провозглашает поэт. И он идет по этому пути на всем протяжении “Романтических цветов” и последующей книги — “Жемчуга”» (Волков А. А. Русская литература XX века: дооктябрьский период / Издание пятое, исправленное, дополненное. М., 1970. С. 413). Ю. Д. Левин отметил, что ст-ние Гумилева является, возможно, своеобразным «откликом» на перевод «Поэм Оссиана» Е. В. Балобановой (Поэмы Оссиана Джеймса Макферсона: Исследование, перевод и примечания Е. В. Балобановой. СПб., 1890; переизд. в школьной серии «Русская классная библиотека», 1897). По отношению к этому ст-нию Ш. Грэм отмечает: «В “Фингале” Оссиана-Макферсона Кухулин побежден, но не убит Свараном; согласно легенде, он был убит после того, как он одержал победу над бунтарем Торлат» (см.: «The Death of Cuthullin» в кн.: The Poems of Ossian, translated by James Macpherson, Esq. London, 1822. Vol. 1). Некоторые обороты Макферсона находят свое отражение в ст. Гумилева: шотландский поэт называет войско Кухулина «зеленого Эрина воинами», а Фингала «Фингалом, королем пустынь» (N. S. Gumilyov and Irish Legend: An Unpublished Fragment from The Beauty of Morni // Irish Slavonic Studies. 5. 1984. P. 179, note 5).

От имени кельтского барда и воина Оссиана, по преданию, жившего в III в., шотландский поэт Джеймс Макферсон (1736–1796) написал «Поэмы Оссиана». Метрическая и строфическая основа ст-ния Гумилева (5 Амф, АБАБ) восходит к ст-нию Андрея Белого «Битва».

В ст-нии используются сюжетные мотивы из поэмы «Фингал», однако ход событий решительно изменен — пример «модернизации» Гумилевым мифологического (а в данном случае — quasi-мифологического) источника. Ст. 2 — устойчивый «оссиановский» культурологический «знак» эпохи «начала века» (см. ст-ние О. Мандельштама «Я не слыхал рассказов Оссиана...»). Ст. 3–4. — Этот эпизод в «Фингале» отсутствует: по Макферсону, Кухулин и Фингал — герои Ирландии («зеленого Эрина») одерживают победу над войском владыки морей Сварана.

Ст. 9–10. — Сваран был побежден в единоборстве с Фингалом и связан (см.: Макферсон Джеймс. Поэмы Оссиана. Л., 1983. С. 16–65). Ст. 13–14 — ср.: «Я устал от нежных снов...» (К. Д. Бальмонт. «Кинжальные слова»).

ПК.

СС I, СП (Тб), СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, Изб (М), Изб (Слов), СС (Р-т), Ст (М), Изб (Х), Соч I, СП (XX век), СПП, СП (Ир), Круг чтения, Престол, ОЧ, ВБП.

Дат.: 1903 г. — до октября 1905 г. (см. комментарий к № 14).

Об этом ст-нии в рецензии на ПК Брюсов отозвался следующим образом: «Отдельные строфы до мучительности напоминают свои образцы, то Бальмонта, то Андр. Белого, то А. Блока <...> Есть совпадения целых стихов: так, стих “С проклятьем на бледных устах...” уже сказан раньше К. Бальмонтом (“Мертвые корабли”)» (Среди стихов. С. 165). С. Л. Слободнюк рассматривает указанное Брюсовым заимствование как пример творческой полемики Гумилева с Бальмонтом: «...У Бальмонта “проклятье” неразрывно связано со смертью, а, следовательно, выступает в качестве одного из атрибутов разрыва с миром. У Гумилева же картина совершенно иная. “Проклятье” — спутник созидательного акта, необходимый... элемент установления связи с бытием» (Слободнюк. С. 19). Н. А. Богомолов рассматривал ст-ние в качестве «вполне убедительного» примера «бессознательных заимствований» Гумилевым образов и ситуаций из романа Ницше (Соч I. С. 9). С. Л. Слободнюк, напротив, подчеркивал, что «ницшевские образы травестированы и направлены против самой идеи о сверхчеловеке» (Слободнюк. С. 127). Вероятнее всего, основным источником «Песни...» Гумилева послужил, все-таки, не роман Ницше, а баллада Л. Уланда «Проклятие певца». С этой балладой связан биографический эпизод из «царскосельской эпохи» взаимоотношений Гумилева и Ахматовой. В. С. Срезневская вспоминала: «Мы его часто принимались изводить: зная, что Коля терпеть не может немецкого языка, мы начинали вслух вдвоем читать длиннейшие немецкие стихи, вроде “Des Sängers Fluch”[14] (Уланда или Ландау — уже не помню...), и этого риторически цветистого стихотворения (которое мы запомнили на всю жизнь) нам хватало на всю дорогу. А бедный Коля терпеливо, стоически слушал его...» (Неизд 1986. С. 167).

