-Впредь, попрошу Вас не говорить о моей королеве подобные замечания, ибо смею заверить Вас, что более духовно чистого человека Вы здесь не найдете.-Виктория вздохнула.-я так понимаю, что король не смог сегодня с Вами встретится?
-Увы, мое пребывание здесь затянется еще на сутки точно, а там будет видно. Вдруг у Вашего короля завтра заболит голова, и он снова не сможет выслушать меня. Это ведь так естественно для королей.-Алистер улыбнулся.-а чем Вы занимаетесь, Виктория? Если Версаль Вам не интересен, и ложе с королем Вы не делите, то должно быть что-то более интересное, что Вас здесь держит.
-Что меня здесь держит…-печально повторила Виктория.-вообще-то, я поэтесса. Писать поэмы вроде как мое призвание.
-Поэтесса?-удивился Алистер.-могу ли я набраться наг….
-Нет!-резко ответила девушка.-я не читаю свои произведения вслух.
-Так если позволите, то я сам могу прочесть Ваши творения, если для Вас это табу.-дипломат улыбнулся.
Она сделала шаг назад. В ее глубоких, голубых глазах он видел смущение. Настоящее женское смущение, какое способна чувствовать только невинная душа, что и была у поэтессы. Уголки аккуратных, небольших губ поднялись до милой улыбки, и обнимая правой рукой свой левый локоть, она опустила голову отводя свой смущенный взгляд. Впервые ею интересовались, ее хотели узнать. Поэтесса вздохнула, и хотела было поделиться одной из последних работ, но вдруг страх поселился в ее душе заставляя сомнению взять над гордостью вверх. Встрепенувшись, она спросила Алистера простой вопрос…
-А Вы, значит, выполняете поручение своего короля?-ее брови чуть нахмурились. Такое бывало, когда она вслушивается в ответ собеседника.
-Да.-уверенно ответил юноша.-поручение. Знаете, это уже моя не первая поездка во Францию, но в прошлый раз мне пришлось получить отказ от Екатерины Медичи и ее сына, что так грубо попросили меня удалиться.
-Ах, вот в чем дело.-поэтесса вздохнула.-знаете, многое за последний год поменялось в стране, и эти нововведения, если честно, то мало чего хорошего за собой понесли.-Виктория сделала шаг вперед удаляясь от перил и постепенно подходя к дверям своих покоев. Алистер не теряя темп ее флегматичного шага следовала за ней.-после смерти Екатерины Медичи, то в стране началась отслойка таких нюансов, как летучий эскадрон, чье женское плечо стояло во главе всего и вся, а теперь это небольшая кучка одиноких девушек, что поклялись перед королевой-матерью служить своей честью на пользу эскадрона, а теперь они бесцельно прозябают в стенах замках позабыв о последних правилах приличия, но все так же задирая юбки перед молодыми графами, да что там перед молодыми…-девушка засмеялась.-перед графами в принципе. Да только если при Екатерине огонь горел в сердцах этих женщин, то после смерти потухло и пламя.-девушка отворила двери спальни.-полыхнули, как спички.
Алистер непонимающе ответил.
-Не подумайте, что я глупец, но мне казалось, что эскадрон это кавалерия из всадников, наездников.-ответил юноша робко закрыв за собой двери.-или во Франции это слово имеет другое значение?
-Тут Вы ошибаетесь, и во Франции это слово имеет такой же смысл, как и во всей Европе, но только не в этом порочном замке, где за словосочетанием «летучий эскадрон» скрывает группа знатных женщин, что славятся своим родом, но при этом всем сердцем эти дочери, жены, племянницы и сестры знатных князей, королей, графов желали служить во славу страсти и Медичи. Хитрющая дитя печали смогла стать во главе целой страны, и при этом быть как бы от него вдали. Знаете, Алистер, наверное, это именно тот самый идеал, к которому я так безобразно стремлюсь. Екатерина Медичи…-с грустью произнесла Виктория.-запретный, но такой желанный образ. Думаете, я сумасшедшая, раз считаю ее эпохальной фигурой?
