Арес, отходя от шока, с удивлением осматривал его, особо не вслушиваясь в недовольное бурчание. Он знал Брута, хоть и возрастным, но статным и сильным волком, чьи разговоры были наполнены поэтизмами и "высокими" оборотами. Мудрый вожак, альфа, которой через пару лет мог быть признан старейшиной — таким сын всегда его считал. Сейчас же перед ним отряхивался от пыли обычный мужичок, которых он десятками видел на улицах города. Его взгляд не был пронзительным, а манера речи потеряла всякий лоск. Оборотень с грустью признал это открытие, но решил прикрыть его тем, что отец не может ужиться в людском мире и проявляет свою истинную натуру именно в волчьей ипостаси в своей стае. Но даже это оправдание для самого себя не могло скрыть ту трещину, которую дали в тот миг его идеалы.

— Я тебя ещё на подходе увидел, — продолжая Брут. — Думаю: ну, точно сейчас будешь наши каморки искать. И вот он ты, — он добродушно улыбнулся, давая Аресу возможность говорить.

— Отец, — вздохнул альфа. — Мне нужна твоя милость.

Престарелый волк сложил руки на груди, цокая:

— Не просьба, не совет, а уже милость. Что натворить успел-то?

— Во-первых, мне нужно, чтобы ты встретился с дядей Арманом…

— Нет, — перебил его оборотень. — Следующее?

— Мне нужно где-то скрыться самому и скрыть Викторию.

Глаза отца округлились, а уголки губ стали подрагивать. Он неотрывно смотрел на сына, который, оставаясь в волчьем теле, склонил перед ним голову.

За психиатрической лечебницей…

Виктория лежала в траве, вся сжившись, притянув колени к груди. Из глаз её непрерывно текли тяжёлые слезы. Она уже перестала считать те моменты, когда она плакала за эту, непозволительно долгую, ночь. Но этот раз был для нее самым сложным и даже опасным. То и дело вскакивая, она пробегала несколько метров по направлению к дому своего мучителя, но падала и сжималась в новой волне истерики. Она царапала свои руки и лицо, в попытках болью физической заглушить душевную. Она билась о землю и смотрела на небо, но никак не находила покоя. Оставшись одной, девушка столкнулась с теми мыслями, которые раньше скрывались за адреналином, скоростью и риском побега. И теперь она, охрипнув от немых сдавленных криков, лишь повторяла: "Дети. Мои дети!".

Арес и Брут, вяло переругиваясь, спешили к поросшему полю. Долгих объяснений не потребовалось: отец уже знал о массовом побеге из изолятора, а о том, что произошло несколько часов назад в доме министра "Новой политики", свечение которого было видно за многие километры, он догадывался, но и в страшном сне не мог представить, что главным действующим лицом оба раза будет его сын. "Ты порушил жизнь свою и всей стаи" — мрачно говорил он, пробираясь через ворота. "Мы тебе всегда помогали и сейчас готовы были. Почему поспешил?" — не ожидая ответа, продолжал напирать он. Арес на это лишь грустно кивал, принимая свою ответственность перед семьей.

Два серых волка рыскали в высокой траве, пытаясь почувствовать Викторию. Но, казалось, что её здесь никогда и не было: столь крохотны были крупицы той силы, что исходили от нее. Брут уже был на взводе и готовился обвинить сына в глупом розыгрыше, когда они увидели вдалеке, почти у самой дороги, женскую фигуру, освещаемую лиловым светом магического луча. Она удалялась, а потом пропадала из виду, вставала и снова шла. Альфа сорвался с места, оставляя отца позади. Широкими прыжками, бегом, что со стороны напоминал полет, он за считанные минуты преодолел расстояние, отделявшее его от возлюбленной. Она шла словно в трансе: её руки безвольно повисли вдоль тела, шея роняла голову то в одну сторону, то в другую, рыжие локоны спутались, в них были видны стебельки сухих трав, а прекрасные небесно-голубые глаза оказались окружены сетью лопнувших сосудов. Арес воплотился человеком и схватил ее за плечи. Она медленно перевела взгляд и, через пару мгновений, будто вспомнив, кто стоит перед ней, разразилась новым градом слез. Виктория осела на землю, все ещё поддерживаемая им, схватившись за голову, зарыдала, не в силах ничего ответить обеспокоенному оборотню. Так их и догнал Брут. Больше прежнего нахмурившись, он заговорил с сыном так, будто девушки здесь и не было:

— И куда её в таком состоянии?

