Дарин нагнулся, поднял из-под ног две части топора и принялся деловито очищать его от крови – знакомая сталь ведь не виновата, что ранила своего хозяина.

Закончив, он вновь осмотрелся, теперь пристальнее вглядевшись в каждую видневшуюся вершину. Горная цепь, ставшая гораздо дальше, чем прежде, несмотря на ещё белеющие снежные шапки, потеряла половину своей высоты и разливалась по равнине пологими склонами. По его невеликим познаниям в картографии выходило: он каким-то образом оказался в нескольких милях к северу от первых горных гряд, а до Нагата теперь куда больше, чем раньше.

Дарин не стал долго раздумывать над случившимся. Всё и так понятно. Они снова попали в переделку и снова выжили. А то, что он неизвестно где находится, и не совсем ясно, почему в одиночестве, тоже имело своё объяснение.

Глубоко вздохнув и глянув на темнеющее свинцовое небо, он двинулся вперёд, решив пройти за этот день как можно больше.

Ругань стояла такая, что Аргис не знал, то ли лезть вверх, то ли спуститься и послушать. Самобытный пейзаж в виде одинокого лысого дерева, побитого всеми восемью ветрами в центре долины, усыпанной засохшим цикорием и окаймлённой печальным молодым ольшаником, как и повелось издревле, был нарушен человеком. Люди либо распахивают любой ровный клочок земли, либо вырубают ольшаник, не забывая и о его дряхлом соседе, либо превращают одинокое дерево в алтарь. Ну, или просто на нём висят, распугивая всех животных и птиц хрипнущим к концу тирады голосом.

Аргис упрямо карабкался вверх, не замечая цепкие ветки, и чувствовал, как весёлая улыбка расползается шире и шире. Был бы он живым, давно бы уже сорвался.

«Всё в этом мире для чего-то сгодится», – подумал он, забравшись чуть выше середины крепкого широкого ствола. Эту мысль он попытался донести и запутавшемуся в остатках ветвей и собственного плаща Шиммелу. Дворянин слушать ничего не хотел, а на философские диспуты тем более настроен не был, всячески мешая, и то ли от злости, то ли от испуга хватая его за руки и пытаясь оттолкнуть.

Далеко не скоро Аргису удалось отодрать дворянина от хватких ветвей, ободрав при этом и свои лохмотья, и одежду Шиммела, и остававшиеся ещё на сухом стволе ветви. Оба спустились вниз, и все: и лич, и дворянин, и дерево, перетерпевшее нежданных гостей, вздохнули свободно.

– Уф, – Шиммел старался отдышаться.

Лич усмехнулся, задумавшись от чего: то ли от спуска, то ли от ругани.

– Угораздило с этим деревом! Терпеть не могу, когда он колдует без подготовки!

Аргис встал рядом, отчего-то неприятно удивившись:

– Думаешь, ты из-за Румы там оказался?

– А из-за кого ещё? – принялся отряхиваться от сучьев и сухих листьев Шиммел. – Вряд ли тот маг решил нас помиловать и спасти в последний миг.

– О, так, что благодаря этому мы спаслись, ты тоже понял?

Шиммел прищурившись, обернулся.

– Не надо считать нас глупее себя, – он помолчал немного, оглядываясь, и задумчиво продолжил. – Интересно только, все ли спаслись и где они.

Аргис зачем-то тоже огляделся, затягивая с ответом, словно, несмотря на то, что он изучил все окрестности перед тем, как лезть на злополучный дубок, и никого из спутников больше не обнаружил, он всё ещё рассчитывал на их появление из-за соседнего пригорка или полулысых кустов.

– Не знаю, где. Хотя думаю: довольно далеко от нас. Руму я рядом не ощущаю, но он наверняка жив, в отличие от остальных.

– Ты что-то знаешь? – спросил Шиммел.

– Наверняка – нет, – лич ответил, на миг задумавшись. – Но перед тем, как меня выбросило из пещеры, я почувствовал чью-то смерть.

– Ты уверен?

Шиммел явно был напряжён, хотя и выглядел спокойнее, чем обычно. Аргис на миг усомнился, стоит ли отвечать, но показное спокойствие дворянина заставило взглянуть на него по-другому и продолжить.

– Уверен. Кто-то погиб – от обвала или магии, не знаю. Я перестал чувствовать жизнь двоих или троих. Одним из них наверняка стал гном, а вот кто другой…

– Значит, это мог быть и напавший на нас маг?

