— Эй, горожанин, подь сюды! Да веди себя по-людски, рот свой поганый не раскрывай зря!
Этому-то я что сказал? Я же даже не знаю хозяина этого голоса, а он меня затыкает. Ну ничего-ничего, отольются кошке мышкины слезки. Вы все, суки страшные, у меня еще посмотрите. Я вас научу собирать выбитые зубы сломанными пальцами. Так, бормоча себе под нос ругательства и проклятья, проковылял к лестнице и уже почти привычным способом начал подниматься. В этот раз давалось сложнее — и только начавшие затягиваться ожоги давали о себе знать, и силы не прибавлялись, без еды-то и воды уже сутки наверное сижу. А то и поболе. Но кое-как добрался до верха, с ненавистью уставившись на стоящего сухонького деда с выцветшими глазами и длинными седыми волосами. Смена караула была что ли? Да плевать, все они сволочи. Дед смотрел на меня каким-то одновременно и смиренным, и презрительным взглядом, чем бесил невероятно. Встряхнул головой, отгоняя накатывающую волну бешенства, и выпрямился.
Глава 8
6 октября 2021 года Новосибирская обл.
— Здравы будьте, братья и сестры. Мы снова собрались под сенью родителя нашего Отца Леса, под зорким оком бога нашего, ныне властвующего на небе, Коляды, на теле Матери нашей Земли. Сегодня повод для вече — принятие нового члена в лоно нашей семьи!
Община, в количестве человек эдак тридцати, дружно склонила головы перед вдохновенно вещающим Феоктистом. Они все стояли на коленях и до этого, с момента как поганый старик вышел на маленький помост возле огромного костра, бросающего искры на пару метров вокруг, и теперь приняли совсем уж унизительные позиции — и на коленях, и головы преклонили. Можно было бы сказать, что это очень красивое и торжественное зрелище, но мне было не до восхищения — я стоял, закованный в настоящую деревянную колодку. В ней были закреплены моя дурная голова и руки, на ногах все так же болталась цепь. И стоял я в этой жутко неудобной и унизительной позе лицом к происходящему действу, что меня не особо радовало, впрочем. Но мнения моего никто не спрашивал и, более того, когда с рук сняли цепь, чтобы закрепить руки в колодке, я умудрился вырваться и знатно приложил двоих охранников. Одному ударил костяшками пальцев в горло, а второго припечатал коленом в пах, а затем захватил цепью на ногах за шею. И придушил бы, если бы не сбежались еще человек пять, кое-как оторвавшие меня от него.
На самом деле, сейчас я жалел о том, что кинулся в драку. Никаких шансов у меня не было — цепь на ногах, голые руки, вокруг куча противников, а я не Джеки Чан совсем. И даже не Стивен Сигал. Но кипящее внутри бешенство вырвалось само, стоило телу почуять, что руки свободны. И в итоге, я сам себе осложнил жизнь до невозможности — теперь точно не может быть и мысли, что меня примут в свои ряды эти бесноватые, работать я на них тоже не буду, а зачем им просто так держать меня? Так что перспективы не ахти. Дело явно пахнет керосином, и если меня сейчас тут начнут резать на ленточки, то я абсолютно ничего не смогу сделать. И это сильно раздражает. Помимо того, что, вообще-то, меня от души отбуцкали и теперь, кроме не перестающих ныть головы и ожогов, болит и все остальное тело. Но, как говорил кто-то мудрый — пока ты жив, жива и надежда, так что не вешаем нос!
Пока я думал о своем, толпа перед помостом чуть расступилась, образовав узенький проход к помосту, в котором показалась девичья фигурка в белом одеянии, а за ней шествовали два мужика, в знакомых по первой встрече хламидах. Походило это все на свадебное шествие — также закрыто лицо у девушки, также все смотрят с восторгом, только Мендельсона не хватает. Дойдя до помоста, девушка встала на колени и склонила голову, как и все. Один из идущих за ней подошел, аккуратно откинул назад платок с лица девушки, взял за руку и встал слева от нее на одно колено, второй также сделал с правой стороны. Девушкой предсказуемо оказалась Ксюша, но выглядела она не очень здоровой — бледная, похудевшая, глаза смотрят в одну и точку и даже моргает как-то замедленно. Все-таки, похоже, что она под какими-то веществами. Не видно, что ее сюда волокли силой, и вид у нее скорее какой-то умиротворенный.
Феоктист оглядел подошедшую троицу, довольно покивал сам себе и задержал взгляд на Ксюше. И смотрел он на нее совсем не как на брата по вере, что было легко объяснимо — во всей кучке людей, стоящих сейчас перед стариком, женщин было всего штук восемь, и все далеко не молодые. Так что секретарша явно выделялась на их фоне, даже с нынешним не самым лучшим видом.