— Подождем открытия метро и…

— Ц! — прервал его отец. — Мне некуда вас обоих везти. Хоть на метро, хоть на личном кортеже.

— Но ты же говорил, обещал! — взревел альфа. — Что тебе и дня на все приготовления хватит. Что нас будут ждать, приютят! Я поверил тебе, как верил всегда, а ты…

Он уложил Викторию и вскочил, встав напротив отца. Его глаза горели жёлтым огнем, а кулаки непроизвольно сжимались. Брут не отводил взгляда. Вся его поза, мимика и то пренебрежение, с которым он говорил, ясно отражала его непоколебимое безразличие к неисполненным словам. Трещина в сознании Ареса продолжала увеличиваться.

Днём в еловом лесу на возвышенности…

Когда вернулся Оден со своими охотниками, женщины и дети уже вдоволь насытились лосины мясом. Те принесли двух зайцев и не крупного оленёнка. По законам всякой стаи, добыча была поделена поровну и я, из чистой вежливости, разделил вместе с ними трапезу. Вендиго, ещё несколько раз уходя к брошенной туше у озера, есть со всеми не стал. После непривычно длинного монолога он был отсраненнее обычного. Когда солнце уже было в зените, вожаки и мама вновь собрались на разговор. А я, подозвав резвившегося Хорса, хотел окончательно убедиться в принятом решении.

— Да, дядя Алекс? — по-военному отчеканил он.

— Скажи, если не секрет, а старейшины вашей стаи никогда не были в городе?

Подросток потупил взгляд, что меня немало напрягло.

— Дедушки никогда, а бабушка Деви бывает в городе, но… — он вновь запнулся, бегая взглядом по спинам других членов семьи, отдыхавших неподалеку. — У неё нет ступени. Она нелегал, ушла из леса раньше всех нас и живёт как человек, — проговорил Хорс на одном дыхании.

— То есть от нее Оден и знает об аместистовых системах?

— Да, верно, — поняв, что я уже знаю об отступнике в их семье, подросток заметно приободрился.

Разговор пошел в то русло, какого я не ожидал. Но, тем не менее, я мог рассчитывать на совет тех старейшин, которые никак не связаны с обществом людей. Мудрые волки, доживающие свой век, имели особую связь с Луной. По крайней мере, так говорят о них, а они не возражают. Не окажись я персоной нон грата в городе, то постарался бы поговорить с отцом, но, по рассказам матери, Либер был совсем плох. Когда волки пополняли центры первой и, тогда единственной, ступени адаптации, он пошел на отчаянный шаг — в одиночку бросился на, дававшего интервью, министра "Новой политики". Тот как раз рассказывал об инновационных рубиновых амулетах, создающих невидимую стену для оборотней в лесах, и должен был установить последний минерал, чтобы закрыть цепь. Но отец промахнулся. Вместо того, чтобы повалить подонка и разорвать его на куски, он упал всем весом на его малолетнюю дочку. Девочку экстренно госпитализировали. А Либер сбежал под пулями. Когда Миранда устала вместе с ним бороться и прятать меня и брата, ушла в город и, спустя три года уже обзавелась первыми связями, найдя пути для сокрытия личности отца, чтобы он мог присоединиться к нам, тот отказался. На той бумажке, что он передал Вендиго, когда мы уже были на третьей ступени, была всего одна фраза "Да не достанусь я никому" и рисунок виляющего хвоста. Он сам пришел к людям, исполнив желание жены, но не покорившись уродливой, как он верил, человеческой системе адаптации, подавлявшей волчью суть — в центр для престарелых. Теперь я был с ним согласен. Раньше я искренне считал, что оборотней за пределами рубиновых сетей осталось меньше десятка, что обойти правила невозможно и это наша новая реальность, какой бы она не была. Но я ошибался. Волки уже начали использовать лазейки, уже выгрызали крупицы своей свободы назад. Некоторые. Остальные же терпели мучения, многолетние пытки, принудительную изоляцию и издевательства, считая, как и считал я, что это наш новый мир, неотъемлемый в своем уродстве. А отец… Наверное, он не видел другого выхода, испугался рейдов по лесам, хотел видеться с семьёй или ещё какая причина. Вряд ли мне доведется это когда-либо узнать. И совета получить от него я не смогу.