«С рожденья мало, чтоб тебя желали,
Бывает радость та совсем не в прок...
Что ждёт тебя в пути, «дитя печали»?
Познание, что человек — есть волк?..»
Прочитал молодой дипломат в раскрытых листах бумаги, что так и напрашивались на это. Для него, как для мужчины, было удивительно наблюдать за рассуждениями этой молоденькой девушки, что в свой небольшой возраст заставила себя чувствовать других. Ему это импонировало…человечность…
-Я понимаю, что это вовсе не мое дело,-Алистер облизал пересохшие губы.-указывать Вам к кому испытывать уважение, и склонять голову, но разве Екатерина Медичи не была организатором…-мужчина набрался смелости произнести это словосочетание.-Варфоломеевской ночи?
-Ах, Вы об этом.-поэтесса прошла к окну, и открыла его.-Вы что-нибудь знаете о гугенотах?
-Простите?-скривился дипломат.-в каком смысле?
-Французские протестанты.-Виктория мягко улыбнулась.-десять тысяч гугенотов пали жертвой собственной кровожадности и это в день свадьбы моей госпожи Маргариты. Думаете, что было легко стоять у окон замка и слушать истошные крики этих несчастных? Крики, стоны тех кому ты не можешь помочь?
-Вы сейчас пытаетесь ее выгородить, верно?-ухмыльнулся дипломат.-не нужно.
-Я была девчонкой прислугой, что держала ее дрожащие ладони, когда она скрывала слезы под своей вуалью,-поэтесса сжала кулака.-я ловила ее слезы. Я чувствовала их своими щеками. Она взяла ответственность за эту ночь на себя, и была проклята поданными, но только страну из своих рук она не выпустила!
«За веру, а потом за короля!
В канун святого дня Варфоломея,
Мой близкий круг и я, вдохнуть не смея,
Развязки ждали об одном моля.
Развязки ждали с трепетом в душе,
Кусая губы всех святых молили -
Жизнь сохранить. Себе надеждой льстили,
Что скоро ночь закончится уже.»
-А знаете, как мне было обидно,-поэтесса обняла свой правый локоть левой ладонью, и вся сжалась от резкого раската грома.-когда спустя всего-то пять лет, она не признала во мне ту, кто крепко обнимал ее дрожащее тело в ту страшную ночь. Да, она видела во мне смелую девушку, но не больше. Она хотела, чтобы я стала частью ее эскадрона, но только я гордая. Только я не такая, как ее женщины.
-Виктория,-тихий голос Алистера помог поэтессе выйти из себя, и она посмотрела в его светло-карие глаза.-я вижу, как для Вас это важно, и как это разрывает Вам сердце. Можете отвлечься? Прочитайте мне одно из Ваших произведений. Я буду очень признателен Вам за это.
-Прочитать мое произведение?-скривилась поэтесса.-даже не знаю…
-Пожалуйста, прошу Вас.-его горячие ладони нежно обхватили ее холодные кисти.-давайте так, прочтите свое самое любимое.
Это был ее первый раз. Первый раз, когда она наедине с мужчиной решилась прочесть то, что писалось бессонными ночами, что затрагивало юное сердце до каждой глубины, до каждого шва. Она – поэтесса, заложница своего таланта, своей одержимости, своей любви к искусству. Она робела, смущенно пряча прядку коротких волос за ухо, роняла исписанные листы, и снова собирала их начиная судорожно перебирать листок за листком. Алистер наблюдал за ней, как за нечто необычным, как впервые ребенок наблюдает за искрами яркой молнии в проливной дождь, как священник впервые робеет перед обнаженной куртизанкой. Она облизала острыми язычком пересохшие губы и произнесла…
«В холодном молчании камня
Скрывается много измен…
Узоры из силы и славы
Вплетаются в плесень у стен.
Залитые временем лица,
Шуршание длинных одежд…
Из кубка спешите напиться,
Чтоб многое в жизни успеть!
Лучи отражались клинками,
Колосьями спелыми ржи;
Друзей и врагов привечали
Едино на празднестве лжи.
Возможно, не стоил он мессы,
