— Спецназ "Восток", это отряд "Сокол", вы у моста? Приём.

— Группа "Сокол", нет, контролируем митинг "Лапы" на площади с севера. Приём.

— Пошлите сюда человек десять. "Чистые" начинают беспорядки. Приём.

Силовик отдал приказ и, закрепив рацию на бронежилете, сцепил кисти рук, осматривая собравшихся на акцию протеста. "Чистый город", которые призывали к истреблению оборотней, действовали куда агрессивней, нежели чем "Лапа в руке" и их последователи. Но и от последних можно было ожидать чего угодно. Впрочем, коллеги уже вдоволь развлекались с кучкой нарушителей, бьющих витрины и кидающих в служителей закона мусор. Поговаривали, что они уже давно планировали свои шествия и вскоре можно будет созерцать на улицах города бутылки с зажигательной смесью, баррикады у здания правительства и столкновения стенка на стенку между националистами последнего поколения и пацифистами того же. Сам же силовик, проработавший полжизни в органах, мол рассуждать лишь статистически: дела разумных существ за семь лет касались его не чаще раза в неделю, а вот людей — каждый божий день десятилетиями.

В логове стаи Одена, ранее днем…

Вендиго уложил матерь перед старейшинами Найлом и Ронаном. Седая шерсть волчицы скомкалась под дождём и оголила многочисленные гематомы, раны и ожоги. Сам оборотень выглядел не лучше — там, где организм отверг мертвые ткани, теперь зияли черные и лиловые бугристые участки, ладонь загноилась, а через всю ключицу и грудь шел обугленный зигзагообразный шрам. Селена, увидев состояние пришедшего, тут же увела детей глубже в пещеру, смахивая слезы. Старые волки же лишь с грустью качали головой.

— Я знаю, что силой Луны ей можно помочь, — хрипел оборотень. — Отец говорил, что старейшинам это под силу.

— Сядь, Вендиго, пожалуйста, — попросил Ронан и сердце его щемило.

— Если нужно, то я отдам ей свою энергию, — продолжал он, пропустив просьбу мимо ушей. — Я пытался так делать, пока шел сюда.

— Славный воин, сын Либера и Миранды, Вендиго, — с напором проговорил Найл. — Ты теряешь контроль.

— Нет. Ни на секунду, — огрызнулся волк.

Меряя шагами пространство, он старался не смотреть в лицо матери, а когда взгляд сам собой опустился, он упал на колени и взял её руку. В голосе проступила ярость:

— Помогите ей! Надо мне подохнуть — пускай, хоть всю силу из меня выкачайте! Только помогите!

Его тело будто сломалось, стало более обычного угловатым, а форма его менялась сама собой — от волчьей до человеческой в секунду. И когда перед старейшинами сидел не черный зловещий волк, а мужчина, в глазах его были видны слёзы.

— Вендиго, пожалуйста, послушай, — тяжело, через силу сказал Ронан. — Миранда мертва. Уже несколько часов.

Всей психиатрической лечебнице был дан "отбой", но только лишь в корпусе для сотрудников оборотней горел свет. Главный врач, смотря на два десятка санитаров, уборщиц и поваров, собравшихся в холле первого этажа, прочистил горло и сказал:

— С этого дня вы не можете покидать территорию больницы. Право на выезд, лицензия, ступень — можете об этом забыть. Это мой личный приказ и он уже подписан.

По толпе прошла волна перешептываний, но чаще всего звучал вопрос: "Зачем?".

— Тихо! Причины я могу перед вами и не раскрывать. Но, в целях убедительности, это сделаю. В городе начинаются беспорядки и черт вас знает, что вы решите вытворить. Во-первых, я не хочу лишаться работников, а при выезде это, вероятнее всего, и случится, — на этих словах все окончательно умолкли. — Во-вторых, за любую вашу провинность отвечать в итоге мне. Так что будьте благодарны за эту крышу, еду и работу. Сейчас расходитесь, а завтра работаем как обычно. В патруль я ставлю людей.

Главный врач развернулся и вышел из корпуса, направившись в свой кабинет. Там на столе лежал протокол по делу об убийстве сотрудника ФСК его подчинённым, уведомление об устранении последнего в процессе задержания и просьба прислать полное досье на Брута, оборотня третьей ступени.