— Братья и сестры! — Снова громыхнул над поляной голос жреца. Умеет говорить, скотина. — В нашу семью, осененную вниманием истинных богов, пришло новое дитя! Аксинья была ослеплена бытием во грехе и смраде города, этого рассадника тьмы на лоне нашей Матушки, но Боги сплели нити ее судьбы так, что она пришла к нам! И в тот же день она отреклась от лжи и порока, в которых жила, дабы уразуметь праведную жизнь! И жить, как ведано нам издревле!
Старикан продолжал заливаться соловьем, а сам не сводил взгляда с девчонки. А та все так же стояла на коленях, не поднимая взгляда, как и все остальные. Один я лицезрел все происходящее. Речь продолжалась еще минут пять, а когда закончилась, Ксюша встала и ушла в общие ряды, а двое ее сопровождающих встали за спиной Феоктиста. Или ее теперь надо называть Аксинья? Нет, мне по-старому больше нравится. Жрец на какое-то время замолк, затем обратил свой горящий взор на меня.
— Встаньте братья и сестры. Пришло время решить, что делать с тем, кто убил одного из нас, и едва не убил второго! — О как. Это кто из тех двоих отъехал? Первый, наверное, ему-то я хорошо попал, а второго явно не додушил. Толпа зашумела недовольно — Вот вы мне скажете — Феоктист, он отнял жизнь у нашего брата, и мы должны отнять его жизнь взамен. Нет, скажу я вам! Не смерть за смерть, а жизнь за жизнь! Он заменит нашего павшего брата Кондратия пред нами и пред богами! Лишь службой не за жизнь, а за совесть он искупит свой грех! — Голос старика все крепчал и сейчас гремел над поляной. Даже меня пробирает. — Есть ли среди нас те, кто не согласен?
Люди мгновенно затихли. Лишь спустя несколько секунд на ноги поднялся мелкий костлявый мужчина, седой, всклокоченный и с полубезумными глазами, которыми он уставился на меня. Мужик ткнул в меня пальцем и с ненавистью прохрипел:
— Жрец! Но этот мерзавец напал на наших братьев! Как сможем мы принять его? Как сможем простить убийство? Разве мудрый Сварог не отвернется от своих детей, которые оставляют безнаказанным такое? — В конце его голос поднялся практически до визга. А мне происходящее все больше напоминало какую-то сцену из дешевого театра.
— Ты прав и не прав, Павел! — Величаво произнес Феоктист. — Мы не оставим убийство и нападение безнаказанным! Мы не примем его в нашу общину! Мы не простим его! Но мы заставим его заменить того, на кого он поднял свою поганую руку! И пока он своей работой и своим телом не искупит вину, он будет бесправным животным!
Я не выдержал и хмыкнул. Вроде, не так уж и громко, но старик услышал и снова повернулся ко мне.
— Тебе все еще смешно?
— Вовсе нет. Просто горло пересохло — как мог искренне произнес я. Еще больше усугублять не хотелось совершенно. — Мне бы водички…
— Если ты сам, своей волей, согласишься искупить свою вину, то будет тебе вода! — Все так же торжественно пообещал Феоктист, взмахом руки отправляя мужичка на место.
— Это в смысле соглашусь стать безвольным животным и что-то там про искупление телом? Ну уж нет, увольте. Даже знать не хочу, что это значит.
Старик нахмурился, но не очень естественно, было похоже, что такого ответа он и ожидал. Пристально посмотрел на меня, затем все же ответил:
— Это мы еще посмотрим, человече, это мы еще посмотрим. А что такое искупление телом, ты сейчас и сам поймешь — и, посмотрев мне за спину, гаркнул — Василек! Приступай!
У меня неприятно все замерло в груди. Ну а подумайте сами — стою в позе одного хитинового создания с клешнями, руки и голова зажаты в колоде, абсолютно без шансов выбраться, а клятый Василек сзади к чему-то может приступать. Даже лягнуть толком не получится — цепь же. Но я на всякий случай напряг ноги, готовый ими отбиваться, и лучше сломать шею в колодке, потеряв опору. А вместо этого услышал свист, затем спину обожгло. Это вызвало неоднозначные эмоции — было очень больно, еще и поверх ожогов-то, но все же это не худший вариант. Поэтому я стиснул зубы и лишь шипел сквозь них, пока мог. После пятого удара в глазах начало плыть, ноги подкашивались, спина нестерпимо горела, но я все еще не орал. Еще пару ударов спустя наступила блаженная передышка, которую испортил Феоктист, подошедший к моему лицу и участливо поинтересовавшийся:
