– Держи.

Вихтори был поражен, как легко и быстро питерец завербовал прожженного жулика.

– Нынешняя фамилия моего лучшего друга – Серлахиус. Гуннар Серлахиус. Он выдает себя за шведского промышленника.

– Где проживает? – начал записывать в блокнот сыщик.

– Снимает квартиру в Бергхельме[32], в доме два по улице Стурэ. Там огромный доходный дом в пять этажей.

– Номер квартиры? – влез бывший ленсман.

– Не знаю. Так есть справочный стол!

– Молодец, Кустас, продолжай, – поддержал предателя русский сыщик. – Как ты все это узнал? Хейкки приходил к тебе в тюрьму?

– Точно так. Ему кое-что было нужно из того, что я умею.

– Он хотел обменять рубли на финляндские марки, минуя банк?

Пюльсю разинул рот:

– Да…

– Через твоих знакомых контрабандистов?

– Тысяча чертей! Вы как будто присутствовали при разговоре!

– Не бойся, на твоих наградных это не скажется. Нам пора. Я прикажу… вернее, попрошу смотрителя, чтобы он перевел тебя в одиночную камеру. Так будет лучше. Расписку оставь при себе. Я постараюсь сделать так, чтобы уже сегодня она понадобилась. Сколько тебе осталось сидеть?

– Год с месяцем, ваше высокородие, – перешел на почтительный тон мошенник. – С деньгами свободы ждать приятнее, чем без денег. Эх, господин Лыков! С вами приятно иметь дело. Что-то мне подсказывает, что вы действительно не обманете бедного арестанта. Даже если он дерьмо.

Двое полицейских помчались на Александровскую. Коскинена била нервная дрожь, какая бывает у охотника, идущего по следу знатной добычи. Он пробормотал в экипаже:

– Ну вы даете! Правду мне говорил господин Кетола…

– А что он такого говорил?

– Что вы сыщик от Бога. Я сомневался, а теперь вижу – так и есть.

Они ворвались в кабинет начальника сыскного отделения, и кандидат с порога закричал:

– Дом два по улице Стурэ! Паспорт на имя Гуннара Серлахиуса! Едемте быстрее!

Комиссар вынул из письменного стола револьвер, сунул в карман и ринулся к дверям. Питерец остановил его:

– Надо прежде известить полицмейстера.

– Вот еще. Он захочет нас возглавить и сорвать побольше наградных! Без него обойдемся. Начальник я или нет?

Все в Гельсингфорсе словно помешались на этих деньгах… Лыков, бранясь под нос, уселся в экипаж. Его браунинг остался в гостинице, но сыщик не предполагал со стороны кассира вооруженного сопротивления. На худой конец, Вихтори выглядел вполне боеспособным, да и Кетола – Алексей это знал не понаслышке – был отважным человеком.

По Длинному мосту полицейские попали в Бергхельм и углубились в его жилые кварталы. Ехали довольно долго, избегая главных улиц и прячась под поднятым верхом. На углу Иозафатской и Кристининской комиссар остановил экипаж и дальше велел идти пешком.

Огромный жилой дом располагался на самом краю города. Сразу за ним начинались поросшие лесом горы. Если вор сумеет ускользнуть туда, втроем его не поймать. Но Кетола действовал уверенно. Полицейские отыскали управляющего и выяснили у него, в какой квартире проживает господин Серлахиус. Оказалось, что окнами на лес! И черный ход выводит на крайнюю Ваттенборгскую улицу.

Комиссар велел управляющему отвести их в квартиру Серлахиуса и сказать тому через дверь, что плату за проживание подняли. Пусть откроет дверь, чтобы взять извещение – дальше дело полиции. Так и поступили. Вчетвером поднялись на второй этаж и подступили к нужной двери. Управляющий нажал кнопку звонка, но никто не открыл. Он стал бить сначала кулаком, а потом и ногой – безрезультатно.

В конце концов Юнас вынул служебную отмычку, поковырялся в замке и распахнул дверь. И сам же ринулся первым в комнаты. На пороге гостиной комиссар замер как вкопанный. Лыков выглянул из-за его спины.

Посреди комнаты в луже застывшей крови лежал мужчина в пижаме. В груди его чернела резаная рана. Он был мертв уже давно – не меньше двух дней, судя по запаху начавшегося разложения.

