— Ну было иногда…

— Ах было? А что в стене после гвоздей оставалось?

— Дырки всякие.

— А теперь представь, что стена — это душа Азиты, гвозди — это твои оскорбительные слова в её адрес, а дырки от гвоздей в стене — это раны от твоих слов.

Я так возмутилась, что даже из кресла встала и ткнула пальцем в грудь слегка опешившего Кочебора.

— Всё, что ты наговорил Азите, Коцел, надолго останется с ней. Но, если она увидит, что тебе действительно жаль того, что ты её обидел, она сможет тебя простить. Жена твоего сына, к счастью, одна из тех людей, которые умеют прощать. Даже — ты уж прости, пожалуйста — таких козлов, как ты…

— Звеня, не забывайся, — пригрозил Коцел.

— А я и не забывалась, — огрызнулась я. — Я просто сейчас объясняю тебе так, чтобы ты понял. Что слова способны ранить и оставлять очень долго заживающие раны. Но в отличии от дырок в стене, раны в душе, пусть и не все, со временем затягиваются. Особенно, когда, тот, кто их нанёс искренне и от всего сердца попросил прощения.

После моих слов, Коцел чуть скривился, будто кислых щей глотнул, а затем кивнул.

— Ладно. Давай попробуем ещё пару раз, и я пойду, попробую… извиниться. А там, будь, что будет.

— Давай, — со вздохом согласилась я. — Только помни: искренне.

На этот раз у Коцела всё-таки получилось. Не идеально, но гора-аздо лучше прежнего.

А после, он пригласил Азиту сюда, в свои временные покои. Я же в это время, по просьбе Коцела, пряталась за ширмой для переодевания. Благо, Азита туда не заглядывала. Конечно, Кочебор налажал и не единожды.

Начиная с того, что забыл с чего нужно начать, а потому перед разговором минут десять рассказывал Азите про погоду и особенности посева овса, чем заставил невестку ощущать полнейшее недоумение, а, во-вторых, Коцел где-то потерял половину слов из прощения и скомкал все фразы в одну — нелепую и неуклюжую. Честно говоря, я была уверена, что Азита дальше и слушать не станет этого горделивого нахала, но…

— Я очень ценю твои добрые и дорогие моему сердцу слова, Коцел, — вежливым мягким тоном произнесла Азита. — И я знаю каких усилий тебе это стоило — попросить прощения. Благодарю тебя за это. Теперь ты не мог бы сказать зачем на самом деле позвал меня поговорить?

«Не выкладывай все карты, — мысленно взмолилась я. — Осторожнее, постепенно, не нужно спешить…»

Но это был Коцел Кочебор.

— Нужно засыпать речку Иванку заговорённым серебром, — выпалил десятник. — Твой муж против. Помоги его убедить.

«Задница Вия!!! — подумала я. — Да что б тебя, Коцел!»

В покоях Кочебора воцарилась глухая и полнейшая тишина. Да такая, что было слышно, как мелкие заледеневшие снежинки за окном, легко царапают толстое стекло круглых окошек.

— Что ж… — с заметным смятением проговорила Азита. — Если ты считаешь… Я… П-помогу тебе. Только объясни, будь добр, зачем это нужно. А я… Я сделаю, что смогу.

И Кочебор объяснил. Прямо. Грубовато. Как умеет. Но основную мысль, прямолинейный, как доска, стареющий воин всё-таки донёс. И Азита, что удивительно, с ним полностью согласилась.

— В таком случае, Вышебору действительно нужно прислушаться к твоим словам, — с беспокойством и заметной озабоченностью, проговорила девушка. — Одно дело умасливать духов, которые облегчают жизнь гарнизону башни и населению внутреннего двора, и совсем другое, когда из-за этого упыри смогут окружить «Аннушку», чтобы перебить здесь всех… Боги!.. Этого нельзя допустить! Я сейчас попробую переговорить с Вышебором. Только знаешь, что? Пойдём вместе, Коцел.

— Вышебор меня не станет слушать, — недовольно ответил Коцел.

— Возможно. Но, если он прислушается ко мне, то быть может согласится и заново выслушать уже тебя. Пойдём. За одно, возможно, вы наконец-то помиритесь. — добродушно произнесла невестка Кочебора.

— Тебе так важно, чтобы мы помирились? — ворчливо спросил Коцел.

