Оби­та­те­ли ули­цы, при­няв­шие уча­стие в по­хо­ро­нах, уже дав­но вер­ну­лись. Слу­жа­щие по­хо­рон­но­го бю­ро сня­ли щи­ток с бу­к­вой «Ш» (ини­циа­лом фа­ми­лии умер­шей) и тра­ур­ные пор­ть­е­ры с две­рей га­лан­те­рей­но­го ма­га­зи­на. Сын бу­лоч­ни­ка Жа­ко око­ло от­цов­ской лав­ки за­ни­мал­ся ка­ме­рой сво­его ве­ло­си­пе­да. Оли­вье ос­та­но­вил­ся, по­смот­рел на эту крас­но­ва­тую кол­ба­ску, по­гру­жае­мую по час­тям в ло­хан­ку с во­дой, чтоб вы­явить по вы­сту­паю­щим пу­зырь­кам ме­сто про­ко­ла. «Это из-за гвоз­ди­ка», — ска­зал Жа­ко, по­ка­зав Оли­вье на ма­лень­кую ды­роч­ку.

Оп­ро­ки­ну­тый ве­ло­си­пед, ло­хань, сня­тые ши­ны, ме­тал­ли­че­ский ша­бер, тю­бик с ре­зи­но­вым кле­ем — все вы­гля­де­ло не­обыч­но. Тут же, ню­хая тро­ту­ар, про­гу­ли­ва­лась ста­рая со­ба­ка. Про­шел ин­кас­са­тор в зе­ле­ной фор­ме и шля­пе-тре­угол­ке; к его жи­ле­ту бы­ла при­кре­п­ле­на на ме­тал­ли­че­ской це­поч­ке чер­ная, сло­жен­ная гар­мош­кой сум­ка для сче­тов. Из­да­ле­ка до­но­си­лись фор­тепь­ян­ные ак­кор­ды, за­глу­шае­мые по­рой трес­ком мо­то­цик­ла. Чей-то ра­дио­при­ем­ник раз­но­сил рек­лам­ную пе­сен­ку на мо­тив Ту­рец­ко­го мар­ша: «Од­ним маз­ком пас­ты Тюмб­лер за­став­лю я за­свер­кать ав­то­мо­биль!..» Поз­же, ко­гда Оли­вье вновь ус­лы­шит му­зы­ку Мо­цар­та, она бу­дет сли­вать­ся в его соз­на­нии с этой на­до­ед­ли­вой рек­лам­ной ско­ро­го­вор­кой.

Все ка­за­лось та­ким спо­кой­ным на ули­це, та­ким обы­ден­ным. Буд­то ни­че­го не про­изош­ло. Пло­ским, как по­верх­ность мо­ря, сомк­нув­ше­го­ся по­сле ко­раб­ле­кру­ше­ния. Ни еди­но­го сле­да бед­ст­вия. Вот раз­ве что ма­га­зин с за­кры­ты­ми став­ня­ми. И Оли­вье сто­ял, при­гво­ж­ден­ный к мес­ту ка­кой-то страш­ной бес­смыс­ли­цей. Лу­чи солн­ца еще про­са­чи­ва­лись меж дву­мя бе­лы­ми об­ла­ка­ми. Оли­вье гля­дел на кры­ши до­мов, они ка­за­лись ему ог­ром­ны­ми, ве­ли­че­ст­вен­ны­ми. Маль­чик за­жму­ри­вал один глаз, по­том дру­гой — кры­ши на­чи­на­ли пе­ре­ме­щать­ся в не­бе. Это его за­бав­ля­ло. Ули­ца бы­ла ря­дом, ему ста­ло лег­че, буд­то дол­гое уду­шье сме­ни­лось ров­ным ды­ха­ни­ем.

— Ну иди до­мой, твои род­ные уже, ко­неч­но, вер­ну­лись, — ска­за­ла на­пос­ле­док Аль­бер­ти­на.

Она под­толк­ну­ла Оли­вье впе­ред, пы­та­ясь сде­лать это по-дру­же­ски, что у нее, од­на­ко, не по­лу­чи­лось, так она ус­та­ла. За­тем по­спе­ши­ла к се­бе, что­бы за­нять­ся са­ла­том из оду­ван­чи­ков.