Начальник завода поставил свою печать на приказе о запрете выезда сотрудников-оборотней за территорию. Уже днём он будет зачитан, а любое неповиновение — караться суточными сменами и выговорами. В дальнем углу стола лежало дело о пропаже его уборщицы Евы четвертой ступени, и просьба выслать все имеющиеся данные и характеристику.

Главный редактор издательства, качая головой, читал дело своей писательницы — Миранды пятой ступени адаптации. Он иногда подмечал в её книгах сомнительные высказывания, но никогда бы не подумал, что она связана с революционерами. Дрожащей рукой он напечатал письмо о настоятельной просьбе работникам творческих специальностей не покидать своих жилищ. И добавил в конце: "В противном случае — увольнение". Сообщение ушло сразу всем оборотням в редакции.

Оттиск печати, подпись, общий сбор и объявление — снова и снова это повторялось все последние два дня в разных точках города. Ни один руководитель не получил официальной рекомендации или постановления. Ни один из них не рассчитывал опять обеспечивать жильем на территории тех волков, кто перешёл на четвертую ступень. И никто не был рад вынужденной мере. Но иного выхода не было. Сотрудники люди исподтишка фотографировали стенды с приказами, отсылали друзьям и знакомым. Информация просачивалась в СМИ, давая повод одним горожанам посокрушаться о свободе оборотней, другим — высказаться о необходимости более строгих мер, а третьим — взять на заметку и потребовать от юриста фирмы или организации сделать такое же.

Начальник отдела следственного изолятора, смотря невидящим взглядом на статуэтку, шагающих в ряд, шимпанзе, неандертальца и мужчины, сминал в руке объяснительную, написанную несколько дней назад Аресом четвертой ступени. Он проклинал себя снова и снова за то, что когда-то взял на службу волка, которому нужно было обеспечить лёгкую жизнь по настоянию Себулы. Когда выяснилась связь с Алексом, а автоматически и установился организатор побега, уже всем было плевать на взятки за книжки с капсулами, из-за которых он беспокоился все эти годы. На кипе бумаг с гербами федеральной службы контроля лежало то, что перечеркнуло не только его карьеру, но и всю жизнь — приглашение на допрос в статусе обвиняемого.

Директор смешанной школы при интернате для детей-сирот и оборотней лежал на верхней койке в камере. Ни один адвокат не согласился работать с его делом, а назначенный государством раз за разом повторял: "Да, по закону вы должны были контролировать всех учителей, даже если это четвертая ступень. Алекса ждут чудовищные пытки и казнь, а вас — лишь тюрьма. Подумайте с этой стороны".

За городом, утром…

Виктория проснулась рано и больше не смогла провалиться в сон. Всё тело ныло, тянуло, рвало изнутри, но, вместе с тем, пришла и необъяснимая лёгкость. Она попыталась перевернуться на другой бок и зашипела от боли, по инерции начав вылизывать свои лапы. Это расслабляло, возвращало в те года, когда мама сутками напролет согревала её и сестер своим теплом, а они толкались, не видя друг друга, и пробирались к молоку. Она помнила и своих детей — беззащитных, обречённых на мучительную погибель, но горестное чувство собственной беспомощности заставляло её раз за разом себе повторять: "Сейчас ты им не поможешь". И она запирала их все глубже и глубже в своей душе, надеясь, что когда-нибудь они растворяться в ней, как сотни дней, проведенных ею в заточении — выцветших, потерявших всяких смысл и ценность.

Когда в её поле зрения попал Алекс, Виктория зашевелилась, тихо позвала, стараясь не разбудить, спящего рядом, Ареса.

— Доброе утро, тебе лучше? — спросил лидер и присел рядом с ней.

— Лучше, — ответила она, вымученно натянув уголки губ. — Почему мы не в бизнес-центре?

— Для нас его больше нет. И у меня есть все основания полагать, что сам Арман хотел нас сдать, используя Брута, — он проследил за реакцией волчицы, оставшейся спокойной, и продолжил. — Годами то место было сокрыто от глаз государства, но вдруг его нашли, хотя никаких следов за нами нет. Жена Брута умерла, значит он, приведя туда агента, сам не знал о подставе, — Алекс глубоко вздохнул, прокручивая в голове тот вечер. — А Арман же играет свою игру, в которой нам, видимо, ещё позавчера уже не было места.