– Вышвырните его отсюда! Бурин! Трондин! А вы что встали? Болдудин, ну-ка не отлынивай!

Четверо карлов во всеоружии окружили Итилмира, скрутили ему руки и, ударив в живот, потащили к дверям. Ферир ощетинился и тотчас вцепился в голень одному из них, отчего карлик взвыл, как северный тюлень, но устоял на ногах. Тем временем остальные уже оттащили Итилмира к дверям.

– Будешь знать, как повышать голос на великого наместника! – лязгнул зубами один из них, с бурнастой бородой, которого и звали Болдудин.

– Пошли вы все к чёрту, кроснята! – бросил в ответ Итилмир, нисколько не боясь этих стражников, и тут ему в лицо прилетел удар от кого-то из них.

После этого горца отважного выкинули в открытые двери и вслед за ним выгнали его верного пса, который уже заливался лаем громким на всю округу. Итилмир скатился вниз по лестницам, ударив себе ногу, и только затем заметил, что карлики ко всему прочему разбили ему нос.

– Убирайся отсюда, свиночеловек! – крикнул один из них сверху. – И свою псину забери!

– Мой пёс знатной породы! – бросил в ответ Итилмир. – А ты беспородная наместничья шавка!

Стражники не стали ничего говорить, лишь тот, с бурнастой бородой, плюнул вниз с лестницы. Тем временем Итилмир поднялся и, прихрамывая, пошёл в сторону ближайшего дома. «Надо сходить к общинному старосте, – думал про себя молодец. – Вряд ли он отрядит на поимку великана кого-нибудь из своей общины. Но его отказ только лишний раз покажет всю бесполезность этих проклятых общин». Вслед за тем у него в голове пролетела мысль, что он может прямо сейчас наткнуться на этого асилка, который всё ещё бродил по городу. «Будь что будет!» – подумал Итилмир и пошёл к старосте своего конца, которым был злокозненный Брадо.

Ровно через час, когда горец отважный, обойдя со своим псом половину города, уже стоял у дома старосты, а наместник рылся в погребе, ища хорошего винца, к величавым наместничьим хоромам явился откуда ни возьмись тот самый асилк. По всей видимости, он решил, что в самом большом здании будет больше всего скотины, которой можно набить желудок. Стражники его проглядели. Им казалось, будто он возник из-под земли, но скорее всего, его никто не заметил из-за того, что сами стражи со скуки решили выпить немного браги. Увидев огромную фигуру асилка, карлы подняли тревогу, дозорные задули в боевые рога. В считаные минуты стражники с копьями долгомерными наперевес, в три-четыре раза выше их самих, уже бежали к великану. Но было поздно: исполин одним мощным ударом своей любимой дубины проломил крышу чертога Хлеванга. Кровля упала и погребла под собой пышный зал наместника вместе с его престолом. К счастью, сам Хлеванг был в погребе, так что оказался жив и здоров, а все его гости, находившиеся прежде в зале, разошлись загодя и тоже не пострадали. Разрушив крышу, асилк тотчас засунул голову внутрь чертога и обнаружил, что внутри нет ни одной овцы и ни одной коровы. Увидев же стражников с копьями длинными, великан тотчас бросился прочь. Хоть он и был не большого ума, но решил не испытывать судьбу.

Не все стражники погнались за исполином, ибо нужно было ещё вытащить наместника из-под завалов. Потому вслед за асилком пошло десять приземистых копьеносцев, один из которых дул в рог и предупреждал тем самым жителей об опасности. Пока же подоспевшие горожане из числа карлов и оставшиеся стражи разгребали завалы, Хлеванг пил вино, заедая его медовыми булочками, что хранились в погребе. Больше занять себя там было нечем.

– Что произошло? – крикнул он из погреба своим стражам, что разгребали выход от упавшей кровли.

Хлеванг уже догадывался, что к его пленению причастен проклятый асилк.

– Великан! – ответил ему Болдудин, стражник с бурнастой бородой. – Пришёл и обрушил крышу, но мы его уже прогнали. Убежал – только пятками сверкал.

– Будь он проклят! – завопил наместник. – Эта крыша стоила двести золотых! Освободите меня быстрее! Я вспорю брюхо этой великанской швали!

Как дело коснулось его самого, Хлеванг тотчас нашёл и свободных воинов, и даже свободное время, чтобы лично убить великана.