Ес­ли ули­ца зна­ва­ла ча­сы празд­неств, то она об­ла­да­ла и свои­ми ак­те­ра­ми. На­при­мер, этот лох­ма­тый, ко­ло­рит­ный бы­ва­лый че­ло­век — Бу­гра. Он с пре­зре­ни­ем от­но­сил­ся к день­гам и к сво­им со­вре­мен­ни­кам, пред­по­чи­тал тру­дить­ся по­мень­ше, ну, на ху­дой ко­нец со­гла­ша­ясь на ка­кую-ли­бо вре­мен­ную ра­бо­тен­ку — был «че­ло­ве­ком-рек­ла­мой», стриг пу­де­лей, шел груз­чи­ком в бю­ро пе­ре­воз­ки до­маш­них ве­щей, встав­лял стек­ла, не брез­го­вал и ма­ляр­ным де­лом. Ко­ро­че, он все­гда был го­тов «под­мог­нуть».

Ес­ли счи­тать, что вся­кий че­ло­век на­по­ми­на­ет пред­ста­ви­те­ля ка­кой-ни­будь со­бачь­ей по­ро­ды, то Бу­гра был бли­же все­го к сен­бер­на­ру и пи­ре­ней­ско­му гри­фо­ну. Эта­кий круп­ный, плот­ный, тол­сто­ще­кий, с гру­бым ли­цом, ко­то­рое пря­та­лось в гус­той ча­ще во­лос, сбе­гав­ших вниз от вис­ков и па­дав­ших на лоб ка­кой-то не­ве­ро­ят­ной гри­вой. Крас­ный нос, ли­ло­ва­тые уши, бле­стя­щие жи­вые уголь­ные гла­за — они-то и ос­ве­ща­ли эту жи­во­пис­ную ме­ша­ни­ну чер­ных, се­дых, ры­же­ва­тых во­лос. На­пя­ли­вая на се­бя как зи­мой, так и ле­том по не­сколь­ку сви­те­ров, да сверх то­го еще и вель­ве­то­вую чер­ную курт­ку плот­ни­ка, в ши­ро­чен­ных ша­ро­ва­рах, стя­ну­тых у ло­ды­жек, Бу­гра на­по­ми­нал ра­бо­че­го ста­рых вре­мен, скан­да­ли­ста и вор­чу­на, на­чи­няв­ше­го свои не та­кие уж час­тые бе­се­ды вы­ра­же­ния­ми и сло­веч­ка­ми ис­ку­шен­но­го анар­хи­ста.

Бу­гра то­же бы­вал в га­лан­те­рей­ной ла­воч­ке, но лишь для то­го, чтоб по­про­сить Вир­жи­ни вдеть «про­кля­тую нит­ку в эту шлю­ху-игол­ку». Он тре­бо­вал обыч­но, чтоб нит­ка бы­ла очень длин­ной — то­гда он смо­жет ею мно­го че­го при­шить. Лю­бо­пыт­но бы­ло смот­реть, как он шьет, си­дя у сво­его ок­на и по­ти­хонь­ку вор­ча; это бы­ло ко­мич­ное зре­ли­ще: да­же его длин­ной ру­ки не хва­та­ло, чтоб вы­тя­нуть всю нит­ку, ко­то­рая к то­му же еще бес­ко­неч­но пу­та­лась.

Жил Бу­гра в пер­вом эта­же над «Пра­чеч­ной Сен-Луи», за­ни­мая од­ну ком­на­ту это­го тес­но­го до­ма. Имен­но здесь он ра­ди ую­та со­брал всю до­бы­чу от сво­его не­вин­но­го ма­ро­дер­ст­ва: ме­бель его со­стоя­ла из са­до­вых стуль­ев, круг­ло­го сто­ли­ка, взя­то­го из ка­фе, ко­рич­не­вой ска­мей­ки, ко­то­рую он при­та­щил из мет­ро, с рек­ла­мой од­но­го из ма­га­зи­нов в Шат­ле — «Бра­тья Ал­лес», но наи­боль­шей его уда­чей, по­жа­луй, бы­ла верх­няя часть улич­но­го га­зо­во­го фо­на­ря, на си­нем стек­ле ко­то­ро­го вы­де­ля­лись бе­лые бу­к­вы: По­ли­ция. Что ка­са­ет­ся кро­ва­ти, то ее он уво­лок с пус­ты­ря, и этот пло­хо сби­тый же­лез­ный ске­лет вре­мя от вре­ме­ни из­да­вал скрип. Как бы слу­чай­но по­су­да Бу­гра но­си­ла на­име­но­ва­ния раз­лич­ных ка­фе: «Дю­пон», «Би­ар» или «Пи­во». На сто­ляр­ном вер­ста­ке мож­но бы­ло об­на­ру­жить по­се­реб­рен­ные, а ны­не по­жел­тев­шие ва­зоч­ки, блюд­ца с ука­за­ни­ем рес­то­ран­ных цен за те или иные на­пит­ки, чаш­ки с мар­кой буль­о­на «ви­ан­докс», ста­кан­чи­ки от аб­сен­та, си­фон из го­лу­бо­ва­то­го стек­ла.