– Вряд ли это он. Его смерть я бы почувствовал сразу. Честно говоря, я могу предположить, кто это, но хочешь ли ты услышать мои догадки?

– И всю дорогу до Нагата примерять на друзей саваны? Нет уж, благодарю. Быть может, кто-то уже мёртв, но для меня все ещё живы. Хоронить их я буду, только лично закрыв им глаза.

Рума то просыпался, то вновь засыпал. Он видел сны, иногда понимая, что это именно сны, а иногда тратя лишние силы на попытки выбраться из воспоминаний Даррелла. Сквозь неяркий свет, заливавший глаза через сомкнутые веки, он видел, как что-то происходило вокруг. Кто-то нёс его, а потом его немилосердно трясло на ухабах и ямах. Глухое цоканье копыт раздавалось вокруг, и шёпот людей доносился отовсюду.

Сколько продолжалось его забытьё, Рума не знал, но понимал, что эти несколько часов или дней, или месяцев станут для него последним отдыхом.

Мимо везли рыбу. Даже сквозь вонь наброшенных на мага шкур он почувствовал запах начинающей портиться рыбьей требухи. Он попытался спрятать нос в тёплой шерсти, но это не помогало: уши уже различили назревавшую рядом перебранку и заслезившиеся глаза сами собой стали раскрываться.

– Отъезжай, давай! Отъезжай! – кричал недовольный голос над головой. – Чего ты к нам притёрся! Дышать уж нечем!

– Тоже мне! – фыркнул другой голос. – Привереды какие! Счас до ворот доберёмси, и отъеду!

– За нами становись! Всё равно двух сразу не впустят.

– А с чего мне вас пропускать? У меня кобыла на полголовы впереди ваших.

– Каких полголовы?! Вали назад, говорю. Всю дорогу честным людям испортишь!

– Хха! Честные люди на других наговаривать не станут.

– Мы не наговариваем, мы те честно говорим – стухла твоя рыба! Сту-хла!

– Это у вас чего-то стухло! А я рыбку только сегодня утром наловил!

– Может и утром, да только не сегодня! Вставай взад, говорю! Не видишь, что ли – мы шкурки везём! Впитают же всю вонь рыбью! И кто их потом возьмёт?!

– Да мне-то какое…!

Рума успел недовольно пошевелиться и увидел недовольного лохматого мужичка, погонявшего пегую кобылу, тащившую небольшую телегу с рыбой. Тот вовсю спорил с другим мужиком – очень широкоплечим, с песочного цвета окладистой бородой, стоявшим прямо над головой мага и размахивающего руками.

Они могли бы спорить ещё долго, но позади раздался требовательный свист. Мужичок с рыбой обернулся и тотчас же погрустнел, принявшись дёргать поводья. Не успел он пристроиться позади, как мимо проскакали два всадника – в чёрных плащах с серебристой вышивкой по плечам, ещё сохранивших кое-где следы въедливой жёлтой пыли. Последний взмахнул длинным кнутом, и часть рыбы из повозки мужичка высыпалась прямо на дорогу. Мужик сплюнул, видимо, не рискнув провожать их бранным словом.

– Вот ведь, – развели над Румой руками. – М-да.

С продавцом рыбой мужик с бородой только переглянулся, отчего-то больше не став продолжать ссору, и дёрнулся назад, туда, где возле скрученного в неряшливый рулон навеса сидели ещё люди. Рума успел перевернуться и завозиться, вставая, когда на него обратили внимание.

– О! Очнулся! Очнулся, господин! – крикнул тот же мужик куда-то вбок.

Повозка слегка замедлилась, над серыми досками показалось заросшее лицо Акана. Принц цепко осмотрел мага и, несмотря на затаившуюся в лице нервозность, заулыбался. Он был в куртке с чужого плеча, в тёплой шерстяной безрукавке и сверкал голыми коленями сквозь рваные штанины. Рума заметил пару синяков на выглядывающих предплечьях и ободранные ладони.

– Ну что, тебе лучше?

Повозка слишком медленно двигалась сквозь вонь шкур и рыбы. Даже едва проснувшись, он чувствовал дикий голод и что часть магии не восстановилась. В теле угнездились усталость и глухое чувство утраты. Сбившись в кучу, на них с благоговением смотрели мужик с бородой и парень помладше, и даже седой как лунь старик, развернувшись на козлах, вовсю таращил глаза. Постепенно на место ощущения его собственной силы приходило другое – магии, что ждала впереди. Нагат приближался, и Рума кивнул.