Теперь же вернёмся к Итилмиру. Ещё до нападения на хоромы наместника он направился к общинному старосте Брадо. Тот жил недалеко от его дома (вернее, от того, что от него осталось), но относительно далеко от дворца наместника. Миновав узкие и длинные улочки – в общем, добрую половину города, Итилмир оказался прямо перед бревенчатой избою старосты. Это жилище было небольшим, меньшим, чем у самого Итилмира. Что касается самого жильца, то все люди знали, что староста Брадо был охоч до золота и давно хотел через общину прибрать к рукам родовой дом самого Итилмира. В довесок к этому Брадо не верил в богов. Как сам говорил, он уже многое повидал на своём веку, а вот чудес не видывал, и потому мифы древние, как, впрочем, и небылицы и глупые россказни, проходили мимо его ушей. Более того, Брадо презирал одновременно и сплетников, и тех, кто продолжал верить в божественное.

Брадо тоже был горцем, но уже в преклонном возрасте, в отличие от молодого Итилмира. Происходил он из старого пастушьего рода, однако занятие своих предков не любил, потому что хотел иметь много богатств, не прилагая при этом усилий. Как и Итилмир, Брадо сохранял своё истинное происхождение и не облачался в одежды карлов, как это делали некоторые недалёкие горцы, пытавшиеся выслужиться перед новыми хозяевами – таких, благо, было немного. Однако нельзя сказать, что староста не прилагал усилий к тому, чтобы быть у наместника Хлеванга на хорошем счету, но нарядам своих предков он не изменял.

Когда Итилмир, прихрамывая, подошёл к жилищу старосты, Брадо сидел на лавке около дома и дышал воздухом свежим, совершенно не опасаясь асилка. Сам по себе он был человек худощавый и костлявый, словно бы иссушенный временем, однако его очи прыткие блестели как у молодого. Голова уже давно облысела, а оставшиеся волосы стали белы, что молоко, но в бородке колючей ещё чернели тёмные волоски, напоминавшие о былой молодости. Уши старосты были не в размер велики для его узкого лица, а широкий нос, словно склон обрывчатый, нависал над белыми усами, под которыми прятались съёжившиеся от вида нежданного гостя губы.

– Привет, Брадо! – вымолвил горец, глянув в широко раскрытые очи старика, зелёные, что бучило болотное.

– И тебе привет, Итилмир! – ответил староста хриплым голосом. – Это кто же тебя так побил?

– Обо мне не беспокойся – со стражниками повздорил.

Тем временем, услыхав разговоры на улице, несколько человек из домов напротив жилища Брадо вышли на улицу послушать, что же там происходит.

– Рассказывай, что могло случиться и связано ли это с этим асилком ужасным – велел староста. – Меня, видишь, он не тронул, а говорят, кому-то дом в щепы разнёс и даже убил кого-то. Странно, что он не учинил здесь большего беспорядка, а меня, видишь, «авось» спас!

– Он убил моего дядю Ольбенира. И разнёс мой дом в эти самые щепы!

– Как так твой? – поразился староста, погладив свою бороду, в сравнение не годившуюся бороде наместника Хлеванга. – Неужто прям в щепы, как и говорят?

Итилмир усмехнулся про себя жалкой сущности Брадо. Его собеседника нисколько не волновала смерть человека, но о доме он беспокоился, будто о живом существе, да и то только потому, что не сможет больше прибрать его к своим рукам.

– Прямо в щепы, как и говорят! – ответил наконец Итилмир. – Хотя странно, что забившиеся по углам трусы уже успели столько наговорить и столько выслушать.

– Эх, а ведь мог отдать свой дом общине, тогда бы и не печалился сейчас так.

– Что ж ты не отдал свою жизнь богам в молодости, чтобы сейчас о ней не грустить? – передразнил Итилмир, и молчаливые зрители из соседских домов засмеялись.

– А просто богов никаких и нет, вот и не отдал, – едко ответил Брадо.

– Что ж тогда свою жену соседу не отдал, чтобы о ней не беспокоиться? – продолжал своё горец, отчего люди засмеялись ещё громче.

– Эх, а ведь какой хороший дом был, – молвил Брадо, будто бы не обращая внимания на последние слова Итилмира. – И что же теперь делать будешь?