И по­шел во­своя­си, хло­пая се­бя ру­кой по за­ду и де­лая не­при­стой­ные жес­ты. Оли­вье по­нял: по­бе­да за ним — и да­же уди­вил­ся. Зна­чит, мож­но сде­лать так, чтоб с то­бой счи­та­лись? Он вспом­нил Ма­ка, учив­ше­го его, как на­до се­бя за­щи­щать, как на­но­сить удар в под­бо­ро­док, и уже с боль­шей уве­рен­но­стью во­шел в подъ­езд до­ма, где жил Па­ук.

Пло­хо от­ре­гу­ли­ро­ван­ный ра­дио­при­ем­ник до­но­сил че­рез шу­мы, по­хо­жие на по­тре­ски­ва­ние мас­ла на ско­во­род­ке, пе­сен­ку «По­го­во­рим не­мно­го о Па­ри­же». Слы­ша­лись зву­ки цим­бал, по­том ка­кая-то жен­щи­на да­ла по ще­кам не­ис­то­во во­пя­щей дев­чон­ке, и сра­зу все стих­ло, толь­ко рит­мич­но по­сту­ки­ва­ла чья-то швей­ная ма­ши­на. На жел­той сте­не Оли­вье про­чел на­ма­ле­ван­ную ко­рич­не­вы­ми бу­к­ва­ми над­пись: При­врат­ни­ца на ан­тре­со­лях. Маль­чик под­нял­ся, не дот­ра­ги­ва­ясь ру­ка­ми до за­са­лен­ных де­ре­вян­ных пе­рил. Пе­ред вхо­дом в ка­мор­ку при­врат­ни­цы при­мос­ти­лась на по­лу се­рая кош­ка, спря­тав под се­бя ла­пы. Она мя­ук­ну­ла, и Оли­вье по­че­сал у нее за ухом. Свер­ху по­слы­ша­лось:

— Кто там?

Он до­шел до сле­дую­ще­го эта­жа и уви­дел по­жи­лую вы­со­кую то­щую жен­щи­ну с длин­ным крюч­ко­ва­тым но­сом. На пле­чах ее был чер­ный пла­ток. Она спро­си­ла, че­го ему на­до, и Оли­вье от­ве­тил са­мым лю­без­ным то­ном:

— Из­ви­ни­те, ма­дам при­врат­ни­ца, я хо­тел бы уз­нать у вас что-ни­будь о Да­ни­эле. Знае­те, о ка­ле­ке, ко­то­рый вот так хо­дит…

— О гос­по­ди! Да его боль­ше здесь нет.

Эти сло­ва, про­из­не­сен­ные весь­ма ре­ши­тель­но, да и са­ма длин­ная ста­ру­ха, от ко­то­рой не­сло ню­ха­тель­ным та­ба­ком, вы­зы­ва­ли та­кую ро­бость, что Оли­вье сму­тил­ся, про­бор­мо­тал ка­кие-то из­ви­не­ния и по­вер­нул­ся, что­бы по­бы­ст­рее уй­ти. Но она не­ожи­дан­но ок­лик­ну­ла его:

— А что ты хо­тел?

— Ни­че­го. Толь­ко по­го­во­рить с ним.

— Ну лад­но, пой­дем со мной на­верх.

Вы­нув из кар­ма­на об­щий ключ от квар­тир, она под­ня­лась с маль­чи­ком на пя­тый этаж; они во­шли в ок­ра­шен­ную бе­лой крас­кой ман­сар­ду, ко­то­рая по­хо­ди­ла бы на мо­на­стыр­скую ке­лью, ес­ли бы там не ви­се­ла ре­про­дук­ция «Вес­ны» Бот­ти­чел­ли. Очень стран­но бы­ло ви­деть ее в жи­ли­ще с сы­ры­ми, лип­ки­ми сте­на­ми. Оли­вье не при­хо­ди­лось бы­вать в ком­на­тах без обо­ев, та­ких пус­тых, та­ких свет­лых. Он уви­дел ме­тал­ли­че­скую кро­вать, по­бе­ги сам­ши­та в ста­ка­не, сто­лик для умы­ва­ния с эма­ли­ро­ван­ным та­зом и кув­ши­ном.

— Вот, — ска­за­ла жен­щи­на, — здесь он жил.

— Да? — уди­вил­ся Оли­вье.

