– Не уверена, что смогу на это повлиять, – Лайна вздохнула. – Но могу отчасти узнать, как он стал рисдреном. Такой человек, как эрцгерцог, захочет всем доказать, что это было честно.
Мадлен кивнула ей с милостивой улыбкой:
– Я же говорила, что ты отлично подходишь.
Лайна опустила глаза, подражая самым лицемерным сестрам, и не стала говорить, что она не согласна.
Если честно, сначала хотелось отказаться. Годы эпистолярного знакомства с Хейаном Камтом дали Лайне понять, что этот человек плохо воспринимает чужие советы. Находясь в сотне верст от него, герцогиня Аргаст – спасибо дядюшке – представала прекрасной фигурой. Но при личной встрече повлиять на него она не сможет. А значит, Хейан обидится, и вся эта удивительная переписка канет в небытие. Думая об этом, Лайна злилась на его упрямство, из-за которого теперь переживала. Потому что не знала, как преподнести эрцгерцогу правду и остаться его другом.
Но Мадлен поступила хитро, начав разговор с Каны. Лайна говорила о Хейане, а перед глазами вставали картины столицы, их усадьбы, парка и сада. И она не выдержала. Хейан и дядюшка будут разочарованы, Мадлен тоже будет разочарована, но что тут поделать. Зато можно будет обойти весь парк и услышать его задумчивую тишину.
Он ждал ее в условленном месте, возле беседки. Невысокого роста, худой и какой-то нескладный, Хейан Камт смотрел в направлении главной аллеи. Лайна шла из глубины парка и могла спокойно рассмотреть его со стороны. Светло-серый костюм, тусклые рыжие волосы и забрызганные грязью сапоги. Лицо эрцгерцога, погруженного в свои мысли, оставалось холодным, а глаза смотрели вдаль с непонятной грустью. Он притопывал ногой в такт неслышимой музыке, а в руках задумчиво вертел несколько обрывков плетений. Заслышав сбоку шаги, Хейан Камт мгновенно повернулся – движение это было изящным, сглаживающим угловатость его фигуры. Лицо сразу как-то ожило, на губах появилась мягкая улыбка. Теперь Лайна видела, что у него красивые светлые глаза и по-особенному располагающий к себе взгляд, правда, все ещё оттененный непонятной грустью.
– Рад наконец увидеть вас, а не ваш портрет, леди Аргаст, – он склонил голову.
– Тоже рада вас увидеть, но не надо говорить, что в жизни я лучше, – парировала с улыбкой Лайна. – Это слишком скучно, Хейан. Кстати, можно как-то сократить ваше имя?
– Оно и без того короткое, нет? – на лице эрцгерцога мелькнуло недоумение.
– Это не значит, что его нельзя сделать короче. Меня вы можете называть просто Лайна, а вас, если будет позволено, я сокращу до Хэна. – Он только выразительно хмыкнул. – У меня много причуд, будьте к этому готовы, – продолжала Лайна с прежней невозмутимостью. – А вообще я сокращаю имена людей, которым доверяю.
– Мне чувствовать себя польщенным?
– Безусловно. А теперь мы спустимся, но не по лестнице, как это принято, а вон по той тропинке. Поддерживать меня за руку необязательно.
Хэн выразительно вскинул брови, однако ничего не сказал. Тропинка вела по достаточно крутому склону холма, но в сухую погоду здесь можно было спуститься без проблем, как и подняться. Лайна скользила первой, перепрыгивая с одной подходящей выемки на другую. Они оба молчали, пока не очутились на узкой дорожке, выложенной голубоватыми камнями.
– Вот уж не думал, что навыки, полученные в карадильских горах, пригодятся при первой встрече с вами, – произнес голос Хэна сзади.
– О, точно, – Лайна двинулась по дорожке. – Давайте начнем с этой любопытной темы, которую было неудобно поднимать в письмах. Как вы относитесь к тому, что я из Лилейника?
– А как вы относитесь к тому, что я карадилец? – прозвучало над самым плечом: Хэн догнал ее несколькими быстрыми шагами. – Ваш дядя оправдал вас передо мной миллион раз, так зачем спрашивать?
– Затем, что я имею дело с вами, а не с дядей. И я знаю, что такое раздор между орденами магов.