О Бу­гра лю­би­ли по­су­да­чить в квар­та­ле еще из-за его стра­сти к раз­ве­де­нию кур; он под­се­лил к ним ве­ли­ко­леп­но­го пе­ту­ха с пун­цо­вым греб­нем, и ра­но ут­ром звон­кое ку­ка­ре­ка­нье бу­ди­ло всю ули­цу. По­ли­ция гро­зи­лась на­ло­жить на Бу­гра взы­ска­ние. Ра­зо­злив­ший­ся ста­рик весь ме­сяц ядо­ви­то по­вто­рял:

— По­ду­мать толь­ко! Ну и бол­ван этот пе­тух! Сколь­ко раз я вы­но­сил ему стро­гий вы­го­вор!

Он на­пи­рал на сло­во «вы­го­вор» и еще боль­ше злил­ся. Од­на­ко ему при­шлось пой­ти на ус­туп­ки и по­кон­чить с птич­ни­ком. Но то­гда он ре­шил иг­рать на ка­ва­ле­рий­ской тру­бе, при­чем стоя у са­мо­го ок­на, и лишь толь­ко его на­чи­на­ли уве­ще­вать про­хо­жие или по­ли­цей­ский, Бу­гра ог­лу­ши­тель­но во­пил:

— Да здрав­ст­ву­ет со­ци­аль­ная ре­во­лю­ция!

Пти­чий двор сме­ни­ла ов­чар­ня: од­на­ж­ды ут­ром он при­вел бог зна­ет от­ку­да ба­ра­на, ко­то­ро­го во­дво­рил в свою ком­на­ту. Сно­ва жа­ло­бы, сно­ва ссо­ры с со­се­дя­ми и хо­зяи­ном до­ма. Ему при­шлось про­дать это­го ба­ра­на, ко­то­ро­го он ок­ре­стил «Мой друг Азаль». Сей­час Бу­гра раз­во­дил мор­ских сви­нок и кро­ли­ков. Ко­ро­че го­во­ря, не про­хо­ди­ло и не­де­ли, чтоб на ули­це не тол­ко­ва­ли о «по­след­ней вы­ход­ке Бу­гра»: то он ост­риг пу­де­ля на­роч­но толь­ко с од­ной сто­ро­ны (чтоб его хо­зяй­ке ме­ре­щи­лось, буд­то у нее не од­на, а две раз­ные со­ба­ки), то под­ве­сил к сво­им став­ням на ве­рев­ке пря­мо над ули­цей мет­лу и дру­гую хо­зяй­ст­вен­ную ут­варь (яко­бы для то­го, чтоб на ле­ст­ни­це они не ме­ша­ли жиль­цам) и так да­лее…

В это ут­ро Оли­вье, с бле­стев­ши­ми на солн­це во­ло­са­ми, сто­ял при­сло­нив­шись к сте­не око­ло за­кры­то­го га­лан­те­рей­но­го ма­га­зи­на, как раз в том мес­те, где все мо­ло­дые лю­ди это­го квар­та­ла обыч­но вы­ца­ра­пы­ва­ли или стро­чи­ли ме­лом на стен­ке лю­бов­ные по­сла­ния, а так­же по­ли­ти­че­ские вы­ска­зы­ва­ния, не за­бы­вая об­ра­тить­ся к то­му, кто это бу­дет чи­тать, с весь­ма тра­ди­ци­он­ным сло­веч­ком из пя­ти букв. Бу­гра крик­нул маль­чи­ку из ок­на:

— Эй, ма­лыш! Нy-ка ло­ви эту де­неж­ку, пой­ди раз­ме­няй. Мне нуж­но пять мо­нет по со­рок сан­ти­мов. Имен­но пять!

Бу­маж­ка вы­ле­те­ла, и Оли­вье под­хва­тил ее, как ба­боч­ку. Вы­пол­нив прось­бу, он, дви­жи­мый лю­бо­пыт­ст­вом, ре­шил под­нять­ся в квар­ти­ру Бу­гра. Ста­рик уса­дил его на ска­мей­ку и по­тер ме­ж­ду паль­ца­ми при­не­сен­ные мо­не­ты, при­ки­ды­вая их вес на ла­до­ни и как-то стран­но раз­гля­ды­вая, буд­то это бы­ли не день­ги, а про­сто ме­талл, ко­то­рый тре­бо­ва­лось рас­смот­реть. Он ото­брал из них три, ки­нул на свой вер­стак, а ос­таль­ные по­ло­жил в круг­лый, из крас­ной ре­зи­ны ки­сет для та­ба­ка, ко­то­рый слу­жил ему вме­сто ко­шель­ка.