При­врат­ни­ца вы­ну­ла шпиль­ку из шинь­о­на и по­че­са­ла ею в за­тыл­ке. Она ука­за­ла Оли­вье на сто­лик у из­го­ло­вья кро­ва­ти, где ле­жа­ло стоп­кой не­сколь­ко книг. Маль­чик бла­го­го­вей­но при­бли­зил­ся и взял од­ну. Имя ав­то­ра он про­чел с тру­дом: Шо­пен­гау­эр.

— Все вре­мя он чи­тал.. Да та­кие еще чуд­ные книж­ки.

Оли­вье дер­жал кни­гу в ру­ке. Она по­ка­за­лась ему очень тя­же­лой. Он не за­да­вал жен­щи­не во­про­сов. Толь­ко гла­за его спра­ши­ва­ли.

— Но это бы­ло не так уж пло­хо, — ска­за­ла жен­щи­на. — А вот по­смот­ри на сте­ны. Зна­ешь, сколь­ко дней он за­тра­тил, чтоб их вы­кра­сить? Кисть он дер­жал, сжи­мая ее об­руб­ка­ми рук или во рту. Да­же и по­то­лок по­кра­сил. По­нем­нож­ку, ни­ко­му ни­че­го не го­во­ря. На­вер­но, крас­ка тек­ла у не­го по ли­цу. Пре­ж­де он жил в ниж­нем эта­же, вме­сте с ма­те­рью. По­том она умер­ла, а его здесь ос­та­ви­ли. Она бы­ла та­кая свя­то­ша. Мо­жет, по­это­му он так мно­го чи­тал.

— Па­ук умер? — спро­сил Оли­вье.

— Нет-нет, ведь лю­ди так про­сто не уми­ра­ют, да­же ка­ле­ки. Од­на­ж­ды ут­ром он вдруг на­чал кри­чать. Как я вспом­ню об этом, ме­ня дрожь про­би­ра­ет. Пря­мо как бе­зум­ный во­пил, его тряс­ло. Со­се­ди ре­ши­ли зво­нить в гос­пи­таль. Но он не хо­тел, чтоб его увез­ли. Ты же по­ни­ма­ешь — ка­ле­ка… Те­перь его от­ту­да не вы­пус­тят.

Оли­вье смот­рел на нее ок­руг­лив­ши­ми­ся от ис­пу­га гла­за­ми. Его объ­ял страх. С ужа­сом он ос­мот­рел сте­ны, кро­вать, кни­ги, увяд­шую ро­зу, упав­шую на пол ря­дом с ноч­ным сто­ли­ком. Вне­зап­но об­раз Вир­жи­ни слил­ся в его соз­на­нии с Вес­ной Бот­ти­чел­ли. Как ни гру­ба бы­ла эта при­врат­ни­ца, она уло­ви­ла на свет­лом ли­це ре­бен­ка, в его зе­ле­ных гла­зах глу­бо­кую скорбь.

— Ста­ло быть, ты хо­ро­шо его знал?

— Да, — от­ве­тил Оли­вье, — он был мо­им дру­гом.

— Я ду­маю, ему там бу­дет луч­ше, чем здесь. Ка­ле­ки — у них ведь свой, от­дель­ный от всех мир.

Оли­вье от­лич­но знал, что это не так. Па­ук очень лю­бил ули­цу. И ее лю­дей. Да­же тех, кто на не­го и вни­ма­ния не об­ра­щал. И маль­чи­ку по­чу­ди­лось, что от­ку­да-то из­да­ле­ка Да­ни­эль зо­вет его на по­мощь. И Вир­жи­ни то­же зо­вет его. А он ни­чем не мо­жет по­мочь им — ведь он ре­бе­нок.

— Ну, ухо­ди те­перь, — ска­за­ла при­врат­ни­ца, — у ме­ня ра­гу на ог­не. — И до­ба­ви­ла: — Ес­ли хо­чешь, возь­ми кни­ги. Ни­ко­му они не по­на­до­би­лись…

— Я мо­гу? Прав­да? Мо­гу их взять?

— Од­на кни­га из му­ни­ци­паль­ной биб­лио­те­ки. Ты ее сдай ту­да…

Оли­вье взял стоп­ку книг под мыш­ку, по­бла­го­да­рил и спро­сил:

— А мо­жет, он вер­нет­ся?

— Нет, — от­ве­ти­ла жен­щи­на, слег­ка под­тал­ки­вая его к ле­ст­ни­це, — не вер­нет­ся он.

