Танзин не видел его лица, но по голосу почувствовал, как правый советник скривился. «Шутку» младшего брата он явно не одобрял.

— Ты поддержишь её. Но слишком далеко не заходи: мне нужен скандал, а не война. Время открытых столкновений еще не пришло.

— Для меня это будет удовольствием, отец, — заверила девушка.

Голос Гуангли похолодел.

— Ты молода и глупа, Лянмян. Вся в дядю. Твой младший брат в десятки тысяч раз взрослее тебя. Запомни и пропиши на внутренней стороне век, чтобы никогда не забывать. Ты отправляешься в Фенгон не для развлечений, а для дела. На этих празднествах решится ряд политических вопросов, и я не позволю тебе завалить все дело из-за своей глупости.

— Я не завалю его, отец! — горячо заявила Лянмян, — Клянусь вам, вы можете на меня рассчитывать!

— Хорошо. Теперь следующее. Сейчас младший брат и его люди ищут второго принца. Мы не начнем, пока они не найдут его. Когда же это случится... Скорее всего, у меня будет возможность встретиться с тобой снова и дать актуальные инструкции. Но если нет, и вы встретитесь раньше, запомни. Твоя цель — он. Забудь Веймина; твоя задача — соблазнить Лиминя. Только после этого напомни ему о том, что оставила свою девственность в его объятиях. Говорят, что второй принц стал больше внимания уделять вопросам долга; сыграй на этом. Упомяни о том, как тяжко живется обесчещенной благородной даме. Пусть он считает, что несет перед тобой ответственность, — но лишь после того, как его страсть к тебе вспыхнет снова.

— Я поняла, отец, — заверила девушка, — Но что... если дорогая кузина изберет ту же тактику?

По её голосу легко было понять, что ни малейшей симпатии к «дорогой кузине» она не испытывает.

— Не думаю, — ответил Гуангли, — Фен Сюин не умеет рисковать. Хоть она и от крови тигра, но воспитывалась как Фен. А Фен пугливы, как птицы. Она не выложит на стол козырь, который нельзя восстановить, пока не будет полностью уверена в выбранном пути. Делать большую ставку на отстающую лошадь — это не в её стиле и не в стиле клана Фен.

— Я поняла.

Лянмян сказала это медленно, и Танзин понял, что слова главы ей совсем не понравились. Однако слишком хорошо была воспитана дочь клана Цзао, чтобы возражать отцу.

— А что будет с первым принцем?.. — сменила тему она.

В голосе правого советника послышалась усмешка:

— Принц Веймин сам во всем виноват. Не забивай себе этим голову. Думай только о своей части.

Лунь Танзин отстранился от стены. Рассказывать дочери подробности Цзао Гуангли не собирался, но самое главное эмиссар по особым поручениям уже услышал.

Итак, клан Цзао не справился со своими амбициями. Так всегда бывает, когда кто-то сперва быстро поднимается, — а потом обнаруживает, что полоса удач закончилась, едва он успел опробовать вкус власти. Он начинает суетиться, рисковать, он не может поверить, что ситуация изменилась. Его вожделение требует еще и еще.

И в итоге он делает роковой шаг.

Одновременное возвышение клана Чжи и решение о помолвке наследницы Фен заставили клан Цзао, еще недавно — вернейших и надежнейших слуг Его Величества, перейти негласную черту. Очень скоро клан Цзао напрямую вмешается в гонку за титул наследного принца.

И его ребята будут наготове.

Важно лишь не упустить нужный момент. Вмешаться слишком рано — и самая крупная рыба сорвется с крючка; будет официально объявлено, что боевые действия были личной инициативой младших кланов с земли Цзао. Вмешаться слишком поздно, — и клан станет слишком могущественен; тогда справиться с ним будет тяжело даже для него, Танзина.

Зато если разыграть партию безупречно, то все сложится как нельзя лучше. Раскрытый заговор и подавленный мятеж вернейших слуг, — подобный подвиг не может остаться незамеченным. После этого доверие Его Величества к давнему соратнику, подорванное неосторожными действиями последних недель, будет восстановлено и преумножено.

И тогда он сможет нанести удар.

Дворец Хуфенг, резиденция клана Цзао, разительно отличался от всех дворцов, что видел до сих пор Дан в этом мире. Выстроенный из черного камня, он возвышался на вершине скалы и казался её продолжением. Кольцом окружая каменный пик Хушан, он чем-то неуловимо напоминал коронку на гигантский зуб.

Расположение это делало его не только прекрасно защищенным от возможного нападения. С горы Хушан открывался отличный вид на Великую Стену. Картина это была мрачная, но эпичная: земля на сто метров в каждую сторону от Стены была многократно выжжена и засеяна солью, дабы ни одно растение не дало укрытие диверсантам-дикарям.

Да и в целом, атмосфера дворца Хуфенг так и дышала готовностью к войне. Не было здесь места ни чопорной деловитости королевского дворца, ни роскоши и блеску дворца Хуаджу, ни изяществу и легкой порочности дворца Чиньчжу. Каждый слуга, вплоть до последней поломойки, был в первую очередь стражником, бдительно высматривающим угрозу, и лишь во вторую — кем-то другим.

Так что Дан порадовался, что уличил момент, чтобы наложить заклятье личины, изменив примечательный цвет глаз и сделав черты лица более массивными. Талисманы дворца Хуфенг изрядно отличались от тех, что использовал он, но изобретение Фен Сюин обманывало их не хуже.

Рассказывать папеньке о необходимых доработках она явно не собиралась.

Такое обличье поддерживать было легче, чем обличье монахини Ахлам, из-за меньших различий, и Дан мог отвечать на адресованные ему вопросы, — но по большей части предпочитал отмалчиваться, чтобы не сболтнуть лишнего и не выдать своей неинформированности. Благо, быть отрешенным и «не от мира сего» для монаха было вполне нормально.

Обращались к нему нечасто: оба заклинателя Цзао разделяли характерную черту сословного общества. Все их внимание было полностью нацелено на Лаошу Айминь. По приезду во дворец девушку пригласили разделить трапезу с семьей наследника Цзао, тогда как «сопровождающего её монаха» отправили ужинать на кухне со слугами.

Его это вполне устраивало. Хотя бы уже потому, что давало блестящую возможность перекусить, не дожидаясь, пока Айминь примет ванну и переоденется после купания в болоте. Правда, оборотной стороной стало то, что ему самому принять ванну и переодеться не предложили вообще.

Пожалуй, оборотная сторона все-таки перевешивала.

За поздним ужином Даниил старался подслушать разговоры слуг, но в этот раз удача не сопутствовала ему. По большей части речь шла о людях и вещах ему совершенно неизвестных, и пользы от полученной информации было совсем немного.

После трапезы Даниил отправился исследовать дворец. Настороженные взгляды слуг смущали его лишь первое время. Затем привык. Куда больше удивляло, что при таком настрое среди них было так мало вооруженных.

Зато после увиденного на болотах халаты с открытым горлом казались зловещими.

Расспросив встреченных в коридоре слуг, Дан узнал, что роль общественных купален выполняет ручей с северной стороны горы. Со стороны он походил на воспетый японской культурой горячий источник, но увы, реальность оказалась жестокой.

Вода была ледяной.

Даниил ругался сквозь зубы, но ничего не мог поделать. Можно было, конечно, нагреть воду с помощью магии, но не тогда, когда за ним украдкой наблюдает чуть ли не половина женского населения дворца. Необходимость мыться в холодной воде раздражала настолько, что юноша даже не сразу вспомнил, что вообще-то сам этот факт должен его смущать.

Или он просто начал привыкать относиться к обнажению иначе, чем было принято в его мире? В конечном счете, что, если любые понятия «стыда», «стеснения» и тому подобного — суть никому не нужные общественные шаблоны? Глупость, не дающая ничего, кроме ограничений? Следствие привычки отвергать естественное и гнаться за искусственным?

Дан мельком вспомнил, что в средневековье способность стыдиться обнаженного тела считалась признаком наличия души. Разве не смешно? Как признаком души может быть стыд?