— Может ещё в лесу увидимся, волчонок. Хорошего тебе полнолуния, — сказала она, помахав рукой.

Уже смеркалось. Альфа ходил между деревьев, разминая лапы и спину. Место сбора его стаи находилось в каких-то двухста метрах, но, пока не стемнеет окончательно, соваться туда нельзя. Прожекторы белым светом исполосовали небо, что вызвало недовольное рычание сотен голосов и крики с угрозами, доносившимися в ответ с вышек. Хотя люди и считают, что полнолуние длится пару дней, но все оборотни знают, чувствуют с самого рождения, когда светило находится в своей полной силе. Каких-то десять-двадцать минут его видимость полная, а энергия, способная давать физическую мощь, обострение инстинктов и исцеление, льется слово бурный речной поток. Богиня Луна в эти мгновения озаряет благословением своих детей и её взора все с нетерпением ждали. Даже юные волки, взлетевшие без запинок на третью ступень, перестали резвиться. Арес слонялся без дела, стараясь далеко не уходить от трёх старых елей, где будет проходить ежемесячный совет семьи. На пути попадались самые разные волки: от омега-самцов до альфа-самок, были и воины — гаммы и престарелые кормилицы — дельты, беты-отроки и пожилые охотники, растерявшие все иерархические преимущества. Перед альфой почтительно склоняли головы, а другим его статуса он сам уважительно кивал. Запрет на иерархию был номинальным, люди это знали — нельзя перечеркнуть то, что есть часть твоей природы. Но, конечно, открыто показывать сохранение естественного неравенства нельзя было, да и уже бессмысленно: все уже давно не в лесу, а одной горящей лодке.

Прозвучал трещащий сигнал и прожекторы одновременно потухли. Оборотни притаились, смотря на, выплывающую из-за туч величавую луну. Первыми взвыли более чувствительные самки и подростки, потом уже остальные волки. Самозабвенно, радостно, торжественно. Ни один из, находившихся здесь, в городе, интернате или даже центре "строгой адаптации", оборотень, не мог сдержать себя. Арес не был исключением. Он голосил долго, искренне, сливаясь с самим своим звериным естеством. Но постепенно этот хор покинуло несколько оборотней. Военные, сидящие на вышках того и не заметили, ведь знали, что пока светило не повернется на какой-то один градус, все будут продолжать свое нехитрое занятие и угрозы нет. А семеро волков уже бежали к елям.

— Арес, сын мой, рад видеть тебя в здравии, — чуть более возбужденно, чем следовало, сказал вожак, альфа-самец Брут.

— Здравствуй, отец, — ответил он и поклонился.

Отец начал совет со справления о социальных проблемах каждого из стаи, хотя из месяца в месяц особо ничего не менялось. В обязательном порядке обсуждались вопросы тех, кто не мог присутствовать на собрании: старики в центрах для престарелых оборотней, раскиданных по округе и дети в интернатах. Когда дошла очередь до Ареса и он рассказал о бете Алексе, о министре "Новой политики" и о таинственной волчице, все притихли. Чуть погодя, Брут, дав высказаться Еве, своей жене и второму вожаку, вечно опекающей даже уже состоявшегося и взрослого сына, медленно, подбирая слова, начал:

— Мы, как стая, будем поддерживать тебя всегда, примем и позаботимся о тех, кого ты приведешь. Мы не имеем права тебя ограничивать в выборе и судьбе, лишь только одна Луна может.

Арес слушал, внимал каждой фразе и, когда отец закончил, поклонившись, сказал:

— Я прошу помощи стаи.

— Хорошо. Но выслушай мой совет и наставление, — чуть подумав ответил Брут.

В одиночной камере изолятора…

Все последние сутки я провел будто в трансе. Дважды мне просунули через дверь пресную еду, один раз обыскали камеру, а под вечер пришел маг. Я уж надеялся, что перед полнолунием меня оставят в форме волка, но этого не произошло. Человек лишь обновил минерал на заряженный и нацепил ещё один, контрольный — горный хрусталь. Ошейник начинал давить, стягивать кожу на затылке, но я понимал, что это далеко не самое неприятное в моей ситуации. Через окошко под самым потолком пробивался свет. Всего через несколько минут Луна будет в своей полной силе и лишь одной ей известно, какие муки мне предстоит испытать. Амулет горел, казалось, прожигал кожу и плоть, а сила, что наполняла меня с каждой секундой, грозилась вырваться наружу, разорвав тело на мелкие ошмётки. Мне и раньше доводилось проводить полнолуние в промежуточной стадии воплощения — просто не успел выехать из города, но тогда и энергия камня была меньше, и в таком виде я был всего одну ночь.

