– Немного.

На лице наставника отразилось неуверенное недовольство – точно он сам не знал, как реагировать (хотя то, как он должен был реагировать, он знал). Он, всматриваясь в лицо Ирис, заполз в её глаза.

– Ты же знаешь, – сказал он, – что ты должна держать дистанцию.

«Да, я помню. Как и все Жрецы.», – подумала Ирис. «Даже друг от друга.»

– Разумеется, – сказала она. – Но нужен был Жрец, я уже была там, и это Падуб разрешил мне остаться. Да и… я бы не назвала это разговором.

– Я знаю, – кивнул Флокс. – Но всё же… нужно… И Падуб не Жрец.

– А голова Совета. Я думаю, он понимает.

На лице наставника отразилось лёгкое недовольство:

– Держи дистанцию, – сказал он.

– И что мне в следующий раз притвориться глухой? – Увидев, как брови наставника сводились друг другу и опускались, а в глазницах будто становилось темнее, Ирис внутри сжалась. – Я не… Я… – Она опустила взгляд. – Прости.

Она услышала вздох.

– Ты устала, – сказал Флокс. – Иди спать.

– Да… я… Да.

Не поднимая взгляда, Ирис развернулась и вошла внутрь храма – в объятия прохлады и массива мрамора.

В комнатушке было светло, но через арочное окошко уже не падали лучи. С громким ахом Ирис распахнула глаза и села. Она часто дышала и хлопала ресницами – приходила в себя и осознавала, что это был сон-не-сон. Мозг, не получив почти никакого сна, растягивался в стороны усталостью, а мысли вяло бродили и запинались друг об друга.

Просыпаясь, Ирис вспоминала, что в тот момент, когда она провалилась в сон, реальность растворилась и предалась забвению. А образы, за которые было не зацепиться, не запомнить, перетекали из одного в другое. Но в какой-то момент, нечто схватило разум и уволокло за собой – затащило в Грань, протащило над лестницей из травы, через открытую светлую дверь в бесконечность белизны – и Ирис предстала перед творением, парящим на уровне пояса. Она протянула руку и взяла творение за искрящуюся рукоять.

Сидя на кровати, Ирис смотрела на пустую левую ладонь и будто бы видела полупрозрачный фантом творения и искринки его рукояти; ощущала, как вокруг творения, теряя значимость, обнажалось всё и осыпалась вся её жизнь. Но самое важное снова исчезло и оставило тяжёлый, необъятный призрак – невидимый и невозможный постичь; и более ощутимый налёт важности упущенного.

Ирис сжала кисть в кулак, прикрыла дрожащие веки – и сосредоточилась только на моменте соприкосновения. В этот раз что-то было иначе. В этот раз не всё ускользнуло в небытие – творение выделило что-то из общей массы и Ирис уволокла это с собой. Но она не могла это понять. И в ней застыло ощущение сравнимое с тем, когда ты вот-вот вспомнишь слово и оно вертится на кончике языка; но только это ощущение вертелось на пиках сознания и было более невыносимое.

Издав тихий стон, Ирис умыла лицо руками и помассировала закрытые глаза. Она подтянула колени к груди и уткнулась в них лбом. Кто-то вышел в коридор и тихие шаги удалялись по его линии, а приглушённое эхо следовало за ними.

Изгои нарушили рутину. Отвергнутые нарушили рутину. Странные сны-не-сны нарушили рутину. Но всё что Ирис ощущала это растерянность и усталость.

Когда шаги стихли, Ирис подняла голову с полным решительностью и сомнением лицом.

*

Покидая храм, Ирис встретила по пути несколько усталых лиц. Пока она шла через зал, по крыльцу и спускалась по ступеням, внутри бушевало волнение. Но Ирис выталкивала из головы все рассуждения – знала, что тогда поймёт, как опрометчиво то, что она собирается сделать и тогда одумается.

Спустившись с сотой ступени, Ирис переместилась в западную часть поселения на окраине и затаилась за деревом. Возле проёма заброшенного домика стоял Вязель. Радуясь везению, Ирис вытолкнула волнение и страх, надела на себя естественность и уверенность – и направилась к домику. Приближаясь к нему, Ирис с досадой обнаружила что кучка вещей исчезла, но шага не замедлила.