Что ска­жет Эло­ди, ко­гда Оли­вье при­та­щит до­мой эти кни­ги? Он ти­хонь­ко за­су­нет их в свой ра­нец и бу­дет смот­реть по оче­ре­ди од­ну за дру­гой. Школь­ные учеб­ни­ки ведь не бы­ли его соб­ст­вен­но­стью — их вы­да­ла ди­рек­ция, как и дру­гим ре­бя­там. Толь­ко те­перь Оли­вье по­ка­за­лось, что на­ко­нец-то у не­го на­стоя­щие кни­ги.

Маль­чик бе­жал по ули­це, опа­са­ясь, как бы на не­го не на­пал Плад­нер с друж­ка­ми: он креп­ко дер­жал свои кни­ги, точ­но со­кро­ви­ще. Вы­шло так, буд­то Па­ук их за­ве­щал ему лич­но. Оли­вье ни­ко­гда не слы­хал о бу­тыл­ке, ко­то­рую бро­са­ют в мо­ре с гиб­ну­ще­го ко­раб­ля, он не смог бы срав­нить эти кни­ги с бе­лы­ми ка­муш­ка­ми, ко­то­рые ос­тав­лял за со­бой на до­ро­ге Маль­чик с паль­чик, или же с по­сла­ни­ем, вы­бро­шен­ным из ок­на тем­ни­цы за­клю­чен­ным в нее плен­ни­ком. Про­сто Оли­вье как бы уно­сил с со­бой са­мо­го Да­ни­эля, стра­даю­ще­го и все­ми по­ки­ну­то­го дру­га, вме­сте с его тай­ной и не­за­бы­вае­мым взгля­дом.

Ули­ца Ла­ба вы­гля­де­ла пус­той, туск­лой, ого­лен­ной. На ка­кое-то мгно­ве­ние Оли­вье ее раз­лю­бил. Ули­ца до­пус­ка­ла, чтоб у нее по­хи­ща­ли ее оби­та­те­лей. Она ни­ко­го не же­ла­ла за­щи­тить. И ста­но­ви­лась чу­жой, вра­ж­деб­ной, все ее яр­кие вы­вес­ки боль­ше ни­че­го не го­во­ри­ли его ду­ше. Серд­це ре­бен­ка бы­ло пол­но тре­во­ги. Оли­вье по­смот­рел на га­лан­те­рей­ный ма­га­зин, бро­сил­ся в подъ­езд до­ма но­мер 77, за­бил­ся в угол у две­ри в под­вал и за­пла­кал.

На сле­дую­щий день маль­чик столк­нул­ся ли­цом к ли­цу с Гас­ту­не, про­тя­нув­шим ему два паль­ца, ко­то­рые Оли­вье с не­при­яз­нью по­жал. Маль­чик опа­сал­ся, что Гас­ту­не сно­ва за­го­во­рит о «Де­тях Ар­мии». Гас­ту­не ин­те­ре­со­вал­ся дру­ги­ми толь­ко в том слу­чае, ес­ли мог при этом по­го­во­рить о са­мом се­бе, но ино­гда он умел за­ин­те­ре­со­вать ре­бя­ти­шек не столь­ко рас­ска­за­ми про вой­ну (ведь у ка­ж­до­го в се­мье имел­ся хоть один че­ло­век, упи­вав­ший­ся по­доб­ны­ми те­ма­ми), сколь­ко вся­ки­ми без­де­луш­ка­ми: це­пью для ча­сов с бре­ло­ка­ми, та­ба­кер­кой, за­жи­гал­кой с длин­ным тру­то­вым фи­ти­лем, мно­же­ст­вом раз­ных ка­ран­да­шей, в том чис­ле со встав­ным гра­фи­том, ко­то­рый так же, как и веч­ное пе­ро, был при­кре­п­лен к от­вис­ло­му кар­ма­ну, — и все это впол­не гар­мо­ни­ро­ва­ло с жи­во­пис­ной вы­став­кой его на­град и ме­да­лей, раз­ве­шан­ных на гру­ди.

В этот день, не най­дя се­бе взрос­ло­го со­бе­сед­ни­ка (не­ко­то­рые, за­при­ме­тив его из окон, про­во­ди­ли ру­кой по шее, по­ка­зы­вая, что он уже вот где у них си­дит), Гас­ту­не на­бро­сил­ся на Оли­вье: