Дон смотрит на меня так, словно я только что закончила говорить на греческом или латыни. Его взгляд согревает мое тело, когда кажется, что он обнажает мою душу.

— Что бы ты выбрала? — Спрашивает он спустя долгое время.

— Думаю, не все клетки держат нас внутри, некоторые сделаны так, чтобы не пускать монстров. Я просто считаю, что должен быть выбор, хотя я также думаю, что отсутствие возможности выбирать, это смехотворно низкая цена за защиту.

И снова между нами воцаряется тишина. Я доедаю хлопья и подношу стакан с соком ко рту. Сказанные и услышанные слова крутятся в голове, не зная, где им лучше обосноваться.

— Тебе придется терпеть мою компанию на мероприятии через четыре дня. — Он меняет тему, когда я кладу на тарелку кусок торта, и я вздыхаю с облегчением. Я знаю, что это я начала разговор, но этот взгляд... Не знаю, как долго я смогу держать себя в руках. Мне требуется несколько секунд, чтобы обработать информацию, потому что Витторио впервые говорит мне что-то заранее, но объяснение приходит вскоре. — Мне нужно, чтобы ты подготовилась.

— Подготовилась? — Спрашиваю я, ставя тарелку на стол.

— Ты считаешь себя хорошей актрисой, Габриэлла?

— Единственная роль, которую я когда-либо играла, это дерево, в школьном спектакле в шестом классе, — говорю я, и Витторио сначала наклоняет голову, как бы сомневаясь в том, что он только что услышал, а потом разражается громким смехом, который преображает все его лицо, и я, заразившись, тоже смеюсь.

— Что ж, тогда, полагаю, тебе придется порепетировать. Мне нужно, чтобы ты сыграла свою роль.

— И что ты дашь мне взамен? — Слова вылетают у меня изо рта, и, когда я подношу к нему обе руки, прикрывая его, уже слишком поздно, я уже сказала то, чего не должна была говорить.

Мои глаза расширяются от осознания того, что я только что пыталась торговаться с Доном. Господи, почему я такая сумасшедшая? Я даже не собиралась ничего просить.

Но поскольку каждый раз, когда я просила Витторио о чем-то, получала именно такой ответ, я подумала, что будет забавно увидеть, как заклинание обернется против колдуна. Однако на этом все и закончилось. Это должно было остаться только в моих мыслях, слова не должны были быть произнесены вслух.

Выражение лица Витторио не поддается никакому определению, оно ясно, как вода, и говорит: "Ты с ума сошла?".

Я нервно хихикаю, прежде чем спросить:

— Что тебе нужно от меня? Какую роль я должна сыграть?

— Роль влюбленной женщины.

ГЛАВА 34

ГАБРИЭЛЛА МАТОС

— Я до сих пор не могу поверить, что ты сказала это дону! — говорит Рафаэла, наполняя стакан водой, и я, тяжело дыша, бросаюсь на диван в одной из гостиных в крыле Витторио.

Мы отодвинули столы, и вот уже два часа моя подруга пытается научить меня танцевать традиционный итальянский вальс, пытаясь и терпя неудачу. Рафа пьет воду длинными глотками, и когда она отнимает стакан ото рта, он почти пуст.

— Я даже сама не верю, что сказала ему это, — признаюсь я, вспоминая утренний разговор, когда я сказала дону, что он должен спрашивать женщин, чего они хотят.

— И я до сих пор не могу поверить, что у тебя остался язык на месте после таких слов. — Еще два глотка, и стакан пуст.

— О, не будем забывать, что дону нужен мой язык, чтобы я могла притвориться, что влюблена в него. — Она наполняет бокал во второй раз и протягивает его мне.

— И твои ноги, чтобы танцевать, потому что ты в него влюблена. — Рафа опустилась на диван рядом со мной.

Мы смеялись над абсурдом, над всеми моими словами, которые, как я представляла, Витторио мог бы предъявить мне этим утром, но притворяться влюбленной среди этого точно не было.

Выучить традиционный итальянский танец, чтобы потанцевать с ним? Серьезно?

Кем бы ни был мой ангел-хранитель, он, должно быть, сейчас смеется от души. Четыре дня. У меня есть четыре дня, чтобы научиться танцевать, и, если первые попытки что-то значат, я сильно сомневаюсь, что у меня получится. Я не танцор, а танец, который Витторио попросил меня выучить, абсурдно сложен, полон движений вперед-назад, поворотов и шагов, которые моя голова не в состоянии обработать.

— Я опозорюсь, — произношу я вслух. — И, что еще хуже, я опозорю Дона.

— Глупости! — Восклицает она. — Мы только начали, твое тело еще недостаточно подготовлено для этого, но пятилетние итальянские дети могут танцевать этот вальс, Габриэлла, у тебя получится. — Я поджимаю губы, далеко не чувствуя себя так же уверенно, как Рафаэла. — Мне очень жаль, — говорит она, посмотрев на меня некоторое время, и я хмурюсь.

— За что?

— За вчерашнее, за то, что не сказала тебе, о чем пишут в газетах, за то, что думала, будто знаю, что для тебя лучше. — Она слабо улыбается.

— Мы уже говорили об этом, Рафа. Это вода под мостом. — Я пожимаю плечами, но Рафаэла качает головой из стороны в сторону.

— Ты так отличаешься от всего. — То, как моя подруга произносит эти слова, дает понять, что это не критика. Взгляд Рафаэлы почти похож на... восхищение? Я смеюсь, потому что не вижу причин, чтобы кто-то мной восхищался. — Я серьезно! — Рафа вздыхает, видя мою реакцию. — Габриэлла, я никогда не считала, что вписываюсь в этот мир, — признается она. — С самого детства, пока другие девочки играли со своими куклами и притворялись, что выходят замуж за самого влиятельного человека в Саграде, я просто хотела танцевать, потому что, кружась без остановки, я притворялась, что на самом деле летаю. Что я свободна, понимаешь? — Я киваю. — Но даже тогда я уже знала, что родилась птицей без крыльев. — Ее улыбка грустна, когда она говорит это. — Даже если ты не понимаешь этого чувства, даже если ты не хочешь летать, ты смогла говорить за тех, кто этого хочет, не прося ничего взамен, не... — Рафаэла делает паузу и облизывает губы. — Это никак не повлияло на твою жизнь, в то время как у меня, самой заинтересованной в этом, никогда бы не хватило смелости. Ты слушаешь, Габриэлла. Ты всегда слушаешь и, более того, понимаешь. Ты всегда понимаешь. И это не то, что я видела до встречи с тобой.

Я отвожу взгляд, смущаясь.

— Я ничего особенного не сделала.

— Ты стала моей подругой. Спасибо тебе за это. И мне жаль, что вчера я не была для тебя такой же, правда жаль.

— Ты говоришь глупости. Ты всегда была моей подругой, Рафаэла. Не знаю, что бы со мной стало, если бы ты не протянула мне руку помощи, возможно, я бы до сих пор была заперта в своей комнате, в крыле синьоры Анны, потому что я испачкала тот стул.

— Я просто хотела быть бунтаркой, — говорит она исповедальным тоном, заставляя меня рассмеяться. — Мне нравится быть не такой, как все. Если все говорили мне держаться от тебя подальше, у меня не было другого выхода, кроме как стать твоей подругой.

— О да!

Рафаэла подмигивает мне, и я закатываю глаза.

Это легко, очень легко. Говорить с ней всегда было легко, и любить ее тоже. У меня никогда раньше не было подруги, поэтому я не знаю, так ли это происходит со всеми друзьями. Рафаэла говорила, что я многое делаю для нее, не требуя ничего взамен, но на самом деле она была первым человеком в моей жизни, для которого мне не нужно было ничего делать. Она ни в чем не нуждалась, и все же подошла и протянула руку. Я никогда не буду достаточно благодарна за это.

— Я бы хотела, чтобы ты была по-настоящему свободна, — искренне говорю я.

— Полагаю, для этого мне сначала нужно понять, что эта свобода значит для меня. — Я нахмуриваю брови, услышав ее ответ.

— Я думала, ты хочешь вернуться в Соединенные Штаты. — Она цокает языком.

— Нет... Я слишком много болтаю, но правда в том, что, как бы мне ни нравилось быть снаружи, я скучала по нашему миру. Может быть, я избалована условиями жизни после восемнадцати лет, проведенных здесь. Я бы вернулась, может быть, не так скоро, конечно, не для того, чтобы превратиться в рожающую жену, но я бы вернулась. Италия - мой дом, Саграда - моя семья, я принадлежу Ла Санте, и, хотя я не ношу эту марку, она вписана в мое сердце. — Я не должна, но я завидую этому чувству принадлежности, потому что, сколько бы Витторио ни говорил, что я его, я знаю, что это временный статус. Но то, что есть у Рафаэлы, у меня никогда не было. — Ты тоже найдешь свой путь, — добавляет она, словно прочитав мои мысли. — Мы обе найдем.