Час пришел. Я взвыл. Отчаянно, беспомощно, протяжно. В вой я пытался вложить всю ту силу, что даровало мне светило, которой оно неумолимо наполняло меня. Двадцать долгих минут тело было мне не подвластно: я то был придавлен к полу, то лез на стены, поближе к окну, заламывал руки, вставал и падал. Я срывался то на рёв, то на человеческий крик, я скулил и плакал. А амулет мутил мой рассудок всё с большей и большей силой. За стенами камеры я слышал и чужой вой: все заключённые оборотни сейчас страдали также, как и я.

В наблюдательном центре…

Арес благодарно поклонился стае: родителям и отдаленно-знакомым родственникам. Стая — это семья и в ней нет разделения на важных и не важных. Волк был почтителен ко всем в эту трудную для него ночь.

Когда солнце уже начало всходить и оборотни, разминаясь, неспешно стягивались к контрольно-пропускному пункту, Арес прошёлся вдоль ограды, отделявшей наблюдательный центр от последнего пристанища престарелых. Он сразу узнал Миранду — седая маленькая волчица смотрела вдаль за перекрестья сеток заборов.

— Здравствуй, волчонок, — сказала она, не оборачиваясь, лишь почувствовав на себе его взгляд. — Вон там, видишь? Мой муж.

Альфа подошёл ближе, вглядываясь. Большой волк, хромая, разрывал на ходу тушу кролика. Серебро седины уже коснулось его шерсти, а крупные шрамы по всему телу были летописью славных битв старого оборотня.

— Его зовут Либер, "свободный". Он был против переселения в города, боролся до последнего, но всё равно оказался здесь, — тихо сказала Миранда.

Арес, услышав знакомое имя, нервно сглотнул и уже иначе посмотрел на волчицу. Он не осмелился уточнять, тот самый ли это Либер, а лишь сипло спросил:

— Вы поговорили?

— Нет. Но я же вижу, что всё у него хорошо.

Миранда встала и поплелась к выходу. Примятая трава была свидетелем долгой тягостной ночи, что она провела на этом месте. Альфа, чуть погодя, пошел следом с четким намерением приступить к осуществлению своего плана.

Когда я очнулся, моя кожа была липкой и измазанной в пыли, суставы болели, а кровавая струйка засохла на пути от виска к подбородку. Я спал прямо на плитке и, судя по паутине трещин, приложился об неё ночью. Голова, лёгкая, словно набитая ватой, отказывалась анализировать происходящее, а тело, наоборот, стало невероятно тяжелым. Я кое-как поднялся и рухнул на койку. В глазах плясали черные точки. Я не знал, сколько прошло времени с того момента, когда дверь с протяжным скрипом открылась.

— Подозреваемый Алекс, четвертая ступень по программе адаптации, после приема пищи за вами придут, — прогремел голос прямо над ухом. — Это допрос. Ведите себя благоразумно.

Человек снял с моей шеи контрольный амулет. На тумбу у изголовья кровати опустилась железная миска. Я нехотя открыл глаза и смог поднять свое тело. Тошнота и головокружение преследовали меня, но, посмотрев на кашу с гранулами из капсулы, я даже ощутил какое-то подобие аппетита. "Мыши полевые — четыре штуки — адреналин 1 из 5" — не лучший завтрак в моей жизни, впрочем, как и прошедшая ночь — всё соответствует.

Надзиратель вернулся не один, а с конвоем из двух оборотней и двух людей. Меня, словно безумного маньяка-рецидивиста, вели по коридорам сгорбившись, с поднятыми за спиной руками. Эта допросная комната разительно отличалась от предыдущей: размерами, приглушённым светом, и стулом с множеством ремней. Увидев в дальнем углу комнаты сейф и того самого мага, что закреплял на мне амулет, я понял — меня будут пытать.