В ст-нии присутствует и мифологический, «нибелунговский» подтекст.

Ст. 1–6 — ср.: «Когда-то гордый замок стоял в одном краю, / От моря и до моря простер он власть свою... / И в замке том воздвигнул один король свой трон. / Он был угрюм и бледен, хоть славен и силен» (Л. Уланд. «Проклятие певца». Пер. В. Левика). Далее Гумилев использует все важнейшие «узлы» сюжета уландовой баллады (пение и игра на арфе, гнев короля, убийство певца, гибель арфы), однако произвольно переиначивает их. Ст. 8–12. — Тролли — в германо-скандинавской мифологии обитатели подземного царства и хранители сокровищ (иногда их отождествляли с гномами). Возможно, речь идет об Альберихе (см. комментарий к № 14). Ст. 25–48. — В песне «безумного певца», возможно, присутствует мотив сказаний о Сигурде. После победы над драконом Фафниром Сигурд поднимается на вершину горы Хиндарфьялль, где спит мертвым сном заколдованная Одином валькирия Сигрдрива, окруженная огненными щитами.

Ст. 25–28 — ср.:

Сходство данных ст-ний подкрепляет и свойственная той эпохе натуралистическая романтизация смерти.

Ст. 32–41 — ср. образ «пьяного красного карлика», пляшущего над телом спящей девушки в «Обмане» А. А. Блока (1904). Ст. 37–39. — По свидетельству А. Биска, в 1906–1908 гг. в Париже «одна высокопоставленная дама читала “стихи поэта Гумилева”, где ...рифмовались “кольца” и “колокольца”» (Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 37).

ПК.

СС I, СП (Тб), СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, Изб (М), СС (Р-т) I, Изб (Х), ОС 1991, под загл. раздела ПК «Мечи и поцелуи», Соч I, СПП, СП (Ир), Круг чтения, ОЧ, Изб 1997, ВБП.

Дат.: 1903 г. — до октября 1905 г. (см. комментарий к № 14).

«В “Деве Солнца” преобладает юношеская риторика и в положительном смысле характерна не повествовательная или описательная сторона, а несвязываемая с нею афористически-заостренная манера выражения, уже кое-где схваченная» (Верховский. С. 109). Л. А. Смирнова утверждала, что «образы богов, королей, царей и пророков (в ПК. — Ред.) — символы отнюдь не власти над людьми, а противоположения их слабости <цит. ст. 69–72>» (Изб (М). С. 11). Л. К. Василевская писала о преодолении Гумилевым избыточного лиризма поэмы с помощью перифрастических сочетаний («божий бич», «божий глас», «тихий гимн луны» и т. д.) и делала вывод о сознательном отчуждении автора от героя поэмы (см.: Василевская Л. И. О приемах коммуникативной организации ранней лирики Н. Гумилева // Изв. РАН. Серия лит-ры и языка. 1993. № 1. С. 51–52).

Луи Аллен указал на строфы этой поэмы, где явно слышатся интонации поэтов — современников Гумилева.

В. Брюсова:

А. Блока: