Однако не только плохое вспоминалось, но и хорошее. Много счастливых дней было у него во дворце!

В ушах зазвучал голос и грудной смех жены, когда он показал ей послание от Лизетты.

– Твоих рук дело? Говорено же между нами, чтоб не встревала ты в дела государственные!

– Петруша, не серчай! Я лишь просьбу Лизетты изложила, – сказала она со своим, приятным уху акцентом, – ибо собачка понеже писать не может. Я приготовила для вашей милости померанцев и венгерского вина. А вот вам и мое посланий. Отправить его не было оказий, ви вернулись быстрее обычного.

Она достала из декольте письмо и протянула ему: «Господин, контр-адмирал. Доношу вашей милости, что я здесь купно и детки наши в здравии обретаемся. Не чаем вашего к нам возвращения! А что изволите упомянуть, что вам без нас скучно, верю, однако ж чаю, что вашей милости не так скучно, как нам, и забавы вы везде можете сыскать. А что пишете, будто старые, так то, ведаю, что скорее даму сыщите! Хотя метрессу свою отослали, так я тому уведоми- лась, но чаю, что ненадолго», – вдруг вспомнил Петр фрагмент из письма жены и почувствовал себя, как всегда был в разлуке с ней: далеко, но желанным, не смотря ни на что!

– Не грусти! – хлопнул Петр по плечу Ивана Даниловича, все еще переживавшего, что царь остался недоволен видом своего дворца. – Не твоей вины дело это. Я и сам при жизни не всегда чужие кости берег. Дальше веди.

– Да почти все осмотрели. Только портреты остались, да ваша восковая скульптура.

– Скульптур довольно с меня, а с родными моими один постою.

– Переживает? – спросил Толик, вышедший покурить, присоединившегося к нему Ивана Даниловича.

– Перед портретами стоит и молчит. Меня прогнал.

– Ну, ясно, переживает. А интересно, он там, – Толик показал пальцем на небо, – с ними виделся? Если так, то вроде как недавно расстались!

– Вот вы его об этом и спросите.

– Ну и спрошу! – обиделся Толик.

– Только не сейчас, – назидательно повысил голос Иван Данилович. – Тяжело о таком говорить.

– Что я, не понимаю?

Петр все-таки не удержался и вошел в бывшую офицерскую караульную, где теперь находилась его восковая скульптура. Вошел и вздрогнул от сходства с собою. Он оглядывал себя со всех сторон, и казалось, что выражение лица восковой куклы менялось.

– Обратите внимание на то, что волосы парика восковой персоны – настоящие, принадлежавшие царю, – услышал он голос экскурсовода.

Петр оглянулся, в комнате, кроме его и двойника, никого не было. Голос раздавался за окном, так как он вошел туда, куда посетителям входить не полагалось.

– Редко кому удается встать на уровень взгляда восковой персоны. Создается впечатление, что царь смотрит поверх подданных, как это было и при его жизни, но те, кому повезло с высоким ростом, признаются, что чувствуют себя, как будто пронизанными его взглядом насквозь! Довольно жутко находиться рядом!

Петр оглядел куклу, и у него мелькнула озорная мысль: скинуть это чучело с трона да самому занять это место. Вот бы посмеялся он реакции увидевших, как он встает и начинает говорить.

На память пришло, как еще при жизни спрашивали его:

«– Ваше величество, дозволяете ли вы изготовить по вашей кончине восковую персону?

– Дозволяю, – тогда ответил он.

Но Карло Растрелли не унимался:

– Прошу прощения, Ваше величество! Возможно ли установить внутрь пружинный механизм, дабы персона вставала, подымала руку и могла ходить?

Петр отмахнулся тогда:

– При жизни так натрудился, набегался, что после посидеть спокойно желаю. Не дозволяю.».

Снаружи опять послышался голос экскурсовода.

– Карл Растрелли прислушался к пожеланию царя, но в колени, локти персоны вставил круглые шарниры. Таким образом можно время от времени менять позу скульптуры, положить ногу на ногу, руки повернуть иначе. Представляете, какое впечатление производила эта персона на вельмож. Они выйдут от Екатерины, плюются, что портомойка на троне, а тут Петр сидит. Вельможа входил, персона была в одном положении, выходит, а Петр уже ногу за ногу заложил. У иных сердце в пятки уходило! Петр и после смерти их всех в страхе держал!

