– Ну-ну… – неопределенно пробормотал финансист.

– Их в наволочку не спрячешь и в номере гостиницы не оставишь. И в землю закопать опасно – вдруг кто-то увидит. Нужно положить в банк, иначе другое зверье может посягнуть на краденое.

– Так-так…

– Стало быть, – завершил мысль сыщик, – деньги в банке, но не на депозите, а в ячейке. Туда их можно положить, не пересчитывая в присутствии служащего банка.

– Логично, – согласился Григорий Александрович. – Вы хотите, чтобы я их поискал? Через своих финских коллег…

– Точно так. Шансы, что триста тысяч лежат в ячейке, есть. Но в какой именно? Тут ведь тайна банковских вкладов. Надо заглянуть в ящики так, чтобы их арендаторы об этом не узнали. Зато не надо шарить во всех подряд. Тот, кого я ищу, арендовал свою ячейку в конце августа.

Марченко в задумчивости теребил седую бороду, остальные молча ждали. Наконец финансист сказал:

– В Великом княжестве всего десять банков, что упрощает задачу. Союзный банк – раз. Северный акционерный – два. Вазаский акционерный – три. Национальный – четыре. Нюландский – пять. Финляндский – шесть. Ипотечный – семь. Частный – восемь. Торговый – девять. Центральный акционерный банк сберегательных касс – десять. Если полиция пошлет им запрос, они откроют все ячейки и заглянут в них. Но полиция этого делать не хочет, правильно?

– Не хочет, – подтвердил Лыков.

– Если их об этом попрошу я… негласно и неофициально… то сразу пойдут навстречу пять банков. Поломаются и все же сделают еще три. Национальный откажет наотрез, там директор русофоб. И Торговый под вопросом.

– Восемь из десяти! – обрадовался сыщик. – Отличный коэффициент. А как быстро они это сделают?

– Попрошу – сделают быстро, – заявил Марченко. – Я ведь не первый год представляю здесь Министерство финансов. На публике могут разыгрываться любые страсти: сепаратисты, партизаны, русофобы… Но деньги любят тишину и порядок. Умный человек сеет друзей, а глупый – врагов. Я многократно выручал тутошних банкиров в Петербурге. Защищал, помогал, консультировал. Я нужен этим воротилам и еще не раз понадоблюсь. Пусть отрабатывают. Новых ячеек, арендованных с конца августа, будет немного – справятся как-нибудь…

Новиков не удержался и спросил:

– А те два, которые откажутся помогать, – им ничего не надо от имперского правительства? Может, поговорить с ними приватно: господа, завтра сами придете ко мне с просьбой, давайте не будем ссориться.

Финансист дернул плечом:

– Национальный бесполезно уламывать. А вот Торговый готовит увеличение уставного капитала, часть акций они хотят разместить в России, ведут переговоры. Это удобный момент для просьбы.

Марченко налил себе новый стакан, с треском разломил в ладонях сушку:

– Дайте мне неделю. Сумма до трехсот тысяч? Номера банкнотов не записаны?

– Нет, не записаны, – вздохнул питерец. – А сумма, полагаю, будет близка к цифре двести пятьдесят. Ему же пить-есть надо. И прятаться.

Одним махом он допил чай и встал:

– Благодарю! Я ежедневно торчу в городском полицейском управлении. Телефон тридцать три ноль шесть. Жду вашего звонка. Честь имею!

Тем же замысловатым макаром сыщик выбрался из казарм. На этот раз он оказался на Елизаветинской улице. До шести вечера – время встречи с Клэсом Лииканеном – оставалось еще два часа. И он отправился в парк Кайсаниеми – погулять и проверить, нет ли за ним слежки.

К удовольствию статского советника, хвоста за ним не было, а уж он бы его непременно заметил.

Парк занимал площадь в двадцать пять десятин. При входе обнаружился пруд, в котором плавали лебеди. За ним открылся памятник композитору Пациусу, а ближе к берегу залива – ботанический сад. В павильоне Гребного клуба расположилось кафе, где питерец угостился пивом. В Кайсаниеми ему очень понравилось. Множество детских площадок, спортивные плацы, лаун-теннис, беговые дорожки – отдых на любой вкус. В самом Петербурге не сыскать такого парка…

В начале седьмого, проверившись заново, сыщик поднялся на второй этаж дома с вывеской «Финляндское общество культуры мхов». В большой комнате окнами на двор сидел мужчина и что-то писал. Он поднялся навстречу гостю и молча смотрел, ожидая объяснений.