Несмотря на то, что Вязель был старше Ирис на семь лет, она, как и он, уже через два месяца станет полноправным членом своей роли – станет старшей. А другие старшие ученики пройдут посвящение только в двадцать пять-двадцать шесть лет, как и положено. И Ирис знала, что и в её роли, и в других, очень часто не знают как себя с ней вести, особенно ровесники. Впрочем, и Ирис не знала, как себя вести с ними.

– Ирис? – удивился Вязель.

Встав напротив него, Ирис краем глаза заглянула в полутень помещения. Напротив проёма, у стены сидели пленники, связанные по ногам и предплечьям – руки были прижаты корпусам тел, а кисти с антнарами лежали на вытянутых ногах. Плющ, коснувшись затылком стены, спал; а Дурман смотрел на Ирис.

– Я пришла проверить их здоровье, – сказала Ирис.

– А…, – произнёс Вязель. – Ты? Я думал ты граник.

– Д-да, так и есть. Но мы все знаем базу целительства.

– Да, конечно, я не… Эм-м, – протянул Вязель и потёр запястье руки. – Просто почему не послали кого-то… другого?

– Старшие Жрецы заняты подготовкой к переезду. У младших учеников уроки, у старших учеников – практика.

Вязель нахмурился:

– Разве у тебя тоже не должно быть урока? – сказал он.

– У… у меня другая программа.

– Ах, да, точно. – Вязель почувствовал себя странно и отвёл взгляд. А Ирис едва удержала вздох. – Мне никто не говорил, что придут их проверять.

– Я тебе говорю.

– А, да, конечно. – Неловкость Вязеля возросла. Он мельком взглянул на Ирис и отступил в сторону. – Прости, я просто… Э-м…

– Был осторожен? Я понимаю.

Не глядя на Ирис, Вязель кивнул. Сжимая влажными ладонями края туники, она вошла внутрь; и внутри дрожала так, что закружилась голова. Идя вдоль перегородок, Ирис выпустила протяжный и прерывистый выдох; и не верила, что и в самом деле сделала это.

Приблизившись к центру пустого домика, Ирис увидела вещи пленников под отверстием окна справа. Ножны с серебряным изделием лежали поверх двух сумок, а его близнец находился с боку и опирался на стену. Внутри пульсировало волнение и нетерпение; Ирис обернулась и увидела, залитую солнцем, спину Вязеля в паре шагов от прохода. А Дурман, смотря на Ирис, нахмурился.

Ирис прошла к сумкам и, наморщив лоб и поджав губы, подняла ножны из кожи. Взяв рукоять левой рукой, Ирис вынула изделие – веки раскрылись, а в груди всколыхнуло. Выронив ножны, Ирис смотрела на изделие из серебра с клокочущими в ритм сердцем и душой, а в домике без стёкол и двери стало душно.

Хоть это изделие выглядело иначе – из обычного серебра, проще: прямая рукоять была тоньше, а клинок был острый и длиннее – но у Ирис не было сомнений что оно принадлежало к тому же типу, к тому же слову.

Развернувшись к Дурману, Ирис сказала:

– Что это?

Его взгляд опустился с её лица на изделие, а затем поднялся обратно.

– Кинжал, – ответил он.

Опустив взгляд, Ирис беззвучно проговорила это слово. Едва делая вдох, Ирис осознала, что именно это слово было в голове вчера, и сегодня. Чувствуя на себе любопытство, Ирис пришла в себя и подняла взгляд.

– Для чего он? – сказала она.

Веки Дурмана дрогнули и чуть прищурились; он облизнул нижнюю губу, пройдясь по ней зубами. Ирис ждала и давила вопросом.

– Это оружие, – ответил Дурман. – Точнее для нас, для ордена, это больше символ, мы почти не используем его как оружие. Для этого у нас есть кинжалы из обычных металлов. Обычно они больше, и используются в паре.

Нахмурившись, Ирис смотрела на кинжал, а в глазах провисали: озадаченность и запутанность. У Ирис не было ощущения что творение являлось оружием.

– И… и что вы делаете с оружием? – сказала она.

– Ты имеешь в виду для чего оно? У вас нет ни одного?

– Очевидно… оно нам не нужно?

– Очевидно, – выдохнул Дурман. – Нам оружие нужно для защиты, или нападения. Так что как видишь, ничего нового в него не вложилось.

Нахмурившись, Ирис только больше запуталась. Она могла поверить, что творение было создано для защиты; но не могла поверить в то, что творение было создано для нападения. Ирис вспомнила его красивый, короткий и явно не острый клинок – чтобы ранить кого-то таким нужно было бы приложить немало усилий.