал, от него искрило как перед большой грозой.

Он приступил к Григорию мягко и вкрадчиво, но у меня – мороз по шкуре:

– Рассказывай, голубчик, каким Макаром ты угодил в отделение милиции после того, как я тебе конкретно сказал не высовываться?

Старый чекист был воистину страшен.

Григорий в запредельном ужасе конвульсивно выдавливал из себя слоги:

– Я… я… ни…че…го… Уби…ли… че…лове…ка… Ис…пу…гал…ся, за…кри…чал…

– Что ты кричал, вспомни! – ястребом закружил над ним дядя Лёша. – Впрочем, не надо, я и так все знаю.

Тут с Григорием что-то произошло – по-моему, он стал, мягко говоря, неадекватен.

– Да, да, – неуместно оживленно, даже радостно, сказал он и принял позу Пушкина, выступающего перед Державиным в лицее. – Я же сообщал! А вы! Почему вы мне не поверили? Почему допустили убийство?..

Зря он это сказал. Буря разразилась немедленно. Дядя Лёша не говорил – он сплошь матерился. Изловчившись, когда он шумно набирал воздуху в грудь для очередного захода, я ввернул ненатурально спокойным голосом:

– Дядя Леша, так мы завтра летим в Америку?

На что получил в самых непарламентских выражениях очень подробный совет, куда и почему нам нужно, на самом деле, лететь, и немедленно.

Но ничто не бывает вечным, пошла на убыль и эта буря. Красный, как флаги его юности, дядя Лёша, наконец, резюмировал:

– Да, вы летите в Америку! Поэтому завтра ты и вот этот… – далее последовало нелитературное определение в адрес Григория, – чтобы в семь утра были готовы. За вами приедет машина. Понятно?.. – Гроза всё ещё напомнила о себе мощными разрядами ненормативной лексики. – Чтобы в Америке сделали все, как надо.

Я подхватил своего ватного друга, вывел из квартиры, усадил в машину. Уже в дороге вспомнил о его загадочном раздвоении. Забавная получается история, как в том анекдоте, когда забывчивая еврейская жена, уснув с любовником, видит вдруг у постели мужа, неожиданно вернувшегося домой, и спрашивает у него: «Абрам, это ты? А тогда, кто это?..»

Кого же я видел в квартире Григория, если сам он в это время обретался в «обезьяннике»? Самое отвратительное было то, что не было никакой возможности спросить об этом самого Гришу. Я хорошо знал своего друга и видел, что он просто на грани. Ему бы сейчас очень не помешала консультация хорошего психотерапевта, а, может быть, и психиатра. А тут еще я со своими дурдомышными вопросами. «Нет уж, пусть все идет своим чередом, время покажет…»

Мы поднялись к двери Григория. Медленно, неуверенными движениями он вытащил ключи, повернул в замке, покачиваясь, прошел в дом. Никакого Второго там уже не было. Я, подобравшись, как хищник на охоте, внимательно обследовал квартиру. Исчез не только двойник, но и малейшие признаки его присутствия здесь. Не было ни чашки с кофе, ни сигарет, ни даже запаха сигаретного дыма. Пепельница стояла на обычном месте за шторкой на подоконнике, чистая, сухая. Гриша «потчевал» ею курящих знакомых. Нигде никаких следов постороннего присутствия.

Я почувствовал себя не очень здорово. Что же, черт возьми, происходит? Тут в памяти всплыло то беспокойство, от которого я отмахнулся в первый свой сегодняшний визит сюда. Вспомнились глаза над шарфом, в которых были удивление, настороженность, острое внимание, но никак не болезнь. Человек был, конечно, похож на Григория, но почему он молчал? И этот кофе с сигаретой… и эта совершенно новая походка… Неужели я принял за Григория другого человека?

Не заметив на лице моего друга никакого беспокойства и ни в коем случае не желая, чтобы оно появилось, я спросил, как можно безразличнее:

– Посмотри, все ли здесь у тебя на своих местах?

Я был мягок, но настойчив и буквально заставил Гришу осмотреть квартиру. Он упорно, как попугай, повторял, что все на месте, ничего не тронуто.

– А документы? – спросил я. – Посмотри, документы целы?

– Документы?.. – переспросил он, словно соображая, что это такое, не сразу направляясь к ним.

– Нет, – через минуту он подал голос, – все документы на месте. Только, знаешь, мне кажется, что они лежат в другом порядке…

– А «Тайна», – я беспокойно заглянул в его глаза, – «Тайна» – на месте?

Григорий усмехнулся одними губами:

– «Тайна» всегда со мной, Стас. Вот на этот счет ты можешь не волноваться.