Неожиданно ее речь была прервана громким отрывистым смехом.

Экскурсанты в любопытстве заглядывали в комнату, откуда слышался этот неестественный хохот.

– Смотрите, Петр! Мистика какая-то!

– Два Петра! Точно, два!

– Один шевелится! Это он смеется! Он хохочет над нами!

Раздались визг, топот и крики.

– Что, что такое? – немногочисленные экскурсанты, привлеченные шумом, направились в сторону комнаты с восковой персоной. Ужас, в глазах бежавших навстречу людей, передался и им.

– Петр, Петр. – кричали они, сначала метнувшись из зала, а затем, как завороженные, возвращались, разглядывая ожившего царя в упор.

– Смотрите, один в один! А высоченный какой!

Петр, не выносивший прямого взгляда, выбежал из дворца и, увидев Толика, скомандовал:

– Гони!

Иван Данилович еле успел запрыгнуть в машину.

Из музея выбегали люди и показывали в их сторону.

– Петр, Петр, – слышалось отовсюду.

– Вы такой фурор навели! – когда они отъехали, заметил Иван Данилович. Он все еще оглядывался в сторону дворца.

– Меня за восковую куклу приняли! – засмеялся Петр. – Ох и Екатерина! Ох и хитра! И Данилыч туда же! Для устрашения сию персону изготовили, – царь опять захохотал. – Посмотрел бы я на лица бояр, кои моей персоной были напуганы! Хороша шутка!

Отсмеявшись, он стал серьезен и деловито спросил.

– Столица у вас где нынче?

– В Москве.

– Туда и гони!

Толик заартачился:

– Мне завтра на работу. И потом, что я жене скажу, где ночь провел?

Но Петр не привык, чтобы противились его воле.

– Ты ныне при царе. На службу тебе указ пошлем, что сполнять ее не должен. И жене отправим. Указ есть указ. Он всем писан.

– Моей – не писан! Да и нет у нас царей, – безнадежно протянул водитель.

– Тьфу ты! Забыл совсем! Все у вас не как у людей!

– Петр Алексеевич хотел сказать… – пришел на помощь ученый. – На работу вам будет послано письмо, что вы теперь на правительственной службе! Вы это хотели сказать, Петр Алексеевич?

– Вот-вот!

– …и выполняете историческую миссию по доставке Петра Великого в Кремль для… – ученый задумался, а затем продолжил: – Для восстановления в правах как главы и правителя.

– Толково! – похвалил Петр.

– А кто мне за бензин заплатит? – не унимался Толик.

– Что за штука? Для какой такой оказии? – спросил Петр, услышав незнакомое слово.

– Это как овес для лошади, корм для машины, – объяснил ученый.

– Из государственной казны, по моему же указу, будет тебе возвращено деньгами, зерном или живностью какой.

– Мне бы деньгами… – озадаченно отозвался водитель.

В дороге, однако, им не пришлось долго быть одним. Местные власти, получившие указание сверху, решили оградить Петра от неприятностей в пути. Скромная машина была окружена почетным эскортом с мигалками.

Толик гордо поглядывал на всех со своего водительского места и думал: «Вот ведь, не кого-нибудь остановил, а меня. Верно, значит, я тачку выбрал. А моя меня недотепой считает! В милицию, что ли, забрали бы! Тогда, может, в газетах напечатают или по телеку покажут. А то ведь не поверит! Скажет: “Не болтай! Чтобы Петр и ты! Да он с тобой… на одном поле не сядет!”» – Толик обиженно шмыгнул носом, как будто уже услышал от жены эти горькие слова.

Минут через десять Петр вдруг изрек:

– Нелегка житуха на пустое брюхо! Поворачивай в ближайшую корчму. Три века крошки во рту не было!

Переглянулись его попутчики, и машина остановилась у харчевни «Три пескаря» на Невском проспекте.

Выйдя из машины и привлекая внимание прохожих, Петр сердито прошагал к двери.