Хэн посмотрел ей в глаза, но не ответил, а продолжил идти рядом. В эти пару минут тишины, глядя на него, Лайна все удивлялась, насколько встреченный ею человек отличается от образа, составленного по письмам. Эрцгерцог, к которому она привыкла, был целеустремленным, суровым и немногословным. Кем-то из тех рыцарей, что ведут за собой целое войско в неведомые земли. Невысокой фигуре Хэна не шли ни доспехи, ни славные победы: в нем оказалось слишком много некой хрупкости и задумчивости.
– Я знаю, что мы сможем отбросить противоречия орденов ради более серьезных целей, – произнес Хэн. Снова замолчал, глядя ей в глаза. Вот тут бы и сказать, что нет никаких серьезных целей, но Лайна медлила, словно ждала, что вместе со старым образом превратится в пыль и вся эта ерунда с правами Аргастов. А Хейан посмотрел вперед и скривился: – Вот гадость!
Они стояли на развилке, напротив невысокой мраморной стелы, украшенной золотыми узорами. Посередине висела черная табличка с давно выцветшей надписью.
– А чего такого? – удивилась Лайна. – Я люблю это место. Кажется, оно называется кенотаф, как на полях сражений? Мне всегда было интересно, в честь кого его поставили. Последние крупные битвы здесь были очень давно, когда осаждали Кану в 2862 году.
На лице Хэна застыло неопределенное выражение.
– Для девушки из ордена вы неплохо знаете историю, – он подошёл ближе и провел пальцем по месту, где была когда-то надпись. – Это и впрямь кенотаф. Только не для генерала, погибшего неизвестно где посреди сражения. Он для двух людей, тела которых не смогли найти под обвалившимися стенами. И там написано, – Хэн наморщил лоб, – «возлюбленным детям моим». А наверху вензель Его Величества Райнсворта Камта.
– Подождите… – Лайна замерла.
– Ага, – кивнул он, растянув половину лица в усмешке. – Это мой кенотаф.
Лайна закусила губу. Выводя его на искренность в шаловливом порыве, она почти была готова заявить, что не хочет переворотов и восстановления старой династии. За прошедшую неделю в голове не возникло никакого хитрого способа донести это. Но глядя на него, стоящего возле собственного надгробия, Лайна вспоминала давние слова Мадлен: «Мальчик потерял свою старую жизнь и мечтает ее вернуть, это неудивительно. Он так и не смог приспособиться к новой». Эрцгерцог с его кривой усмешкой и грустными глазами, и впрямь далекий от этого времени, вообще не походил на человека, способного кого-то свергнуть. А если она сейчас лишит его той самой «серьезной цели», что ему останется, кроме этого кенотафа?
– Не надо говорить, что вы сожалеете, – Хейан Камт снова смотрел ей в глаза. – Это слишком скучно, Лайна.
Она чуть улыбнулась.
– Тогда скажу, что я рада. Рада, что вы выжили и я могу с вами познакомиться.
– И я тоже рад знакомству, – отозвался он серьезно. – Хорошо, что вы решили начать сразу с противоречий. Будь здесь ваш дядюшка, он засунул бы эту тему на пыльный чердак и с улыбкой держал бы дверь, пока за ней бушует пожар. Я предпочитаю развести огонь на открытом воздухе.
Лайна неторопливо двинулась направо от развилки и от чудовищно мирного кенотафа.
– Тогда буду откровенна. Я терпеть не могу ваших соратников, меня раздражают их методы, а больше всего – попытки доказать, что наши методы хуже. У меня было несколько неприятных происшествий из-за карадильского ордена, и мне обидно. Но когда я думаю, как это все видят на другой стороне гор, то, клянусь, я не могу их ни в чем винить. А потому предпочитаю держаться подальше от самой вражды. Но, повторяю, – она внимательно посмотрела на Хэна, – я терпеть не могу карадильцев.
– Тогда я скажу, что терпеть не могу лилейников, – в выражении лица Хейана смешались упрямство и какое-то удовлетворение. – А особенно их лицемерие, внешнюю безобидность и хорошие дела напоказ. Ваш орден пытается быть смиренными овечками, а карадильцы, значит, жестокие и во всем виноваты. Клянусь, время, когда наши ордена сотрудничали, было во сто крат хуже честной вражды. Потому что почти горному ордену доставались и самые тяжелые дела, и самые тяжелые обвинения. Если б лилейники были настолько же честны, как вы, проблем не возникло бы.