– Здравствуйте, я Лыков, звать Алексей Николаевич, – протянул ему руку сыщик.

– Здравствуйте, а я Клэс. Отчеств у нас нет, просто Клэс, а фамилия моя Лииканен.

Голос у агента был тихий, приятный. Рост – два аршина семь с половиной вершков[39], мысленно стал составлять словесный портрет командированный; лицо чистое, продолговатое, брови домиком, нос прямой. Возраст – ближе к сорока, аккуратная прическа, усы с проседью – память о погибшей невесте? Глаза серые, глубоко посаженные и затаенно-грустные. Нелегко, видать, шпионить против собственного народа…

– Я убедился – слежки нет, мы можем спокойно поговорить, – продолжил статский советник.

Лииканен запер дверь, сел за стол и жестом предложил гостю сделать то же самое. Возникла неловкость, как часто бывает при первом знакомстве. Но финляндец начал говорить, и атмосфера наладилась.

– У вас ко мне два задания, по словам подполковника Ерандакова. Прошу сообщить.

– Да, первое очень странное: военные просят узнать, не скупают ли немцы финский красный клевер в крупных объемах…

– Красный клевер? – удивился агент.

– Да. Как мне пояснили, в Германии изобрели новое оружие – удушающие газы. Готовятся к войне. При фабрикации газов используют каким-то образом семена красного клевера. Большие его закупки укажут, что информация правдива.

Клэс вжал голову в плечи, провел ладонями по пустому столу:

– Удушающие газы… Что же нас ждет? И когда?

– Большая война, – коротко ответил сыщик. – Через два-три года.

– Так, про клевер… В стране выращивают его много, так же, как и люцерны, вики и тимофеевки. Корма у нас хорошие.

Лыков отметил про себя, что осведомитель назвал Финляндию страной. А тот продолжил:

– Я по службе часто езжу в провинцию, помогаю крестьянам наладить добычу торфа. Беру задание в работу. Как по-вашему – ушки на макушке?

– Именно так, – улыбнулся русский.

– А второе задание?

– Оно касается лошадей. Германцы начали усиленно их скупать – видимо, для нужд армии. Дают хорошую цену и переправляют к себе. Разведку интересуют масштабы и структура закупок: сколько строевых, сколько вьючных, упряжных и гужевых.

Лииканен вынул блокнот и записал. Потом только спросил:

– А в чем разница? Я, видите ли, не кавалерист.

– Строевые идут в конные полки, вьючные – туда, где плохо с дорогами: Кавказ, Туркестан. Упряжные посильнее строевых, их дело – таскать пушки, патронные двуколки или санитарные фуры. А гужевые – для обозов.

– Понятно. За торговлей лошадьми я немного присматриваю. Пока могу сказать вот что. Ваше военное ведомство покупает лошадей на ярмарках и платит мало. Финны это терпели, поскольку покупатель крупный, диктовал цену, а конкурентов не было. Теперь они появились, и это немцы. Русские военные за январь-сентябрь приобрели всего двести девяносто единиц конского состава. Структуру не скажу, буду выяснять… А немцы за это же время увезли к себе пятьсот семьдесят единиц, заплатив за голову в среднем на треть больше. Забирают лучших, оставляя вам что похуже. Такая вот недальновидная политика у Сухомлинова.

Клэс дал гостю записать цифры и продолжил:

– В стране нет крупных конезаводов, как в России. Лошадей выращивают на хуторах, это называется – крестьянское конезаводство. У вас оно в принципе не развито, упор делается на большие хозяйства, и случные пункты не помогают. У нас почти в каждом хуторе пасутся крепкие ухоженные кони, растущие на очень хороших кормах. Породы так называемых лошадей Севера – клепперы, шведки, обвинки. Они низкорослые, но быстрые и выносливые. Еще крестьяне выращивают тяжеловозов-першеронов. Как раз чтобы пушки таскать. Ваши ремонтеры[40] ленивы, им подавай сразу много, и чтобы на лапу еще при этом получить. Немцы не такие. Так что финских лошадей вы скоро потеряете, если Военное министерство не изменит свои привычки.