— Конечно! Он твой сын, а ты его отец. Вы навсегда едины. Не должно быть раздора между родителями и их детьми. Это против природы и против правил богов…

— Каких именно богов? — с подозрением спросил Кочебор.

— Полагаю, что в плане единства семьи все боги единодушны, — тактично ответила Азита.

Я одобрительно улыбнулась. Азита настоящая умница. Мне бы её терпение, обходительность и добродушие. Хотя, в мире ведьм такие качества, пожалуй, могут счесть и слабостью.

Когда Азита и Коцел вышли из апартаментов, я выбралась из-за ширмы и посмотрела на дверь.

Оставалось только надеяться, что Коцел сможет не только убедить Вышебора в правильности своих действий, но помириться с сыном. Я взяла тарелку с едой, которую хотела отнести вниз, Святославу и направилась к двери, за которой меня ждал противный усач. Как ни крути, а я всё-таки, пока что, узница и мне нужно находиться в тюрьме до решения Кресибора Крота. Хотя, Вий его знает, что он там удумает…

Захватив ещё немного фруктов, выращенных при помощи садовых духов, я, стараясь удержать всё в руках, подошла к двери и в этот миг бросила взгляд в зеркало. В ту же секунду меня парализовало приступом ужаса и потрясения. Из зеркала на меня глядел высокий худощавый старец. Тот самый Окунь, облачённый в красно-серую мантию и с ольховым посохом в руках. Глаза старца сияли чарующим золотистым светом, источая расплывчатые лучи. А я не могла отвести взгляда от его глаз.

Внутри меня, где-то прямо в сознании, зазвучал хор голосов. Точнее, нет, это был один голос, с сотнями разлетающимися гремящими эхо! Я не могла разобрать слов, но зато ощущала, как повелительный могучий низкий голос пронзает разум, тело и как будто резонирует внутри по всем суставам, венам и артериям.

Это был потусторонний властный зачаровывающий голос — он легко подчинял меня, опутывал одним только звучанием и наполнял изнутри… Я не могла ему противиться… Даже напротив, мне хотелось ему подчиниться. В эти мгновения я ничего не желала так сильно, как следовать воле этого голоса.

Мне наконец-то удалось различить отдельные слова:

— Воля Сварога… Законы… Нового… Порядка… Твоими устами… Твоими руками… Твоими мыслями… Ныне Ты — Длань моя…

Каждое новое слово звучало всё громче. Эти слова дрожали в моей голове, сотрясали мозг и мысли, распирали своды черепа и начинали причинять боль — давящую и жгучую. Я скривилась, глухо вскрикнула и зашипела.

Слова повторялись, а глаза старца в зеркале сияли всё ярче… А в следующий миг в комнате резко распахнулись оба круглых окошка, ударились о стену, и апартаменты Коцела ворвалась воющая метель.

Боль стихла, испарилась и растаяла. Остались только те самые слова, которые медленно затихающим эхо звучали в моём сознании и шёпотом, против моей воли, срывались с моих дрожащих губ.

— Законы… Нового… Порядка…

* * *

Пока я спускалась обратно в подземелье в сопровождении усача, последний то и дело пытался запустить свои кривые руки в глубокую тарелку с едой, которой я хотела порадовать Святослава.

Пришлось напомнить жадному ратнику, что я лично знакома с отцом начальника гарнизона «Аннушки». Вроде бы это подействовало. Далее мы спускались в темницу, сохраняя молчание. До меня со всех сторон доносились приглушенные звуки голосов, скрежет и позвякивание кольчуги, негромкий металлический лязг, какие-то перестуки, скрипы, чей-то смех и хлопанье дверей.

Когда мы спустились в темницу, Святослав был приятно удивлён изобилием еды, которую я ему принесла.

— Храни тебя боги, Звеня, — чуть с набитым ртом, проговорил благодарный и сияющий воин. — После засохшего хлеба и кислого супа — это просто еда богов.

— Охотно верю, — согласилась я. — Как ты? Холод больше не мучает?

Ставр на пару мгновений замер, проглотил пищу и ответил:

— Вроде бы нет, но… В твоём присутствии становится легче.

— Давай обойдёмся без нелепых и пафосных комплиментов, — немного скривилась я.

— Никаких комплиментов, — качнул головой Святослав. — Сказал, как чувствую: ты ушла — стало холоднее, а вернулась, я сразу почувствовала себя лучше.