Вихтори протиснулся мимо начальника, взял со стола какую-то бумагу, прочел, изменился в лице и протянул комиссару. Тот бросил взгляд – и тоже скривился.

– Что это? Что написано? – начал волноваться Лыков. Финны переглядывались между собой и явно не хотели объясняться с русским. Статский советник взял Юнаса за плечи и повернул к себе:

– Я должен знать. Говори.

Тот высвободился из захвата и нехотя сообщил:

– Сказано, что вор убит за нежелание передать краденые деньги на нужды борьбы за независимость Финляндии.

– Не может быть, это наверняка уловка! – воскликнул питерец. – Убийцы хотят, чтобы вы их не искали!

Кетола отвел глаза, подошел к окну и долго смотрел на огромный внутренний двор. Там бегали взапуски дети, сохло на веревках белье.

– Дело из уголовного стало политическим, – повернулся он к приятелю. – Полагаю, ты должен вернуться в Петербург.

– Это отчего же?

– Вор, которого тебе велели поймать, мертв.

– А деньги? Триста тысяч рублей пойдут на подкрепление сепаратистов?

Финн сложил на груди руки:

– Неужели ты думаешь, что я стану помогать тебе их ловить?

– Юнас! Эти люди совершили убийство.

– Мы сами разберемся, тебя это теперь не касается.

Лыков встал напротив него, словно противник в кулачной драке:

– Что, если это уловка? Я имел дело с подобными хитрецами. Убийца лишь подделывается под идейного, а в действительности он завладел крадеными деньгами и хочет, чтобы вы оставили его в покое.

– Алексей Николаевич! Я тоже допускаю, что здесь хитрость уголовных. Обещаю тебе выяснить правду. Езжай домой, я сообщу о результате своего дознания.

– Ты думаешь, я смогу скормить это своему начальству? Там министр Двора уже лезет с вопросами, где похищенные деньги.

– Плевать мне на твое начальство!

– А на меня тоже плевать? – завелся командированный.

– На тебя нет. Но и ты войди в мое положение. При тех отношениях, что сложились между нашими странами…

– Юнас, Финляндия не страна, а часть Российской империи.

– Да неужели? – взвился в свою очередь комиссар. – А мы, живущие здесь, думаем иначе! Я должен идти против своего народа, чтобы тебе было что доложить начальству?

Алексей Николаевич понял, что, если продолжать разговор в таком же ключе, он зайдет в тупик. И ему перестанут помогать.

– Давай успокоимся. И поищем вариант, который устроит и меня, и тебя, – сказал он примирительно.

– Давай, – остыл комиссар. – Ты первый!

Они сели в кресла и, не обращая внимания на лежащий возле них труп, начали рассуждать.

– Если выяснится, что в записке изложена правда, я уеду домой, – начал русский сыщик. – А начальству объясню, что деньги теперь сам черт не вернет фабриканту Смирнову. Они, конечно, поднимут вой, но вскоре примирятся. В Петербурге все понимают, куда зашли наши отношения. Но ты должен учитывать, что историю с пропавшими деньгами, которые пойдут на отделение Суоми от империи, враги отделения могут использовать против вас.

– Каким образом? – быстро спросил Юнас.

– Поднимут вопрос в Думе, потребуют усилить присутствие войск, прижмут какие-то очередные ваши права… Стоит ли такое обострение отношений трехсот тысяч рублей? Не лучше ли помочь мне их разыскать и честно вернуть хозяину? Старик Смирнов отчего должен страдать? Он вам не враг.

– Наши враги – твое правительство и твой государь. А у Смирнова мошна толстая, не обеднеет. Пойми, я действительно не смогу вернуть тебе средства, похищенные у него, если их пустили на нужды освобождения. Это против моей совести. Мы все в полиции откажемся искать тех, кто умыкнул деньги.

– Но ведь они совершили убийство, – напомнил статский советник.

– Да, негодяй лежит тут в луже крови. Мы просто свернем дознание. Скажем, что оно зашло в тупик. Сам знаешь – многие преступления остаются безнаказанными. А реально – начнем переговоры с вождями движения, они же все известны. Если это руководители «Союза свободы», пусть объяснятся. Смерть вора, который отказался поделиться краденой добычей с народом, выглядит уже не столь ужасно. Такого предателя не жалко.